разжал челюсти, и истерзанное тело булочки шлепнулось на пол. Я отвела Рауди на несколько шагов назад и посадила.
— Молодец, Рауди. Сидеть.
Я знала, что не смогу уговорить свою новую ученицу Кими отказаться от лакомства, у меня не было ни печенки в кармане, чтобы отвлечь ее, ни времени рыться в холодильнике. Бежать за специальными кожаными рукавицами тоже не было времени, хотя я понимала, что она запросто может меня покусать. Через несколько секунд я уже стояла позади Кими, одной рукой вцепившись в ее ошейник, а другой обхватив крепко ее морду. Я сильно давила пальцами на нужные точки, чтобы разжать ее челюсти. Когда ее хватка стала слабеть, я, уже обеими руками, раскрыла ей пасть и трясла ее голову до тех пор, пока полурастаявшая шоколадная масса не растеклась по полу. Потом я обеими руками взялась за ошейник и оттащила Кими подальше, пока она опять не сцапала с пола остатки булочки. Кими не поняла, зачем я все это делаю, но даже если бы и поняла, она ведь не читала мадам де Сталь! И, быстро повернув голову, она поступила так, как поступает любой нормальный хищник с тем, кто крадет у него добычу: она укусила меня. Причем укусила не в защищенную свитером часть руки, не в запястье — нет. Прямо в ладонь, между большим и указательным пальцами.
Если вас никогда не кусала собака, вы, может быть, думаете, что это все равно что порезаться ножом или напороться на гвоздь. Но настоящий собачий укус по ощущению больше напоминает удар бейсбольной битой. Очень сильная физическая боль и еще более сильный стресс. Собаки кусали меня нечасто, но всякий раз, когда это случалось, я плакала. Боже мой, конечно, она должна была меня укусить! Я сама виновата. Надо было подойти спереди или сбоку, поговорить с ней… А так она даже не поняла, чью руку кусает. Я почти сразу простила ее. И все-таки это был серьезный моральный удар для меня. Тем не менее Кими я не выпустила.
Кровь хлынула по руке и закапала на Кими, испачкав ей шею и уши. Она упиралась и вырывалась всю дорогу до клетки, но я впихнула ее туда и заперла дверцу. Потом, оставляя за собой кровавый след, я пошла обратно к Рауди, который все это время так и сидел как пришитый там, где я его посадила. Обращаю на это ваше внимание! Во второй раз испытывать судьбу я не стала и взяла Рауди за ошейник здоровой рукой.
— Молодец! Хороший мальчик! — похвалила я.
Никогда не забывай хвалить свою собаку. Так учила меня Мариса. Никогда, даже если тебе совсем не до того, как было сейчас мне. Потом я провела Рауди по залитому кровью полу, уверяя его, что все хорошо, лучше и быть не может, и наконец закрыла его в спальне.
Подставив руку под струю холодной воды, я беседовала с Кими. Рауди понимал некоторые слова. Но Кими пока реагировала лишь на интонации, поэтому я наконец дала себе волю. Правда, говорила я самым дружелюбным голосом.
— Ты, зверюга, — нежно ворковала я. — Ты знаешь, какая это боль? Скотина ты, черт тебя побери совсем. Если ты не перекусила сухожилие, значит, мне очень-очень повезло.
Когда струя воды из красной сделалась розоватой, я закрыла кран, приложила к ране несколько бумажных салфеток и пошла к шкафчику за бетадином, оставшимся после каких-то травм. Если мне не изменяет память, в последний раз его использовали, когда был нарыв у кошки.
Среди изобилия глазных мазей, ушных капель, ватных шариков, марлевых прокладок, тампонов, спирта для дезинфекции, талька и других медицинских средств для лечения собак и кошек я обнаружила наконец пузырек с бетадином. Когда я, держа руку над раковиной, опустошила его на кровоточащую рану, боль оказалась не такой сильной, как я ожидала. Потом я положила несколько слоев марли, сверху — слой бумажных салфеток, а затем позвонила в приемную Стива. Я убедила регистратора, что у меня очень срочное дело, и девушка соединила меня со Стивом.
— Это я. Обе собаки ели шоколад. Это я виновата. Я оставила его на холодильнике, а Кими скорее всего взобралась на стол и оттуда… Рауди так никогда не делает. Я думаю, это она. Ты можешь подъехать? Или мне привезти их?
У Стива в кабинете часто раздаются подобные звонки, и он никогда не впадает в панику. Он спросил, сколько шоколада они съели, не было ли у них рвоты или обильного слюноотделения, а также двигательного возбуждения. Нет, ничего такого не было. Клочья фольги все еще валялись на полу вместе с крошками и остатками шоколада. Все это было обильно полито моей кровью. Чудный натюрморт!
Начнем с того, что я вообще не знала точно, сколько было булочек. Но много их быть не могло. Сколько же? Две? Три? Остались лишь крошки, обрывки фольги и то, что собаки выплюнули.
— Это были шоколадные круассаны, — сказала я Стиву. — Может быть, каждая собака съела по одному. Но я не знаю, сколько в них было шоколада!
Я еще сохраняла спокойствие, но уже сама слышала в своем голосе истерические нотки.
— Скорее всего они съели немного. Около унции каждый. Во-первых, может и вообще ничего не случиться. Не все собаки чувствительны к теобромину. К тому же у тебя крупные собаки, с большой массой тела. Это плюс. Возможно, они вообще ничего не почувствуют. Я все-таки сейчас приеду и понаблюдаю за ними, но думаю, что ничего страшного не случится.
— Я тебе верю, — сказала я. — Только приезжай, пожалуйста, поскорей!
К приезду Стива я, как мне казалось, почти профессионально перевязала себе руку, убрала все это безобразие на полу и села рядом с Рауди. Я все успокаивала его. Кими сидела в клетке. Приехав, Стив сразу же настоял, чтобы я разбинтовала руку. Мы немного поспорили о том, надо ли мне идти к врачу. Он считал, что мне немедленно нужно в травмпункт. Тем не менее я победила. Он сам сменил мне повязку.
Закончив со мной, Стив пошел посмотреть, как там Кими. Она спала. И мы никак не могли ее разбудить.
Глава 22
— Сколько она проглотила? Сколько сразу же всосалось? — Стив размышлял вслух.
Он всегда говорит медленно и спокойно, даже в экстремальных обстоятельствах. На его лице не отражается ничего, кроме озабоченности и работы мысли. Только глаза цвета морской волны из голубоватых делаются зеленоватыми.
— Я же говорю: я не знаю точно! Немного. Не могла она много съесть. Что-то досталось Рауди, а пакет был сам по себе небольшой. Я не разворачивала его, но, судя по размерам, там могло уместиться всего лишь несколько штук.
— Давай посмотрим, сколько осталось.
— Я выбросила остатки на помойку. Они там, в контейнере.
— Придется принести. Положи то, что сможешь собрать, в полиэтиленовый пакет. Я возьму Кими с собой. Надо было мне сразу заставить тебя привезти их.
Кими выглядела просто спящей, глубоко спящей, но дыхание становилось замедленным и затрудненным, по крайней мере мне так казалось. А может быть, я слишком прислушивалась.
— Привяжи Рауди или уведи его в спальню, — велел Стив, — он нам тут сейчас не нужен.
Пока я отводила Рауди к себе в комнату, Стив вытащил Кими из клетки, и теперь она лежала на полу, вытянувшись, а не свернувшись клубком, как обычно. Лежала, что называется, мертвым грузом.
— Открой-ка мне дверь, — сказал Стив. — Придется нести ее. Боюсь, что сама она не побежит.
Имея богатый опыт втаскивания здоровенных собак на смотровой стол, Стив не только укрепил мышцы, но и усовершенствовал технологию, так что умудрялся не сорвать себе спину. Он спокойно погрузил на себя семьдесят пять фунтов Кими и неторопливо двинулся к двери.
Я открыла дверь черного хода, сбежала вниз по лестнице и распахнула боковую дверцу фургончика. Стив осторожно уложил Кими на заднее сиденье и укрыл ее стареньким пледом Индии, своей овчарки. Стив опрыскивает фургончик изнутри нилодором и регулярно пылесосит его, но там все равно пахнет собаками, даже в холодную погоду.
— Не жди меня, — сказала я ему. — Я еду следом. Только возьму Рауди.
— Давай вези его скорее, — сказал Стив. — Это все, что угодно, только не шоколад.
Прежде чем вернуться в дом, я вынула из мусорного бака полиэтиленовый пакет, в котором среди
