руки в татуировках, и Августа высокомерно отвернулась.
Почти сразу ею овладела какая-то истома, следом за этим Ава испытала то же, что обычно испытывала, ставя диагноз, – толчок в груди и вспышку в сознании. Что-то ей говорило, что вот сейчас, в эту самую минуту ее грабят.
Медленно, как в рапиде, она обернулась, в тот же момент субъект отпрыгнул и кинулся бежать. Ава не мигая смотрела на ровный разрез на сумке, в то время как ублюдочный тип заталкивал за пазуху ее кошелек и конверт с заначкой.
– Стой! – крикнула она, очнувшись, и сорвалась с места.
Рынок был родной стихией щипача, он знал все ходы и выходы, уже через минуту Ава потеряла его из виду и выскочила в параллельный проход.
Всклокоченная, неопрятная голова карманника мелькнула в толпе и скрылась в одном из боковых ответвлений. Августа, ни на что особенно не надеясь, рванула в ту же сторону.
Вор бежал к центральному выходу, уже на бегу поняла Ава, и понеслась наперерез – перехватить злодея у выхода с рынка.
Они выскочили из рядов одновременно, и Ава видела, как карманника вынесло на дорогу, прямо под колеса глянцевому «шевроле», едущему в крайнем ряду.
Раздался визг тормозов, удар, и неудачливого щипача отшвырнуло на бордюр. Ава взглядом проследила траекторию полета взметнувшегося тела – снова как в замедленном кадре.
Несколько секунд она стояла соляным столбом, только воздух со свистом вырывался из легких. Глухой стук тела о тротуар вернул ее к жизни.
Августа подлетела к пострадавшему и присела над ним на минуту раньше, чем из «шевроле», плюясь во все стороны и изрыгая проклятия, выскочил водитель.
– Он живой? – раздался срывающийся голос.
Не веря ушам, Ава повернула голову:
– Ты?
– Я еду, а он выскакивает, – пробормотал Матвей. Он присел рядом с неподвижными ногами в кроссовках с дырявыми подошвами, спрятал лицо в ладони и продолжал бормотать: – Я еду, а он выскакивает. Я еду… а он… выскочил…
В этот момент виновник ДТП открыл глазки и уставился на Августу мутным, непонимающим взглядом:
– Ты кто?
– Врач, – строго предупредила Августа, следя за реакциями пострадавшего. – Где болит? – Быстрые пальцы обследовали худые плечи, ключицы, спустились к ребрам.
– Голова.
– Руками, ногами шевелить можете?
– Вроде да.
Матвей выглянул из ладоней и попытался улыбнуться:
– Ух ты. Что ж ты, чудак-человек, летишь сломя голову и по сторонам не смотришь?
Тощие ручонки, торчащие из душегрейки, дернулись.
– Мне полагается компенсация, – заявил пострадавший и сел.
– Так он от меня удирал, – объяснила Ава, – он у меня деньги спер.
– Ничего я не спер, – на высокой ноте начал ворюга, – и вижу я тебя впервые, коза драная. Убери руки, хватит меня щупать!
– А это что? – Августа обнаружила под душегрейкой затрапезный фартук домохозяек, по бледно- зеленому полю которого была рассыпана красная смородина, с вместительным нагрудным карманом, в котором прощупывалось нечто твердое.
Ава, не церемонясь, выудила свой кошелек. Там же оказался и конверт, но окончательно пришедший в себя прохиндей вдруг принялся отчаянно вырываться и выкрикивать еще в младенчестве сорванным голосом:
– Господа! Товарищи! Граждане! Земляки! Честные люди! Видите? Видите? Грабят средь бела дня!
Вокруг уже образовалось кольцо зевак, нашлись и сочувствующие:
– Отпустите человека.
– Что делается, что делается, – причитала какая-то тетка с грудью матери-героини, – сбивают на машинах и обыскивают, вместо того чтобы помощь медицинскую оказать. Где милиция?
– Полиция, полиция! – вспомнили и заволновались честные граждане.
Стоит только черта помянуть.
Патрульный наряд приближался с неотвратимостью судьбы, и потерпевший – он же обвиняемый вдруг заткнулся, присмирел и позволил вытащить из кармана фартука конверт с деньгами.
Публика ахнула, и новая волна возмущения прошла по цепи:
– Да как же так можно – чтоб средь бела дня?
– Мафиозники чертовы, никого не боятся. Все куплено у них, на машинах новых разъезжают, а за копейку удавятся и последнее у человека отберут.
– Граждане, – попыталась внести ясность Ава, – это вор, он ограбил меня на рынке, сумку разрезал, вот. – Сумку с улыбкой Гуинплена Августа продемонстрировала уже подоспевшим патрульным.
– Посторонитесь, граждане. Что произошло? – недовольно поинтересовался старший, разорвав кольцо зевак, и Августа почувствовала смутную вину за предоставленное беспокойство.
Матвей поднялся, отряхнул колени.
– Я еду, а он выскакивает, – зомбированным голосом повторил он.
– Да, – подтвердила Ава, – он выскочил, потому что убегал от меня, потому что подрезал мою сумочку.
Карманник оказался личностью известной. Взглянув на него, патрульный осклабился:
– Давно не виделись, Веревка. Давай выворачивай карманы.
Щипач не желал сотрудничать с правоохранительными органами и выворачивать собственные карманы тоже не желал. Этим пришлось заняться патрульным, в результате чего на свет были извлечены инструменты: складная опасная бритва с потемневшей металлической рукоятью и упаковка бритвенных лезвий.
– Есть, – удовлетворенно произнес патрульный, – еще один срок набежал тебе, Веревкин.
– Докажи, начальник, – вскинулся ворюга, – я законы знаю.
– Докажем. Гражданочка вот заяву на тебя напишет, и докажем.
Августе идея не понравилась, но высказываться она не торопилась.
Напарник патрульного кивнул на бампер «шевроле»:
– Менять придется.
– Только купил, – отошел от стресса и принялся страдать Матвей, – вот же непруха. И все из-за тебя, урод. – Мотя сжал кулаки.
– Э-э, – пресек неблаговидные намерения патрульный, – разберемся. Кто, у кого, что стянул, кто, кого сбил, кто на кого налетел. Разберемся.
– И так все ясно, – высказала свое мнение Ава. – Деньги я вернула, поэтому претензий у меня к нему нет. Я пойду?
– А у вас к Веревке, то есть к гражданину Веревкину, есть претензии? – с надеждой спросил патрульный у Матвея.
Матвей покосился на прикинувшегося ветошью гражданина Веревкина. В нежной Мотиной душе шевельнулось смутное сомнение в платежеспособности вора: особо удачливым он не выглядел. На эту мысль наводили дырявые кроссовки, душегрейка, надетая на фартук, и христарадные брючата.
– Нет у меня претензий к гражданину Веревкину, – обреченно пробубнил Мотя.
– Ну и зря, – разочаровалась тетка, несколько минут назад митинговавшая в защиту гр. Веревкина. – По нему тюрьма плачет, а мы все такие добренькие, только хуже себе делаем.
К этому моменту толпа заметно поредела, сцену до конца досмотрели только самые стойкие.
Вернув деньги, Ава со все возрастающим сожалением смотрела на сумку: вот на что придется потратиться, вместо джинсов.
