— Знаешь, я не уверена, что он сам понимает, что делает. Я думаю, он искренне хочет помочь и помогает вот таким уродливым способом. Я ожидала увидеть какого-нибудь злодея, но он вовсе не производит такого впечатления. У него очень приятные манеры и мягкое обращение.
— Ты не видела последствий этого мягкого обращения, — сказала Рита. — Они далеко не такие приятные, как его манеры.
— Он зарабатывает кучу денег, судя по тому, сколько с меня взял.
Рита набрала в грудь побольше воздуха и с чувством выдохнула.
— Интересно, а потом он повышает гонорар? Я о таком где-то читала: по мере привыкания пациента к лекарству с него берут все больше и больше. До того как я узнала цену, я думала, что он сам заблудшая овца и не ведает, что творит… Что он не нарочно… Но сумма заставила меня задуматься.
— Нет, — вздохнула Рита, — он прекрасно знает, что творит. И совесть его не мучит.
— А может, он только за первое посещение берет так много? А потом снижает плату? Кстати, он осмотрел меня: я в прекрасной физической форме!
— Ты ведь не за этим туда ходила, правда? — Рита опять помахала рецептом у меня перед носом.
— Не за этим, не за этим. И оказалось, что то, за чем я ходила, очень легко получить. Кому угодно. Если ты сейчас же не перестанешь размахивать рецептом, Кими схватит его, а заодно оттяпает тебе полпальца.
Рита положила листок обратно на стол.
— Если ты думаешь о Джоэле Бейкере, то ошибаешься, — сказала она.
— Хотела бы я, чтобы ты оказалась права.
— Джоэл как-то консультировал у меня одну из жертв этих эскулапов. Мы говорили с ним об Арсено и пришли к выводу, что ничего не можем поделать. Мы психологи, а Арсено — врач. И все же Джоэл однажды направил к нему пациентку (это был очень тяжелый случай), потому что этот подлец всегда доступен. Но сам Джоэл никогда не пошел бы к нему. Ни при каких обстоятельствах. Ни за что.
— Из того, что ты сказала, всего лишь следует, что Джоэл знал, куда идти за синекваном, — подытожила я.
Рита ушла рассерженная.
Если бы не мои собаки, я, скорее всего, написала бы Джоэлу письмо. Но как объяснить такой поступок маламуту? Рауди, конечно, к тому времени уже был достаточно цивилизован, чтобы не ввязываться в свару, по крайней мере будучи на поводке, но Кими-то была совершенная дикарка.
— Ну, понимаете, мне просто не хотелось с ним встречаться, — сказала бы я им, но даже если бы не сказала, они бы это учуяли и перестали бы меня уважать.
Один из основных инстинктов, закрепившихся у лаек за долгие годы их жизни в Арктике, — это их чутье на трусость. Запах страха столь же возбуждает их, как запах сырого мяса, и они не замедлят воспользоваться любым проявлением трусости. Письмо Джоэлу означало бы для меня значительное понижение в иерархии нашей стаи: из альфа-вожака я моментально превратилась бы в распоследнюю бету. И поделом бы мне было. Маламутам в таких вопросах можно доверять.
Не отрывая глаз от собак, я набрала телефонный номер. Рауди и Кими свернулись клубками на полу в кухне, изогнув свои крепкие шеи и прикрыв носы пушистыми хвостами, на случай, если температура вдруг упадет градусов до пятнадцати ниже нуля. Короткий хвост — серьезный недостаток для собаки северной породы. Но Рауди и Кими очень уютно устроились бы на ночевку в снегу. Даже спящие лайки — надежная защита для человека. Чужому, который посмеет разбудить их, они вцепятся прямо в горло.
Я неоднократно проверяла на Рите, что психотерапевту лучше всего звонить за десять-пятнадцать минут до конца часа: как раз попадаешь в «окно» между двумя клиентами. Сработало и на этот раз.
— Джоэл, это Холли Винтер. Я хотела бы с вами поговорить. Это очень важно. Вы не могли бы сегодня со мной встретиться?
— Конечно. — Он даже не спросил зачем.
Мы договорились, что я зайду к нему ближе к вечеру. Он мог подумать, что мне самой потребовалась помощь психотерапевта, и тогда, конечно, лучше сразу договориться о встрече, чем начинать разбираться по телефону, в чем дело. Однако мне почему-то стало не по себе оттого, что он так скоро и безотлагательно берется меня лечить.
Это был один из тех зимних солнечных дней в Кембридже, когда кажется, что уже наступил апрель, пока не выйдешь из дому. А когда выйдешь, кажется, что очутился в январе на атлантическом побережье штата Мэн. Под парку я поддела жилетку, натянула те самые перчатки, которые порвала Кими, а я потом зашила, надела шерстяную шапочку с вывязанной на ней ездовой собакой, шерстяные носки и тяжелые спортивные ботинки. Но под джинсы я ничего теплого не поддела, и, когда подул ветер, мне показалось, что сейчас не ноль, а по крайней мере минус десять. Глаза слезились, из носа текло, в общем, я без конца чертыхалась про себя. Погода была не для прогулок. В «бронко» прекрасная печка, но машина довольно долго «оттаивает». Проезжая мимо магазина игрушек Генри Беара на Харон, я заметила Келли Бейкер. В своем черном комбинезоне с поднятым капюшоном она выглядела совсем как десятилетняя девочка- лыжница. Я, наверно, и не узнала бы ее, приняв за подростка, если бы не риджбеки Нип и Так.
Печка как раз начала нагреваться, когда я затормозила и выключила мотор.
От калитки мощенная кирпичом дорожка вела к главному входу в дом Бейкеров. Черный ход был с другой стороны. Вместо травы, которая зимой стала бы пожухлой и бурой, перед домом зеленел плющ. Было еще несколько белых берез, вечнозеленые кустарники с ярко-красной корой, в общем, все то, что в пособиях по садоводству идет в разделе «Ваш сад зимой». Уже за домом дорожка расширялась и переходила в мощенную кирпичом террасу, где вполне уместился бы стол со стульями. Но на ней стояла лишь грубая каменная скамья как раз на двоих. Я уже собиралась повернуть обратно.
Я бы так и сделала, если бы Джоэл вдруг не открыл дверь черного хода. Он улыбался и делал мне знаки войти. Он провел меня вниз по лестнице, покрытой бежевым паласом, через маленькую приемную, нисколько не похожую ни на приемную у доктора Арсено, ни у Стива — никакого линолеума, — и наконец мы очутились у него в кабинете. Он был похож на обыкновенную жилую комнату, обставленную человеком с хорошим вкусом и кучей денег. Здесь было очень холодно. Вообще-то я не люблю лишний раз спускаться в подвалы, под землю я всегда успею, но в кабинете Джоэла были такие прекрасные фиговые деревья в больших терракотовых горшках и так много света, что я вполне уверилась, что меня не собираются хоронить заживо.
— Чудесная комната, Джоэл, — сказала я. — Не похоже, что мы под землей.
— Это все Келли. Все дело в светильниках. Она нашла какие-то особенные лампы. Дают полный спектр.
Рита всякий раз выходит из себя, когда смотрит какой-нибудь фильм, где есть сцена приема у психотерапевта.
— Они навязывают людям совершенно извращенное представление о нашей работе!
Если, например, в кино психотерапевт помалкивает, Рита негодует:
— Зрители подумают, что мы вообще ничего не делаем!
Если же врач что-нибудь скажет, Рита обязательно сочтет это высказывание глупым. Однажды мы смотрели фильм, где врач-мужчина разговаривал с пациенткой. Они сидели рядом на диванчике, и рука мужчины лежала на спинке дивана, заметьте — не на плече женщины, а на спинке дивана. Но Рита тем не менее была возмущена. Вот потому-то я не удивилась, обнаружив в кабинете Джоэла множество стульев и ни одной кушетки, хотя в кабинете самой Риты кушетка была.
Джоэл сел на массивный стул с голубой обивкой и жестом указал мне на другой такой же. Я тоже села. На низеньком столике, разделявшем нас, стояла лампа с керамическим корпусом и коробка с бумажными салфетками. Интересно, кто из нас собирался плакать?
— Мне не хотелось бы начинать издалека, — сказала я, — я вообще-то человек прямой и даже бестактный.
И я вручила ему фотокопии писем Элейн к нему.
— Вот что я нашла. Они были в компьютере Элейн Уолш. Не думаю, что есть копии.
