— А вы поглядите вперед.
— Что там? Ничего не вижу…
Татьяна укоризненно посмотрела на технорука.
— А три прицепа с лесом видите? Так стоять будем и нормы не вывезем, а вы — поздравля-аю…
Девушка соскочила на землю.
— Посмотрите, штабеля с крепежом в конце склада, мне там надо разгружаться, а эти, — она рукавицей махнула на стоящие впереди трактора, — тоже ждут, пока передний даст дорогу. А разве нельзя сделать у штабелей объездные волоки?
— Правильно, Таня! — поддержали Русакову другие трактористы. — На каждом шагу затор!
— Ладно, ребята, — сказала девушка. — Пошли, поможем разгрузиться переднему!
«Что, старина, проглотил пилюлю? — усмехнулся Седобородов, приближаясь к шпалорезке, — и поделом!..» Он споткнулся о разбросанный горбыль, остановился, глянул под ноги, вокруг, крикнул заведующего шпалорезкой.
— Что это у вас здесь, шпалорезка или свалка? — строго спросил он молодого механика. — Чтобы нынче же убрал и сложил в штабеля горбыль-то, а опилки свез в кучу. Понял?
— Угу-уу, — протянул заведующий и от удивления раскрыл рот. — «Смотри-ка, приказывать стал!»
Потом Седобородов, заглянул в конторку, засеменил на делянки и, найдя на одной из пасек Павла, потащил его на лесосклад.
— Вот что, мил дружок, — сказал он Леснову, показывая на образовавшийся вновь затор у одного из штабелей, — правильно говорят, что мы ослепли… Потрудись-ка сделать объездные усы у штабелей. Да немедля. Сей же час приступи к работе!
Павел с недоумением глянул на технорука и улыбнулся.
«И когда ты научился так разговаривать?»
— Ты чего разулыбался-то? — проворчал Седобородов, по-своему истолковав улыбку Павла. — Сам-то не видишь, что трактористы простаивают?
— Вижу, Сергей Тихонович, вижу. Спасибо на добром указании. Сейчас же распоряжусь!
— Так-то лучше, — тоже улыбнулся Седобородов, поглаживая расчесанную бороду и, вытащив трубку, стал набивать ее табаком.
32
— Приятного аппетита, Сергей Тихонович! — сказала Верочка, подойдя к Седобородову.
— Спасибо, дочка, — отозвался технорук. — Присаживайся.
— Благодарю, — отказалась Верочка и прислонилась к сосне.
Седобородов расположился на колодине, а перед ним на огромном пне лежал на газете «сухой завтрак», как он называл: кусок ржаного хлеба, лук, соль да вареный картофель.
Ел он с чувством, смакуя каждый кусочек; подставлял под подбородок шершавую ладонь, чтобы не просыпалась крошка.
Седобородов отправил с ладони в рот крошки хлеба, вытер усы. Вынул из кармана трубку, выколотил о пень, набил самосадом. Закурив, сладко затянулся.
— Михайловна, а, Михайловна, — технорук хитро покосился на Верочку, — чегой-то в больнице не сидится тебе? С чего бы это, а?
Верочка смутилась, но спокойно выдержала взгляд технорука.
— У меня лекция во время перерыва будет…
— Не-ет, девка, — погрозил пальцем Седобородов, — я, брат, воробей стреляный… Ну-ну, не сердись… Да и то сказать — интересно, поди, тебе на участках побывать, посмотреть, как мы работаем.
— Вот я и смотрю. Шла сейчас через участок Зябликова. Не знаю, права я или нет, но мне кажется, что Зябликов не умеет работать, не слушают его лесорубы. Он кричит на них, они его ругают, и не поймешь сразу, кто из них прав…
— Это ты верно заметила, — задумчиво сказал Седобородов, направляясь вместе с Верочкой к шпалорезке. — Зябликов любит покричать, хотя злобы в его крике и нету. Он кричит по привычке, так сказать… такой уж человек.
— А кто дал ему право кричать на людей?.. Криком ничего не добьешься, а людям настроение испортишь.
— Это оно так, — согласился технорук и подумал: «Глазастая девка».
Не успели они пройти несколько шагов, как Седобородов зацепился штаниной за горбыль и споткнулся. Остановился, посмотрел по сторонам. Везде по-прежнему валялись горбыли, бракованные доски, там и сям возвышались груды опилок. В другое время он не обратил бы на это внимания, — за день на лесоучастках не раз споткнешься о корни, пни да валежник, — но сейчас его это разозлило.
«Да-да, в точку Михайловна попала. Не только Зябликов, я тоже не могу руководить, и меня люди не слушают».
Технорук, шевельнул прокопченными усами и решительно зашагал к зданию шпалорезки. Найдя заведующего, отвел его в сторону и, сдерживая волнение, спросил:
— Кто я есть для тебя?
— Технорук, — с недоумением ответил молодой механик; посмотрел на Верочку и усмехнулся, точно сказал: «И что он от меня хочет?»
— Так. А мои слова для тебя ветер, что ли?
— Вы о чем?
— Ах, о чем еще! Пошто не убрал горбыль, доски, пошто не свез в одно место опилки? Или я тебе не говорил? Или мои слова для тебя собачья брехня?!
— Поду-маешь какая беда — горбыль да опилки! — насмешливо воскликнул заведующий шпалорезкой и махнул рукой. — Ничего им не сделается, уберу еще! — беззаботно проговорил он, явно рисуясь своей независимостью перед девушкой.
А технорука поведение механика довело до крайности.
— В-в-вон, вон отседова! — закричал он и затопал ногами. — Сей же час сдай шпалорезку помощнику и — на все четыре стороны! Я увольняю тебя, понял? Приказ завтра в конторе получишь при расчете… Никита Васильич! — крикнул он высокого худого мужчину, наблюдавшего за сценой. — Примай шпалорезку, я этого зава уволил. Да горбыль с досками сложи в штабель, да опилки убери. Понял?.. Пошли, Михайловна, пущай теперича убирают!
Все это произошло так быстро, что никто ничего не успел сказать, а Седобородов сразу же направился в поселок, в контору к директору.
— Михаил Лександрыч, напишите приказ об увольнении с работы зава шпалорезкой.
— Почему?
— Потому как он не выполняет мои распоряжения и насмехается. Что я, в леспромхозе заместо чучела? Сказал — не сделал, спросил почему — он смеется, пущай, мол, валяются, уберу когда захочу.
— Так он теперь уберет. А если мы за каждую мелочь будем увольнять, то работать некому станет.
— Так значитца я на ветер сказал, да?
— То есть?
— Вот вам и то есть, я уже заявил, что он уволен и приказал сдать шпалорезку помощнику.
— Вот как! А почему вы не согласовали вопрос со мной? — Заневский негодовал. — Я не уволю. Нет! В другой раз не станете своевольничать. Я здесь хозяин!
— Значитца, не уволите? Тогда меня увольняйте, вот вам и весь сказ! — Седобородов, сдерживая обиду, поклонился и направился к двери.
— Сергей Тихонович, успокойтесь! — Столетников загородил дорогу и, обняв старика за плечи,
