— Да, только цвет не подходит к глазам.
«Зато в твоих глазах блестят огоньки, — с улыбкой подумала Кэрри. — Ты чувствовал себя не в своей тарелке, когда шел за мной из паба с дамской сумочкой, и мне нравится твое смущение».
— Что здесь смешного? — спросил Мэтт, скрестив руки на груди.
— Да нет, ничего. Спасибо за сумочку, — поблагодарила Кэрри и тихо добавила: — Огонек, — после чего решительно зашагала к машине.
— Кэролайн, подожди!
— Меня зовут иначе. — Она остановилась и с вызовом оглянулась.
Мэтт в упор посмотрел на нее и совершенно серьезно сказал:
— Меня тоже зовут не Огонек.
Кэрри сладко улыбнулась:
— Как же тебя зовут — Минти?
Его губы тронула кривая усмешка.
— Конечно, это не мое дело, но я понимаю, как тебя потрясла измена Хью.
Кэрри стало трудно дышать, а щеки запылали от стыда.
— Ты прав: это не твое дело. К тому же ты вряд ли что-то можешь понять. — Эти слова получились резче, чем ей хотелось, но она не нуждалась в сочувствии Мэтта.
Он покачал головой.
— Почему ты думаешь, что я не могу тебя понять? Ты что, единственный человек на планете, который когда-либо страдал? Единственный, кому пришлось пережить расставание и чувство вины?
— Чувство вины? С чего бы мне чувствовать себя виноватой? А что касается расставания… — Нет, она не должна вступать с ним в беседу, ведь он нарочно пытается вызвать ее на откровенность. — Спасибо, Мэтт, что принес мою сумку, но твоя помощь мне не нужна. Все, что мне сейчас нужно, — это уехать из Пакли и как следует отдохнуть. Я уже большая девочка, доктор Ландор, и сама могу за себя постоять.
Он улыбнулся:
— Нисколько в этом не сомневаюсь. Я уже видел, как ты это делаешь.
Кэрри отвернулась к машине.
— Счастливого пути! — сказал Мэтт.
— Спасибо, — пробормотала Кэрри.
Она сильно хлопнула дверцей, сделала глубокий вздох и приложилась горячей щекой к прохладной кожаной обивке сиденья. Ровена уже выходила из паба. У Кэрри защипало глаза, и она провела по ним рукой, пытаясь отогнать непрошеные слезы. Мэтт заставил ее плакать. Она не знала причину, но ненавидела себя за слабость, а его за то, что он вселил в нее это чувство беззащитности.
Ровена открыла пассажирскую дверцу и заглянула в салон.
— Я видела, ты только что разговаривала с Мэттом. Чего он хотел?
— Я забыла сумочку, — ответила Кэрри, надеясь, что Ровена не услышит в ее голосе волнения.
Ровена вздохнула:
— О Боже! Только и всего? Потрясающий мужчина, правда? Они оба потрясающие. Такие опасные и горячие…
— Как костер?
— Да ладно тебе! Я просто подумала, может…
— Нет, не может, — отрезала Кэрри и с излишней силой повернула ключ в замке зажигания. — Ровена?
— Да, милая?
— В котором часу выезжаем? Мне не терпится поскорее вырваться из Пакли.
Глава 14
Позже в тот же вечер Мэтт опустил стекло своего старенького минивэна, чтобы впустить в салон ночную прохладу. После паба они вчетвером отправились в усадьбу Грэнтли, где с удовольствием поужинали — вкусно, но возмутительно дорого. Платил Роберт, и от этого еда казалась еще вкуснее, но Мэтт все же чувствовал себя неловко. По его мнению, это было неправильно — потратить такую сумму, чтобы накормить всего четырех человек. Однако Мэтта мучила не только гражданская совесть. Почти весь вечер Наташа пичкала его сплетнями про Кэрри, Хью и Фенеллу.
— Конечно, Хью заказал банкет по случаю свадьбы именно здесь, — сказала Наташа, как только они вошли в обитый дубовыми панелями холл усадьбы Грэнтли.
— Вот как? — Мэтт скрипнул зубами, но ему не сразу удалось заставить девушек сменить тему.
Он много раз спрашивал себя, а стоило ли ему вмешиваться тогда, в церкви. В конце концов, Кэрри имела полное право осуществить задуманное. С какой стати он взялся ее опекать? Его восхитили ее темперамент и смелость, а то, что она разозлилась на Хью, было вполне оправдано.
Теперь она ненавидела Мэтта, и Мэтт прекрасно ее понимал. Он тоже мог возненавидеть любого, кто увидел бы его в таком состоянии — взбешенным, расстроенным… и слегка не в себе. Он улыбнулся. Неудивительно, что она сердилась на него и чувствовала себя неловко в его присутствии. Вот почему он не заступился за нее в пабе, вот почему держал язык за зубами, предоставив ей защищаться самой.
Когда официанты принесли первое блюдо, Мэтт решил выбросить из головы все мысли о Кэрри, хотя Наташа продолжала выкладывать подробности ее истории. К концу вечера у него даже поднялось настроение. Мэтт высадил Роберта и Брайони у дома брата в Саммертауне, после чего удивил Наташу: она думала, что он привезет ее к себе на квартиру, но Мэтт погнал машину в город.
Он знал отличное лекарство от угрызений совести, а сейчас ему больше всего хотелось забыть свою вину перед Кэрри.
— Мы едем в ночной клуб? Или в коктейль-бар? — спросила Наташа.
— Нет, у меня другая идея. Закрой глаза и не открывай до тех пор, пока не скажу.
— Уже можно? — взмолилась она с пассажирского сиденья. — Я больше не могу ждать.
— Нельзя! — отрезал Мэтт, включив поворотник, и повернул с главной дороги налево.
— Ну, пожалуйста!
— Еще немножко.
Минивэн проехал между рядами автомобилей и велосипедов, стоявших по обеим сторонам тихой улицы на севере Оксфорда. Была полночь, но в середине лета особенной темноты не наблюдалось. Оранжевый свет уличных фонарей смешивался с бледным сиянием луны на почти безоблачном небе, придавая домам и деревьям странный золотистый оттенок. Мэтт радовался сумеркам: в кромешной тьме он не смог бы сделать то, что задумал.
— Ну, Мэтт! — заскулила Наташа, слегка подпрыгивая на сиденье.
Он усмехнулся.
— Наберись терпения!
Увидев впереди ворота эллинга, он ухитрился втиснуть минивэн в пространство между скутером и какими-то желтыми веревками, потом вышел из машины и открыл дверцу Наташе.
— Все, теперь можешь смотреть.
Она убрала ладони от лица и озадаченно огляделась по сторонам.
— Ой!
— Мне захотелось прогуляться под луной, — сказал Мэтт.
— Прогуляться?
— Да. А ты что думала?
Он чуть не засмеялся, увидев разочарование Наташи, но взял ее за руку и повел мимо каменных колонн на берег. Вдали посверкивала река. Мэтт не был здесь уже много лет, но не заметил практически никаких изменений — впрочем, как и почти во всем Оксфорде. В эллинге было темно и тихо. В лунном свете вода отливала серебром; по краям — там, где в нее макали ветви черные ивы, — крутились крошечные
