— Я и не сомневаюсь. Только вот Алка услышит — по ушам надает. По твоим большим волосатым ушам. А я заступаться не буду. Так что ты потише со своей образностью.
— Ладно, не буду. Но и ты тоже… Ну, что ты все пугаешь и пугаешь. Ишь, придумал — уезжай. Советчик нашелся! Да, время тяжелое, да, никакого демократического государства еще практически нет. Только-только начинается. Но если не мы, так кто же, Гена? Что-то ты, пессимистом мрачным становишься с возрастом. Стареешь, да?
Логинов отхлебнул из чашки глоток чая, затянулся сигаретой, помолчал…
— Юрок, вот ты сидишь со мной, чай пьешь, разговариваешь как с нормальным человеком, а я за год потерял троих человек. Не пацанов необученных — офицеров, волкодавов. У каждого из них за плечами такой опыт… был. На своей территории, заметь, и в мирное время. И не в Чечне, Юра, — здесь. Идет самая настоящая гражданская война. Понимаешь?
— Меня тоже не вчера сюда с парашютом забросили. Я давно здесь живу. Гена. И знаю обо всем этом не понаслышке.
— Одно дело — знать, и совсем другое влезть во все это. — Логинов подлил из чайничка себе и Зальцману.
— Ваши конторы, «силовики» то есть, работают со своей стороны, мы — так называемая «четвертая власть» — со своей. Глядишь, со временем все и образуется. И мы будем жить не хуже людей. Только не стоит «перегибать палку», — Зальцман отхлебнул чаю.
— А кто ее перегибает, Юра? — удивленно спросил Логинов, — Война идет, понимаешь? Война. И мы, как ты выразился — «силовики», то есть силовые структуры исполнительной власти, в обороне. На нас нападают, Юра! Нас атакуют. Ну и наши, само-собой в долгу не остаются. Понимаешь, о чем я? В общем, если не мы их, то они нас. К счастью, мы организованы немного лучше, поэтому и держимся пока. А стоит им объединиться и все — стране, крышка! Возьмут себе какой-нибудь лозунг толковый, лидера своего продвинут и… И весь этот демократический базар мгновенно закончится. А они сейчас как никогда близки к этому. Такую «государственность» можем получить, что товарищ Гитлер мальчишечкой сопливым покажется. Или ты думаешь, народ, демос на улицы выйдет, как в девяносто первом, и грудью встанет? А вот фиг тебе с маслом! Ничего кроме головной боли и обнищания народ не получил от того, что коммунисты ушли. Им ведь, то есть нам, конечно, свободу-то подарили, преподнесли на блюдечке. А это, по большому счету, плохо. Значит — невыстраданно потом и кровью, значит — не жалко. Наплюет демос на такую демократию…
— Солдатам своим политбеседы устраивай, — сказал Зальцман.
— Откуда у меня солдаты? — удивился Логинов. У меня, брат, господа офицеры. Да еще какие… Ты слушай, слушай.
— Говори, говори — я не сплю, — парировал Юра.
— Да… Так о чем я?
— А о чем ты еще можешь?.. О водке да о бабах. «Как одену портупею, все тупею, и тупею…» Это — про вас, господин полковник.
— Не-а… Это — как раз не про нас. Я, Юрка, форму уже года три не ношу. Вот… А придут уже не коммунисты, у которых, может, и неправильная, но система была, придут волки. Зверье… Точно говорю: Гитлер по сравнению с ними — пацан.
— Ты, Генка, очень умный. И откуда ты все знаешь?
— От верблюда. То, что они сейчас воруют, Юра, — полбеды. Они всегда воровали и наворовали уже очень много. Они теперь настоящей, большой власти хотят. Не назад, в социализм, но чтобы полнота власти была, как тогда… И уже с денежками. Вот это уже плохо. Вник? Тоска и мрак на душе.
— Выспишься — пройдет…
— Ни фига не пройдет. Слишком много знаю. Делаем, конечно, что можем, — распутываем, стравливаем этих сук друг с другом. Но пока обороняемся. Решительного перелома в сражении не наступило. Однако жертв много. И с той, и с другой стороны. У нас, правда, меньше…
— Гена, в цивилизованных странах этому очень давно есть точное определение — внесудебная расправа, произвол. На кой черт тогда милиция, прокуратура?
Логинов, казалось, не услышал реплики. Лицо у него окаменело, немигающие глаза смотрели в никуда.
— Эй, не спи, а то замерзнешь…
— Не замерзну, — словно очнувшись, вяло парировал Логинов. — А кто тебе сказал, что у нас страна «цивилизованная»? Ты бы еще сказал: «правовое государство». Его еще о-очень долго создавать надо. Правовое… Чудак! А пока я, и такие как я, выполняем приказ. Причем приказ самых высоких инстанций, — он глубоко затянулся сигаретой. — Но, честно говоря, иногда и на меня находит. Помнишь Буншу-Яковлева? «Меня мучают смутные сомненья…» Мучают, Юрка, и еще как…
— А я думаю, что ваши «высокие инстанции» — как раз самое большое зло и есть. И если появится какой-нибудь расейский Адольф Аллоизович, то как раз оттуда, из ваших, прости Господи, инстанций.
— Ты что несешь? — Логинов даже дымом поперхнулся.
— Что слышал, — ответил Юрий Борисович. — Потому тебя сомнения и мучают. Это инстинкт тебе подсказывает, что вы вообще не в ту сторону гребете, господин полковник. Инстинкт, но не разум твой зашоренный.
— Почему — зашоренный? — удивился Логинов.
— Потому. Классику надо читать, историю, философию, а не одни уставы. Да что с тобой толковать — валенок ты сибирский!
— А ты — не валенок? — обиделся вдруг Гена.
— Ага, обиделся и, значит, проснулся… Это хорошо. Тебя пока не разозлишь — неинтересно. А по поводу службы твоей: увольняйся. Что ты, себе на гражданке работу не найдешь?
— Сам лезет во все немыслимые дырки, а мне — увольняйся. То ему «за державу обидно». Государство он собирается строить и перестраивать… А я что — посторонний здесь? На минутку зашел? Не-е-ет брат, не выйдет.
Помолчали, попили чайку с вареньем. Гена затушил окурок в пепельнице и тут же закурил еще одну сигарету.
— Смех-смехом, а что-то в последнее время мне сны нехорошие стали сниться, Юра. Бывает, по ночам кошмарики всякие видятся.
— Твои кошмарики — обычный перегруз психики. Отдыхать вам надо, товарищ полковник. Пессимизм — не лучшее состояние души. Хочешь отдых на природе устрою? Махнем опять в поле, как тогда. Найдем Витю Зайцева, сядем на вертолет и полетим далеко-далеко. На Урал или в Сибирь.
— Хорошо бы. Да только, думаю, ничего не получится. Нет уже никакой геологии и Урала нет, и Сибири…
— Это ты хватанул, полковник. Эти вроде бы еще не отделились.
— Эти — пока нет, но мечтают. А насчет новых гитлеров, моего пессимизма, и о внесудебной расправе ты совершенно верно подметил, прямо в «десятку» попал, но… Я служу, Юра. Понимаешь это слово?
— Да где уж нам…
— А не издевайся. Кто эту лямку не тянул, тот все равно не поймет до конца. У меня работа такая, как у сторожевой собаки — служить. Так и буду грызть всякую сволочь, пока не сдохну. И чем больше их загрызу — тем спокойней спать буду. А уж что из этого выйдет… Да зарасти оно говном!
— Точно, спятил… — констатировал Зальцман.
— Спятил — не спятил, а человеческая жизнь, Юра, сейчас гроша ломанного не стоит. Эти, новые — мать их перемать! — русские, киллера для устранения конкурента, знаешь, за сколько нанимают?
— Точного прейскуранта у меня нет…
— У меня есть. Могу тебе точно сказать, твоя жизнь — не дороже тысячи долларов. Баксиков, «зелененьких». Цена подержанного «жигуля». Несмотря на то, что ты в своих кругах уже довольно известный человек. Как говорится, «журналист с именем». Это — если тебя специалисту «закажут». А дилетант за бутылку водки грохнет. Ломом в подворотне.
— Это вряд ли, — ухмыльнулся могучий Зальцман и, сжав кулак, задумчиво посмотрел на него. В
