Германии XVIII в. звучала в биографических трудах о выдающихся русских ученых, писателях, общественных деятелях. Из многочисленных работ, затрагивающих проведенные в Германии студенческие годы М. В. Ломоносова, наиболее фундаментальной является книга А. А. Морозова[57]. Новые архивные материалы по делу Радищева собрал в своей книге А. И. Старцев, в то же время его оценки «бунта» русских студентов как решающего шага для складывания революционных взглядов его участников далеко не во всем могут быть приняты[58]. Серия книг посвящена русским академикам XVIII в., большая часть которых получала образование в немецких университетах[59]. В этих книгах авторами использованы отчеты студентов из архива Академии наук, обрисована среда немецких университетов, в которых те учились. Однако из всех работ, относящихся к подготовке студентов в Академии наук, необходимо отметить как имеющее наиболее тесную связь с нашей темой исследование В. И. Осипова, выполненное на обширном архивном материале, систематизирующем сведения об академических командировках, которые, во многом, впервые были введены автором в научный оборот [60].
Всплеск поездок русских студентов в Германию в начале XIX в., когда среди них находилась целая плеяда замечательных общественных деятелей, вызывал интерес в историографии еще с начала XX века. «Русским гёттингенцам» посвятили статьи В. М. Истрин и Е. И. Тарасов [61] . Последняя работа являлась ответом на неудачную в концептуальном отношении книгу М. Вишницера «Гёттингенский университет и развитие либеральных идей в России первой четверти XIX в.» [62], ошибки которой на новом этапе немецкой историографии были исправлены Р. Лауером, написавшем ряд статей о представителях той же гёттингенской студенческой среды — А. И. Тургеневе, А. С. Кайсарове и др.[63] Назовем и несколько работ (как с немецкой, так и с российской стороны), характеризующих мировоззрение русских студентов в Берлинском университете 1830—1840-х гг., которое привлекало внимание исследователей жизни и творчества Т. Н. Грановского, Н. В. Станкевича, И. С. Тургенева[64]. Недавно вышедший труд Ф. А. Петрова дополняет эти исследования, анализируя биографии будущих профессоров российских университетов, учившихся в Берлине и других немецких городах одновременно с Грановским и Станкевичем, и показывая влияние представителей немецкой науки на их дальнейшую ученую деятельность[65].
Надо сказать, что далеко не все работы в освещении учебы русских студентов за границей строго следуют биографическому жанру. Так, современные историки показывают новые подходы к данной теме с точки зрения интеллектуальной истории [66], истории образовательных путешествий по Европе [67]7, дворянской благотворительности как одной из движущих сторон студенческих поездок [68].
В отдельную группу работ следует отнести составлявшиеся историками указатели по русским студентам в отдельных немецких университетах. На необходимость появления таких указателей впервые обратил внимание еще в 1950-е гг. П. Н. Берков в одной из ранних работ по истории русско-немецких культурных связей XVIII в.[69]. Его поддержал затем такой крупный исследователь этой темы как Э. Амбургер, посвятивший целую главу своей известной монографии о русско-немецких отношениях обзору студенческих поездок из России в немецкие университеты, хотя, к сожалению, без всякой претензии на полноту[70]. За последние полвека в зарубежной историографии появилось несколько таких указателей, составленных по матрикулам различных университетов: «Русские студенты в Лейдене в XVIII веке» (Н. Ханс), «Указатель студентов из России, записанных в матрикулы Гёттингенского университета. 1800–1825» (X. Морманн), «Студенты из Российской империи в Страсбургском университете XVIII века» (Ю. Фос)[71] . Главным недостатком этих работ, не говоря уже о многочисленных ошибках в написании фамилий, служит то, что зарубежные историки слабо отдавали себе отчет в том, на основании какого критерия нужно отбирать русских студентов. Так, в работе Ю. Фоса к ним отнесен названный «первым русским студентом в Страсбурге» некий Heinricus V. Comes Ruthenus, однако, как выясняется из записи в другом матрикулярном списке, это граф Священной Римской империи, «господарь Плавии», не имеющий к России никакого отношения; указатель же X. Морманна на 90
И все же одну сводную работу в зарубежной историографии стоит выделить особо — это указатель Д. Олянчина, посвященный «русско-украинским» студентам в немецких школах [72]. Автор привел несколько сотен имен таких студентов, не ограничившись только университетами, но исследовав списки всех немецких училищ, включая коллегии и гимназии, с XVI по XVIII столетие, причем (сходно с нашим подходом) добавил к ним и Лейденский университет. Интересуясь, главным образом, малороссами, выделяемыми им согласно критерию самоиндентификации страны, который описан нами выше, автор обращал внимание на всех тех, кто писал о себе как Ruthenus, Uthuanus и Ucraino-Polonus и т. п. (при этом, впрочем, опуская все немецкие фамилии). Кроме того, автор часто включал в указатель и великорусских студентов и что особенно ценно, работал не только с опубликованными, но и с неопубликованными, хранящимися в университетских архивах матрикулами. Проверка списков Олянчина по материалам университетских архивов в Галле и Иене в ходе выполнения нашего исследования доказала высокое качество их составления, хотя и в них выявились отдельные пропуски и ошибки.
Несмотря на указанные достижения по составлению сводных данных о русском студенчестве в Германии XVIII — первой половины XIX в., одна из новейших работ, посвященных социальной истории высшей школы в России, фундаментальная монография Т. Маурер вновь обозначила эту проблему в ряду наиболее актуальных и нерешенных[73]. Автор опять-таки отмечала, что попытки ее решения предпринимались лишь в отношении отдельных университетов или областей, но единая картина до сих пор не создана, так что даже среди традиционных в историографии упоминаний наиболее часто посещаемых русскими немецких университетов встречаются на деле ничем не обоснованные названия (Маурер здесь имеет в виду приводимый Амбургером в качестве такового Тюбингенский университет). Как нам представляется, собранный в настоящем исследовании материал позволяет, наконец, восполнить все эти пробелы.
Статистика посещаемости русскими студентами немецких университетов в XVIII — первой половине XIX в.
В завершении вводного раздела книги представлены по необходимости сухие, но очень важные для понимания дальнейшего материала статистические сведения о пребывании русских студентов в немецких университетах, извлеченные нами из только что обсуждавшихся первоисточников — университетских матрикул.
Русские студенты были обнаружены нами в матрикулах двадцати двух немецких университетов (подробное обсуждение того, как следует понимать для исследуемого периода понятие «немецкий университет» см. в главе 1). Их общее количество за период с 1698 по 1849 гг. составило 926 человек, в том числе с 1698 по 1810 гг. — 637 человек, а с 1811 по 1849 гг. — 289 человек (полные студенческие списки, собранные в ходе нашего исследования, приведены в Приложении 1). Приведенное разделение при анализе статистических данных по двум периодам вытекает из различия двух эпох в истории немецких университетов — «доклассической» и «классической», что подробно раскрыто в главе 1. Границей между эпохами служит основание в 1810 г. Берлинского университета, и это, как уже упоминалось выше, совпадает с определенным рубежом в истории российского студенчества и университетского образования в России в целом (см. главу 5).
Обнаруженное число русских студентов в Германии, конечно, не сопоставимо со студенческим потоком из Прибалтики, исчисляющимся многими тысячами человек, но тем не менее, значительно, особенно в сопоставлении с посещаемостью российской высшей школы в тот же период — можно заметить,
