— Водка, хоть ее вокруг и зело много по нынешним временам, все равно остается товаром почти стратегическим. Оружие, наркотики, проституция и… водка. Мафия, блин. Поэтому, риск слишком большой, — сурово, но как бы про себя сказал я.
Мерно и тихо на холостых оборотах гудел под кабиной дизель. Печка нагоняла тепло… Тускло светились лампочки подсветки на приборном щитке. Пауза затягивалась.
— Боб, — сказал я задумчиво и пощелкал пальцами… Ненавязчиво так, словно в раздумье, три раза, что в нашей доисторической пионерской азбуке означало: «Следуй за мной». — Как считаешь, прав я, или… есть доля риска?
Борька почему-то промолчал… Уже хорошо, молчание — знак согласия. Хотя мог бы и подыграть. А, нефиг тут с ними миндальничать…
— Ты какой-нибудь другой маршрут выхода из города на Мурманск знаешь?
— Маршруты всякие есть. И прямые, и кривые. Можно хоть через Караганду… Но стоит ли? Рванем прямо, а там — как получится. Знаешь, Витя, если бы хозяин этой водки, ну тот, у которого ее умыкнули, очень крутым был — никто бы у него ничего не конфисковал. Согласен? Если средней крутизны — в худшем случае, машину на выходе из города попытаются отследить и прижать нас на трассе.
— Нам это надо?
— Нет, — сказал Борька. — Нам этого не надо. Ну, а если у случайного лоха менты водку отобрали?..
— Ты знаешь — случайный он, или нет? Вот, не знаешь… Я знаю одно, друг мой Боб, — случайных, а тем более лохов, в этом бизнесе, — я кивнул головой назад, на кузов, — не бывает по определению. Случайные — это мы с тобой, — не прерывая своей тирады, я снова пощелкал пальцами. Что он, лопух, забыл что ли? Диспут тут развернул, собака. — Лично нам с тобой особо страшного, конечно, здесь ничего не предвидится — хозяин-то он, с него и шкуру сдерут, — я ласково похлопал Ахмета по плечу, — но уж ты сделай, как я прошу: давай через Пулковское КПП.
— Да не боись ты, Витек. Они, наверное, уже не в первый раз туда свой конфискат возят. Я правильно думаю, Ахмет?
— Правильно, Боря. Ничего не бойтесь, — опять стал успокаивать нас Ахмет. — Восемь рейсов уже сделали — ничего не случилось. Бояться не надо… Как у вас говорят — все схвачено. Да?
— Ага… Все схвачено, за все заплачено, — мне вдруг надоела эта бодяга до чертиков, ври им тут, убеждай, и я прибавил жесткости в голосе, — Я тебе верю Ахмет, но лучше, на всякий случай, из города зигзагом уйдем. Давай, Борька, выходи на Киевское и двигай на Пушкин, оттуда — через Колпино или через Саблино — буераками проскочим и по левому берегу Невы за Кировском выйдем на Мурманскую трассу.
— Ты — босс, Витька, тебе решать, но…
— Все, Боря — заткнись, дискуссии оставим на потом. Действуй, — я слегка разозлился, но голосом постарался этого не показывать. Хотя — чего злиться-то? Боб же не в курсе. Я ему еще ничего не успел рассказать о своих контактах с Геной.
— Э-э-э… — сказал Ахмет. — В Мурманск только одна дорога идет. Почему через Пушкин? Не надо так ехать. Я этой дороги не знаю…
— Узнаешь, — флегматично сказал Боб и со скрежетом воткнул первую скорость.
А я — что? Я — ничего… Действую в соответствии с рекомендациями внутреннего голоса. Что он нашептал, то и выполняю. В общем, поехали.
Часы на приборном щитке показывали: девять — нуль, нуль.
В девять двадцать пять, или около того, мы, никем не остановленные, неспеша и с достоинством, как и следует такому солидному автомобилю, прошли через Пулковское КПП. Через то, что на Киевском шоссе сразу за отворотом на старый аэропорт «Пулково-2». Светофор мигал желтым, но краем глаза я все же увидел, что гаишники переносной сигнал «Стоп» справа поставили. На пару секунд, как и положено по ПДД при таком знаке, мы тормознулись на белой линии, а затем, наращивая обороты дизеля, помчались прочь из города.
Где-то через полчаса мы миновали красивый город имени незабвенного Александра Сергеевича Пушкина и часиков в десять выехали на Московское шоссе. Ну, а дальше — просто: направо, налево, снова направо — огородами, огородами — и к Котовскому.
Борька выбрал маршрут через Саблино на Мгу, и дальше — через пригородный Кировск — на Мурманку.
Дизель тянул ровно, спокойно. Машина — зверь…
Немножко покидывало на ухабиках — так это Россия. У нас других дорог и не бывает. И на Мурманке кидать будет.
Я помню, там несколько таких приколов было! Закачаешься. Идешь, идешь — дорожка ровная, на горочку взлетаешь и вниз, а там, где болотце, тебя ка-а-к… Ну, да ладно.
А вокруг было белым-бело, и на бескрайнее полотнище бледно-голубого на востоке неба из-за горизонта медленно восходило оранжевое зимнее солнце. Лепота. Красотища.
«Колхозы-бля, совхозы-бля… — природа. Лишь портят эту красоту сюда приехавшие тунеядцы, бля, моральные уроды…»
Я давно заметил, что в городе небо почти всегда тучами затянуто, а за городом — наоборот. Стоит пару десятков километров от Питера отъехать — и ни облачка, ни тучки. Парадоксы природы, или субъективность восприятия? Что-то в этом есть загадочное. В общем, бескрайние совхозно-колхозные заснеженные поля сияли нестерпимой белизной, блин, под яркими лучами восходящего зимнего светила.
Едем, мчимся… Ахмет все время настороженно помалкивает. Наверное, все еще обижается и остерегается нас. Напряженный какой-то парнишка стал.
Зря, между прочим. А с другой стороны — откуда же ему знать, какие мы с Борькой хорошие ребята и ничего плохого в мыслях не держим? А может, он просто молчаливый? Ну, молчи, раз хочется. Мы тоже помолчим.
Я снял куртку, расшнуровал свои высокие ботинки и залез назад, в спальник. Устроился там поудобнее, и вдруг меня до копчика пронзила мысль… Я же не предупредил Борьку, что в рейсе я не Серов, а Зайцев! Дурак дураком и уши холодные. Конспиратор хренов.
Пришлось срочно исправлять ошибочку — достал из куртки шариковую ручку и на своей пачке «Беломора» написал Бобу: «Для Ахмета я — Зайцев!». Потом вытащил папиросу, закурил и с левой стороны, возле дверцы, чтобы не беспокоить нашего маленького узкоглазого друга, передал пачку Борису — покури. Боб глянул на мои каракули, кивнул своей большой башкой, тоже закурил и вернул мне пачку. Я тут же и зачирикал свою «маляву», уничтожил следы.
Ахмет наконец-то слегка зашевелился, видно, перестал на нас с Борькой обижаться, оживился немного, в сумку свою полез.
— Витя, Боря — есть-пить хотите?
— Есть вроде бы и рановато еще, а вот попить — в самый раз, — сказал Борька.
Ахмет вытащил из сумки двухлитровую пластиковую бутылку минералки, налил в пластмассовый стаканчик, предложил Борьке, потом мне. Попили. Я докурил папиросу и решил наконец-то заснуть…
— Все, мужики, вы как хотите, а я — баиньки. Покемарю пару часиков. Боб, разбуди в двенадцать. Только не позже, а то у меня голова разболится, если я днем лишнего пересплю.
— Спи Витя, — сказал Ахмет. — А я тихонько песни петь буду, чтобы Борису спать не хотелось.
— Мне, дорогой, за рулем спать никогда не хочется, даже ночью. Привычка. Водитель-дальнобой, знаешь ли, за рулем засыпает только раз… Как минер, который тоже только раз ошибается. Тех, кто за рулем засыпает, хоронят. Если остается что…
Сильно сказано. Это он сурово загнул, достойно.
— Борис Евгеньевич, — сказал я, — толкнув в массы такую героическую фразу, надо обязательно поворачиваться к толпе своим медальным профилем и замирать. Хотя бы на мгновение, чтобы все прониклись. Или — другой вариант — изобразить на лице полуулыбку — знаешь, так чуть-чуть, уголками губ, как Брюс Виллис, и задумчиво покачать головой. Вздохнуть тяжело можно, но не в полную силу, а тоже — сдержанно. Ты это умеешь. Как бы вспоминая что-то из своего героического прошлого. Например, ту
