могла бы рассмеяться. Они ругались, как дети, не поделившие солдатика или место для игры, но боль в руке убеждала ее, что это нешуточный спор. Само зло сгустилось вокруг них — Кэролайн чувствовала, как оно прорезает неподвижный, холодный воздух, — и это настоящее противостояние. Один из них наверняка умрет.
Кэролайн задрожала, и Филипп удовлетворенно заметил:
— Ты уже боишься меня?
В ее глазах блеснул вызов.
— Да, боюсь, — прошипела она холодным, срывающимся голосом. Храбро и толком не задумываясь о последствиях, она с презрением добавила: — Ты дикарь, животное. Неудивительно, что Кристин Дюмонт тебе отказала…
— Кэролайн!
Крик мужа донесся до нее сквозь громоподобный звук удара, раскатившегося по комнате, прежде чем она почувствовала жгучую боль от руки обозленного француза на своем лице. Кэролайн налетела на резервуар с водой и попыталась свободной рукой удержать равновесие, но, хотя внезапные действия Филиппа оглушили ее и заставили подчиниться, он схватил ее за волосы и ударил второй раз, да с такой силой, что она повалилась лицом на пол.
— Еще раз тронешь ее, Филипп, — осторожно, взвешивая каждое слово, пронизанное ненавистью, пригрозил Брент, — и я отрежу тебе яйца, засуну их тебе в горло и буду смотреть, как ты сдыхаешь от потери крови.
Француз снова усмехнулся и намеренно наступил на подол платья Кэролайн, чтобы не дать ей уползти. Дрожа и хватая ртом воздух, она попыталась подняться на четвереньки, силясь вытереть слезы боли и облизывая окровавленные губы. Кожа на лице горела, щека мучительно пульсировала, а череп раскалывался так, будто его били тупым предметом. Но как бы плохо и больно ей ни было, она собралась с силами и посмотрела на Брента.
В точности как раньше, он сидел на столе, откинувшись назад и опираясь на руки, спокойный и невозмутимый, будто ее вообще не было в теплице.
Внезапно он заговорил по-французски, и Кэролайн не разразилась испуганными всхлипываниями только потому, что изумилась, как неуловимо изменился его голос, мимика. С гордостью и в полнейшем недоумении она неотрывно смотрела на него. Брент не просто свободно говорил по-французски, как намекала ей Недда, он владел языком изящно, красноречиво, можно сказать, в совершенстве.
Брент почувствовал, что единственный способ отвлечь взимание Филиппа от своей жены — это быстро сменить предмет разговора, найти другую общую тему. И, честно говоря, ему хотелось переключиться на другой язык, ибо он решительно отказывался терять свою прекрасную, смелую Кэролайн просто потому, что она дала отпор и нанесла оскорбление профессиональному убийце. Какой бы умной и отважной она ни была, она плохо себе представляла, на что способен Филипп. А это, в свою очередь, делало ее хрупкой и беспомощной, не оставляя шансов выжить, если только он быстро не предпримет каких-нибудь действий. Брент надеялся, что, перестав понимать их разговор, Кэролайн будет держать язык за зубами.
— Ты по-прежнему не назвал причины, по которой пришел ко мне, Филипп, — спокойно заметил он, с трудом сдерживая кипящую ярость и леденящий душу страх и изо всех сил стараясь не смотреть на жену. — Я больше не представляю для тебя угрозы, а рисковать и возвращаться в Англию после падения императора кажется немного глупым даже для тебя.
Француз как ни в чем не бывало махнул рукой.
— Ватерлоо закончилось, мой друг, но нашей битве не будет конца, пока кто-то один из нас или мы оба не умрем. Ты знаешь это.
Брент безразлично пожал плечами.
— Как ты узнал, что я не погиб во рву?
— Отвратительное место для последнего вздоха, Ворон, — спокойно ответил Филипп, глядя Бренту в глаза и опуская руку, чтобы погладить волосы Кэролайн, заставив ту съежиться от своего прикосновения. — Но думаю, что радость, которую я испытал, получив наконец возможность героически уничтожить грозу императора в открытом бою, превзошел восторг, охвативший меня при новости, что ты не умер. Ты несколько дней провел в аду, не так ли? — Он усмехнулся, и его глаза блеснули, точно озера из холодной серебристой стали. — Жить в болоте смерти еще хуже, чем умереть в нем. Я заставил тебя страдать во Франции, и теперь ты умрешь в Англии. Лучше не придумаешь.
Брент подался вперед, уперев локти в колени, и бросил мимолетный взгляд на жену, которая по- прежнему сидела, съежившись, у резервуара и смотрела теперь в пол перед собой. Он не хотел провоцировать Филиппа, ибо знал, что Кэролайн — его мишень и при малейшей попытке вывести его из равновесия он мог ударить ее чем-то более опасным и разрушительным, чем кулак. Тем не менее, предпринять такую попытку было необходимо, потому что поймать француза врасплох стало их единственным шансом. К сожалению, Брент не мог придумать, как это сделать, не ставя под угрозу жену. Придется просто вспомнить все, на что он способен, быть быстрее и умнее убийцы, до которого всего несколько футов.
— Война закончилась, Филипп, — с презрением усмехнулся он. — Англичане победили, французы пали. Тебе не за что бороться теперь, когда Бонапарта навсегда отправили в ссылку, войска расформировали, а деньги растратили. Зачем ты приехал сюда продолжать тактические игры, если можно было остаться на континенте и начать новую жизнь? — Он издевательски ухмыльнулся. — Возможно, стоило махнуть на меня рукой и потратить время на что-то более конструктивное, например… поучиться доставлять женщине достаточно удовольствия, чтобы она всю ночь не уходила из твоей постели. — Он мягко усмехнулся. — А что, это интересная мысль!
Канаты сильных мышц вспухли на шее убийцы под накрахмаленным воротником, бачки встали дыбом на стиснутых скулах, и Брент приободрился.
— Ты глуп, Ворон, — зло прошипел Филипп. — Но мне следовало разгадать твою глупость в том, кем ты являешься, — английским ублюдком, который, несмотря на всю свою образованность и дедуктивное мышление, не может взять в толк, почему я здесь.
Впервые с тех пор, как Брент вошел в теплицу, им овладела неуверенность. Филипп презирал его и желал ему смерти, но правдой было и то, что, явившись в Англию, в Мирамонт, он пошел на огромный риск — никогда не вернуться на родину. Мастерством они не уступали друг другу, но на этот раз преимущество было на стороне Брента, потому что он стоял на своей земле. Филипп знал это.
Словно увидев замешательство врага в его нерешительном молчании, француз рассмеялся.
— Все дело в ней.
Еще несколько секунд Брент пребывал в неуверенности, но потом туман рассеялся.
— Кристин.
— Кристин, — с надменной улыбкой повторил Филипп. — Женщина, которая раздвигала для тебя ноги, но сердце которой принадлежало Франции.
Филипп крутил между пальцами прядь волос Кэролайн. Бренту пришлось собрать в кулак всю силу воли, какая у него была, чтобы не броситься на француза за то, что он прикасается к его жене, пугает ее, использует ее, чтобы разозлить его. Он поставил руки на стол, по обе стороны от бедер, и сжал их, пытаясь сохранить самообладание.
Внезапно Филипп намотал волосы Кэролайн на кулак и рывком поднял ее на колени.
— Брент!
Этот крик ужаса и боли поглотил его, и он вскочил на ноги; его глаза горели яростью, лицо исказилось от смертельной ненависти.
— Оставь ее в покое, — шепотом предостерег он.
Взгляд Филиппа сделался тяжелым, пронзая врага, толкая его к нападению. Француз крепко держал Кэролайн и ждал.
Но Брент отказывался на нее смотреть, подсознательно понимая, что иначе потеряет те крохи самоконтроля, которые у него еще оставались, и она умрет, прежде чем он успеет что-то сделать. Кэролайн тихо плакала, сложив руки на коленях и закрыв глаза, — это он видел, даже не опуская глаз. Граф не сходил с места и стоял перед ними, с вызовом расправив плечи, широко расставив ноги и уперев руки в
