послышалось шипение. Это был низкий звук. Ритмичный. Гнетущий. Он исходил не из одного конкретного места, а как бы отовсюду. Не то эхо, не то разговор. Отрывистая череда звуков — хаотичных, живых.
— Шссс… — Пауза — Шссс… — Пауза — Шссссссссс…
Доктор повернул голову и посмотрел на меня через плечо.
— Уилл Генри, — прошептал он, — ты не забыл наполнить тигели порохом?
— Нет, сэр, — шепотом ответил я ему.
— Быстро принеси их. Но только осторожно, Уилл Генри, — предостерег он меня, когда я вылезал из ямы. Он опустил руку в тот карман пальто, где у него лежал револьвер. — Не беги и пригнись. А было бы еще лучше, если бы ты добрался до телеги ползком.
— Я оставил в телеге винтовку, — сказал Эразмус. — Я принесу снаряды, а мальчик пусть лучше…
— Нет! Стой, где стоишь! Пошел, Уилл Генри! Потихоньку, давай, и возьми столько тигелей, сколько сможешь унести.
— И мою винтовку, если сможешь, Уилл! — дрожащим голосом произнес Эразмус.
Пока я ползком пробирался к телеге, я слышал, как он нетерпеливо шепчет Доктору:
— Не следует оставаться здесь, Доктор! Мы вернемся, когда рассветет, и похороним ее. Это же безумие — в темное время всякой нечисти…
Доктор отрывисто и грубо что-то ответил — я не расслышал, что именно, но суть его высказывания была ясна: он отклонил просьбу старика.
Последующие события ярко показали, что за упрямое нежелание Доктора подчиняться одному из основных инстинктов, характеризуемому им как «страх», мы заплатили чудовищную цену. Есть в жизни моменты, когда страх — наш самый верный и, возможно, единственный друг.
Я разгрузил содержимое мешка в телеге, а потом упаковал тигели — четыре жестяных цилиндра размером с кофейную банку, наполненные порохом, — обратно в мешок. Бесс повернула голову ко мне и громко заржала — то была мольба сжалиться над ней и покинуть это место — лошадиный эквивалент недавней просьбе ее хозяина. И хотя задание мое было срочным, я погладил ее по гладкой шее, успокаивая. А потом вновь пополз к могиле, держа мешок в одной руке, а винтовку Эразмуса в другой. Каким же долгим показался мне этот обратный путь к полувырытой могиле! Однако же, когда я добрался, оказалось, что за время моего отсутствия ничего не изменилось. Эразмус все так же стоял, согнувшись, в яме; Доктор ждал на краю; факел горел в том месте, куда его воткнули. Свет падал на Доктора, и тот отбрасывал длинную худую тень на землю. Эразмус схватился за ствол винтовки и выдернул ее из моей руки; он лег на край могилы с винтовкой на изготовку, как в солдат в траншее — только макушка торчала над поверхностью ямы. Я прополз мимо него к Доктору.
— Поднимайся, Уилл Генри! — прошептал Доктор. — Потихоньку! Потихоньку…
Шипение между тем прекратилось. Теперь все было тихо, только время от времени раздавалось испуганное фырканье лошади. Если она убежит, кто поможет нам? Если Антропофаги набросятся на нас, а у нас не хватит снарядов, как мы убежим от монстров, один прыжок которых достигает сорока футов?
Время шло. Ночь была тиха. Наконец, Эразмус тихо позвал из своего убежища:
— Они ушли, слава богу. Да и нам пора, Доктор. Вернемся днем. Пусть лучше люди засекут меня роющимся в могиле, чем…
— Тише, старый дурак! — зашипел на него Доктор. — Снаряд, Уилл Генри.
Я вытащил цилиндр из мешка и вложил его в левую руку Доктора (в правой он держал пистолет). Доктор запалил шнур от факела и одним грациозным движением метнул тигель в направлении рощи. Он взорвался среди деревьев, озарив мгновенным ярко-белым светом все вокруг, словно вспышка фотографа. Где-то сзади Бесс задергалась и забилась в своей упряжи. Внизу Эразмус издал испуганный крик. Я ничего не видел, ослепленный вспышкой. Она длилась всего мгновение, оставив перед глазами лишь контурное изображение деревьев. Они словно отпечатались в моих глазах, но там не было никаких семифутовых гигантских очертаний с рядами блестящих острых зубов посереди грудной клетки.
— Очень любопытно, — сказал Доктор. — Дай мне еще один, Уилл Генри.
— Они отступили, говорю вам. — Страх Эразмуса Грея перешел, как это часто бывает, в раздражение. — Если они, для начала, вообще здесь были. Странные звуки на кладбище ночью — в этом нет ничего удивительного, уж можете мне поверить, я частенько здесь бываю. Так что можете оставаться, если желаете, Доктор Пеллинор Уортроп, а мы с лошадью покидаем это место. Я уже говорил вам, что незачем было ехать сюда сегодня ночью и незачем было тащить с собой ребенка. Теперь я уезжаю, и если хотите, чтобы я подвез вас до города, едемте со мной.
Он положил винтовку к нашим ногам и начал быстро карабкаться вверх, вылезая из ямы.
Но Эразмусу Грею не суждено было ее покинуть.
Огромная лапа, в два раза больше человеческой, с двухдюймовыми серо-стальными, острыми, как бритва, ногтями на конце каждого мертвенно-белого пальца, вырвалась из-под земли у него под ногами. За ней последовала мускулистая рука, покрытая черной землей и песчаником, а потом, как в замедленном кошмарном сне, из глубин, раздвигая почву, показались широкие плечи с жуткими немигающими глазами прямо на них, справа и слева — они пугающе мерцали при свете воткнутого в землю факела; и вот, в конце концов, наружу вылез треугольный торс, в центре которого зияла пасть с трехдюймовыми клыками. Антропофаг щелкал пастью, как акула, учуявшая кровь в воде.
Лапа схватила старика за ногу; крючковатые ногти впились ему в бедро. Эразмус протянул к нам руку; его вопль ужаса и боли до сих пор стоит у меня в ушах, как застыл перед глазами и его открытый рот, обнажающий жалкие остатки зубов, а внизу — абсурдной рифмой — усеянная клыками пасть монстра, пытающаяся стащить старика за отбивающиеся ноги.
Инстинктивно я схватил старика за запястье протянутой руки. Это было глупо, и, несомненно, Доктор был против. Он пришел в ужас:
— Отпусти его, Уилл Генри! Отпусти!
Внутри могилы Антропофаг уже целиком заглотил ногу Эразмуса Грея своей слюнявой пастью, и зубы его сомкнулись. Черные глаза вращались в глазницах. Я заскользил к яме, и вот уже мои голова и плечи опустились через край. Крики старика отдавались у меня в ушах, как раскаты грома. А пасть внизу продолжала работать, чавкая, затягивая все глубже. Я почувствовал, как Доктор схватил меня за руку; я едва различал его голос за истошными криками из ямы.
— Отпусти его!!!
Но это не я вцепился железной хваткой в руку другого. Это Эразмус Грей не разжимал пальцев, вцепившись в меня. Его пальцы кольцом обхватили мое запястье и тянули меня вниз, следом за собой. Уортроп на секунду выпустил другую мою руку — и я практически свалился в яму, как вдруг краем глаза увидел, как Доктор обрушил рукоятку револьвера на голову Эразмуса Грея.
Я повернул голову, отвернувшись от ямы, и увидел, как Доктор спускает крючок, прерывая вопли и мучения старика одним щелчком. Грохнуло, полыхнуло — и я почувствовал горячие капли крови, мозга и осколки костей, брызнувшие на мой затылок и на шею сзади.
Пальцы на моем запястье разжались, и безжизненная рука Эразмуса Грея последовала за телом — он обрушился на дно ямы, на мгновение накрыв собой невообразимое существо с окровавленным ртом. Но то, что этот рот продолжает чавкать, я по-прежнему слышал. Слышал, как зубы ломают кости, как лопаются сухожилия — странное хрюканье, словно огромный хряк втягивает носом воздух в подлеске.
Схватив меня за штаны, Доктор оттащил меня от ямы и с удивительной силой — несомненно, силой, которую дает адреналин, поступающий в мышцы, — одним рывком поставил меня на ноги. Он подтолкнул меня к тропинке и сказал только одно слово — в общем-то, лишнее в данных обстоятельствах:
— Беги!
Я повиновался. К сожалению, то же самое сделала и старушка Бесс, рванувшая вперед с силой жеребца вполовину ее моложе. Телега удалялась от меня, я скачками погнался за ней. Перепуганная лошадь свернула с тропинки и бросилась через кладбище — я бежал за ней, лавируя между могильными камнями. Я предпочел не оглядываться, но до меня доносились звуки, подтверждающие, что Доктор бежит следом за мной. А еще я слышал другие звуки — сиплые, резкие, — и они доносились со всех сторон.
Как я уже говорил, для своего роста я бегал весьма быстро, но ноги Доктора были длиннее, и сейчас он обогнал меня. Он дотянулся до бортика подпрыгивающей на камнях телеги, запрыгнул в нее,
