— Нет, — он убрал удостоверение в карман.
— Присядете?
Инспектор не присел, словно и не услышал меня. Он оглядел мою гостиную, груду книг на кофейном столике, письменный стол и ноутбук, распечатанную рукопись (мой последний роман), телефон, пепельницу с несколькими окурками. Его взгляд прошелся по упрятанному под стекло и взятому в рамку первому изданию «Мальтийского сокола» Дэшила Хэммета, которое висело на стене, по двум большим окнам, выходящим на канал Бинненкант и жилые баржи, пришвартованные к набережной. Полисмены часто ведут себя в чужих домах так, словно проводят инвентаризацию и такое право получено ими от Господа Бога. Бюрграве в этом ничем не отличался от своих коллег, разве что был дотошнее многих.
— Документы у вас есть?
— Простите?
— Ваши иммиграционные документы.
— Таких у меня нет, — ответил я. — Европейский союз и все такое.
Он моргнул за отполированными линзами.
— Тогда ваш паспорт.
— Один момент. — Я оставил инспектора в гостиной и пошел в спальню за паспортом. Когда вернулся, он стоял у стены и внимательно изучал обложку романа Хэммета.
— Вы книголюб, инспектор?
Он посмотрел на меня.
— Это знаменитая книга?
— Более чем.
— Большинство людей вешают на стены картины.
— Я не большой поклонник живописи. Во всяком случае, не готов украшать картинами стены.
— Вы слышали о голландских мастерах?
— Одном или двух, — признал я. — Честно говоря, никогда не любил Ван Гога.
Я протянул Бюрграве паспорт, он открыл последнюю страницу и пристально всмотрелся в меня, словно подозревал, что фотография там совсем и не моя. Потом достал из кармана блокнот и ручку, начал записывать паспортные данные.
— По какому делу в Амстердаме, господин Ховард?
— Работаю над книгой. — Я указал на рукопись. — Я пишу детективные романы. Возможно, вы читали один из них.
— Не читал. — Он все записывал. — Ваши произведения, наверное, не очень известны за пределами вашей страны.
— Мои книги хорошо продаются даже в Японии.
— Япония — не Нидерланды.
Вы понимаете, почему его произвели в инспекторы?
— Это обычная проверка? — спросил я, кивком указав на паспорт.
— Несколько дней тому назад с вами связывался один человек, господин Ховард. В среду вечером.
Он оторвался от блокнота и встретился со мной взглядом.
— Боюсь, не припомню. — Я надеялся, что ответил ровным, спокойным голосом.
— Он послал вам электронное письмо.
— Правда? Вот этого я совершенно не помню, в последнее время я очень много работал. Вас не затруднит назвать мне его фамилию?
Бюрграве изучающе вгляделся в мою физиономию, ожидая, что я как-то выдам себя. Я доброжелательно улыбнулся и склонил голову набок.
— Его фамилия — Парк.
— Нет. — Я покачал головой, насупившись, словно изо всех сил рылся в памяти. — Боюсь, эта фамилия мне ни о чем не говорит.
— У нас его ноутбук. Там в почте отмечено, что вы письмо прочитали.
— Так… подождите. Да, я получил одно письмо, раз уж вы упомянули о нем, и, возможно, оно пришло от этого человека. Видите ли, я стер его сразу же. Потому что оно было очень уж странным. Он предлагал встретиться с ним в баре, насколько припоминаю. Мои читатели обычно задают вопросы, связанные с моими романами, или просят расписаться на книге. И очень редко хотят встретиться со мной.
— Вы с ним встретились?
Я сделал круглые глаза, потом покачал головой.
— Разумеется, нет. Вы курите, инспектор?
Я ускользнул от его взгляда, метнувшись к столу, чтобы взять пачку сигарет. Потом принялся разыскивать зажигалку, заглянул под бумаги, выдвинул верхний ящик, опять оставил его одного, чтобы сходить на кухню, показав незажженной сигаретой и брошенным на потолок взглядом, за чем иду.
На кухне шумно выдохнул (я не знал, что давно уже не дышу!) и попытался решить, как быть дальше. Ситуация складывалась так, что вариантов у меня оставалось немного. Я уже проложил курс, и теперь мне предстояло ему следовать. Сказав инспектору голландской полиции, что не встречался с человеком, которого едва не забили насмерть, я, возможно, сглупил, но все еще могло разрешиться наилучшим образом. У меня сложилось ощущение, что Бюрграве не успел покопаться в моем прошлом, и, если я не дам ему повода, он, возможно, не станет звонить в английское посольство, где ему могут наболтать обо мне все, что угодно.
Я схватил с плиты коробку спичек и вернулся в гостиную. И уже собрался зажечь спичку, когда Бюрграве указал на зажигалку, лежащую на столе на самом виду.
— И куда я только смотрел! — Я всплеснул руками. — Вечно со мной такая история.
Бюрграве не подал виду, поверил он мне или нет. Значения, наверное, это не имело. Я взял зажигалку, закурил, язычок пламени отразился от полированных линз его очков.
— Значит, вы не встречались с господином Парком? — вновь спросил он.
— Именно это я и сказал.
— Но ему вы об этом не сказали?
— Вы про ответ на его электронное письмо? Нет, я не ответил. Наверное, поступил невежливо. Но, видите ли, никогда не знаешь, чего хотят эти люди.
— Но вы сообщили ему, что письмо прочитано.
— Подтверждение прочтения, так, кажется, это называется. Я об этом понятия не имел.
— То есть, возможно, он пошел в этот бар.
— «Кафе де Брюг», если не ошибаюсь. Я его знаю, видите ли. Возможно, он мог туда пойти. Почему вас это интересует, позвольте спросить?
Бюрграве вновь пристально всмотрелся в меня, словно хотел точно зафиксировать выражение моего лица и изменения, которые вызовут произнесенные им слова.
— Господин Парк в больнице. На него напали.
— Господи. В кафе?
— В его квартире.
— И вы подумали, что вдруг мне что-то об этом известно?
Инспектор степенно кивнул.
— Боюсь, я ничем не могу вам помочь. А что говорит насчет всего этого господин Парк?
— Он спит.
Я нахмурился, пытаясь сделать вид, что пребываю в замешательстве, вызванном несоответствием серьезности его лица и последней фразы.
— Вы хотите сказать, он без сознания?
— Он может умереть.
— Господи! Как это печально. Очень сожалею, что больше ничем не могу помочь.
Я протянул руку, чтобы обменяться рукопожатием, но инспектор Бюрграве лишь взглянул на нее с легким пренебрежением, прежде чем двинуться к двери.
— Вы еще побудете в Амстердаме, господин Ховард? — спросил он, обернувшись.
