— Что ты хочешь сказать? Что слаще всего запор?
— Избавь нас от своего остроумия, Утенок. Большинство людей в большинстве случаев довольствуются маленьким удовольствием, потому что могут терпеть только маленькую боль. А у нас сегодня — единственный случай в жизни. Этот день больше не повторится. Поэтому давайте держаться плана. Немного выпьем, так? Потом, может быть, секс-шоу — говорят, у них там есть с женщиной и осликом. Или хотя бы кино с блондинками. Потом «Длинный бар». Там главное — сесть возле прохода. Эти мексиканочки скидывают трусы прямо тебе на голову. И дают понюхать сок с ладоней.
Корова сказал:
— Ты веришь этому?
Тыква поднес к носу кончики пальцев.
— Ох, крошка! Ох, крошка! Амброзия!
— Хорошо. Ладно, — сказал Пингвин. — Это наш золотой час. Самый счастливый день в жизни. Парад алле! — И затопал к машине, как будто с яростью.
Остальные продолжали сидеть на корточках. Потом встал Тыква.
— Помните: сегодня только подготовка. Мы разогреваемся. Мы закипаем. А завтра вечером — сброс напряжения. Не теряйте головы. Будьте сильными. Фрустрация окупится небывалым наслаждением.
Мы сели в машину — двое сзади, двое впереди. Я поднял и пристегнул верх. Но когда стал подавать машину задом, услышал стон, рев. У меня мелькнула мысль, что это — животное с грузовика: ему перерезали горло, и жизнь вытекает из него. Но Пингвин сказал:
— Это твой братец.
Я оглянулся на мотель. Лицо Барти было прижато к стеклу. Рот разинут в вопле.
— Выезжай, — сказал Корова.
— Ничего с ним не будет, — сказал Тыква. — Скроемся из виду, и успокоится.
Но я уже вылез из машины и побежал к комнате. С трудом попал ключом в скважину. Когда дверь открылась, Барти упал мне в руки.
— Почему вы меня бросили? Не хочу сидеть один. Возьмите меня с собой.
Тыква и Корова потеснились сзади. Я выехал на запруженную дорогу и повернул на знак, указывавший в сторону границы. Четверо первокурсников не произносили ни звука. Болтать предоставили Бартону.
— Я знаю, куда вы едете. Все про вас знаю. Вы едете по бабам. Барти не обманете. Хотели обмануть и не смогли. Побаловаться. Это был секретный план. Вы хотите целовать им лица. Хотите снимать с них одежду. О-о-о. Большие груди! Большие сиськи! Барти знает про письки. Волосатые яйца и волосатые пиписьки. Они пахнут рыбой. Барти тоже пойдет. Счастливчик Барти. Боевой американец. Он хочет попрыгать на мексиканочке!
На границе погода переменилась. Высокая дымка уступила место густым, грязного цвета тучам, висевшим над бурыми и зелеными в те годы холмами. Время от времени заходящее солнце бросало вверх лучи, похожие на зубцы короны, или высвечивало вдалеке клочок земли. От тучи к туче горизонтально проскакивали немые молнии. Штук пять крупных капель ударились о ветровое стекло. Теперь даже Барти умолк, глядя на грозную панораму долин и холмов, на которых раскинулся город Тихуана.
Мы с Бартом уже бывали в Нижней Калифорнии, выезжая туда всей семьей на экскурсии из знаменитого отеля. У меня сохранилась фотография: Лотта и Норман улыбаются сзади в коляске, а мы с Барти — верхом на осле, раскрашенном под зебру. Фоном — искусственные кактусы и высокий банан. На всех, кроме меня, смешные сомбреро, у Барти — с надписью «Сиско Кид»[63] . Мы всякий раз смотрели хай-алай — Тихуана, кажется, была ее столицей, ее Куперстауном[64] — и прогуливались по главной улице, ничем не отличавшейся от Олвера-стрит в Лос-Анджелесе. Там я купил латунный перстень с черепом, зазеленивший мне палец, там сосал сочный сахарный тростник, оттуда привез домой прыгающие бобы, и они прыгали, пока не умерли червячки внутри.
Теперь мы оставили машину на окраине и пошли по центральной аркаде. План Тыквы склонял к осторожности: немного выпить, затем кино, затем столик у сцены в «Длинном баре». Поначалу мы его придерживались: когда сеньориты, обретавшиеся в негативных проемах аркады, окликали нас, мы отвечали примерно так: «Ты прелесть, дорогая, но не в этот чудесный вечер». Мы смеялись, толкали друг друга локтями и покупали очередную бутылку холодного пива. План нарушился, когда разверзлись тучи и дождь забарабанил с такой силой, что грязь на дороге рикошетировала вокруг нас, как пистолетные пули. Мы пробежали перекресток и нырнули под желтые и красные неоновые трубки над входом в заведение, которое и оказалось тем самым «Длинным баром».
В душный зал набилась, наверное, половина человечества. Яблоку негде упасть, кругом крики, возгласы, смех. Два оркестра играли изо всех сил. Дорожка, дразнящая, недосягаемая, с таким же успехом могла находиться на обратной стороне луны. Мы стояли, онемев, нас толкало в разные стороны, как молекулы в газе.
— Смотрите! Там!
Это был Тыква. Он заметил столик и уже двигался сквозь толпу, как боулинговый шар сквозь кегли. Мы устремились за ним и захватили места. Тут же подошла официантка и спросила, хотим ли мы «Маргариту».
— Да, да, — сказал Пингвин. — По «Маргарите».
— Кроме него. — Я показал на Барти. — Можете принести ему гранатовый сироп?
— Замечательно, — сказал Корова. — У нас столик в «Длинном баре».
— А что толку? Ничего не видно.
Пингвин был прав. Нас окружала плотная толпа. Время от времени открывался просвет, и за клубами дыма мелькала пустая сцена. Шум стоял такой, что хотелось зажать ладонями уши. Казалось, тысяча людей кричали разом, и оркестры с трубами и тромбонами соревновались с ними — кто поднимет больше шума. Официантка принесла коктейли. Она наклонилась над столом, качая грудями.
— Ого! Вы видали! — воскликнул Тыква. — Он глотнул из стакана с соленым ободком. — Закажем еще по одной. Я слышал, можно трогать за все, что хочешь.
Я заметил, что у Барти тоже «Маргарита». Он сунул палец в стакан и облизал.
В это время музыка смолкла и погас свет. Вокруг мерцали огоньки сигарет и сигар. Толпа заухала и прихлынула к далекой сцене.
— Это — шоу, — крикнул Пингвин. — А нам не видно!
Темноту прорезали три или четыре зеленоватых луча. Поднялся крик, а вернее, рев, и оркестры снова заиграли. Корова вскочил. Встал на стул. Мы сделали то же самое. На подиум вышли три девушки. Они стали прохаживаться взад-вперед, весело отбивая тянувшиеся к ним руки. Потом, пританцовывая, стали снимать друг с дружки одежду. Юбки. Пушистые шарфы. Цветастые блузки.
— Ничего себе! — сказал Пингвин. — Как думаете, ослик будет?
Девушки пританцовывали. Средняя повернулась к нам спиной; когда она повернулась обратно, лифчика на ней не было. Зрители завопили по-испански. Они свистели, сунув пальцы в рот. Остальные две девушки исполнили что-то вроде шотландского танца, взявшись под руки, а потом тоже сняли бюстгальтеры. Потом все трое наклонились и стали трясти плечами, мотать грудями. После этого отвернулись и то же самое произвели ягодицами. Даже нам издалека виден был пот, стекавший по спинам и разлетавшийся брызгами. Две крайние легли и заработали ногами, как на велосипеде. Средняя осталась стоять. Она подхватила груди и озирала зал. Когда ее взгляд на ком-то останавливался, мужчина кричал: «?Oyeme, mirame, tesoro, bonita! ?Soy el machote que buscas!»[65]
Через некоторое время она направила палец с алым ногтем на наш стол.
— Что? — сказал Корова. — Кто? Я?
Она тряхнула головой, так что черные волосы разлетелись во все стороны. Сердце чуть не выпрыгнуло у меня из груди. Я показал на себя.
— Я? Ты мне?
— Отвали, Утенок, — сказал Тыква. И послал сеньорите щербатую улыбку.
— ?Pero по, estupidos! ?El nino! ?Si! ?El Guerito![66] Малыш! ?Si! ?Si! С
