чтобы жена прекратила учебу. Для нее и их трехлетнего ребенка этот период жизни стал очень тяжелым из-за больших материальных трудностей — Шухов им не помогал. Товарищи по институту, желая помочь ей, обратились в ССП, но до разбирательства дело не дошло, так как она тогда заявила, что никаких претензий к Шухову у нее нет.
Затем они вновь уехали в Пресновку. Но через некоторое время Шухова уехала в Петропавловск, так как вновь должна была родить ребенка. В это время их старший сын остался на попечении семьи мужа, но за ним плохо следили, и он тяжело заболел. Оказалось, что в петропавловской больнице нет специалиста, способного помочь ребенку, но вызвать для него профессора Шухов отказался, заявив, что это слишком дорого. Когда же, наконец, жена уговорила его сделать это, оказалось, что уже слишком поздно, и ребенок умер.
Шуховой захотелось вновь иметь ребенка, и она опять забеременела. Когда муж узнал об этом, то обвинил ее в том, что она сделала это с целью получать алименты, и начал опять ее избивать. Он принуждал жену к аборту и искал врачей для проведения операции, но все найденные врачи отвечали отказом.
Шухов организовал самодеятельный суд над своей супругой, куда пригласил много народу. Он заставил ее идти на это сборище силой, хотя она была на пятом месяце беременности. На суде Шуховой даже не дали оправдаться. Там же муж публично ее избил.
Она уехала в Москву, куда вслед за ней прибыл и Шухов. Он продолжал издеваться над женой, в результате чего на восьмом месяце беременности у нее родился мертвый ребенок.
Выслушав рассказ женщины, Лахути заявил: «Во всем этом виноваты отец и мать и, конечно, виноват Шухов… Ты будешь полезным человеком советской страны и помни, что тебе никто и ничто не угрожает. Когда у тебя будут какие-нибудь сомнения, заходи ко мне, к Ставскому, к Гладкову и расскажи. Если нужно тебе поправить здоровье, когда закончится курс — тебя можно устроить в дом отдыха».
Все же И. Шухов оказался на скамье подсудимых, о чем «Литературная газета» сообщила 5 августа 1937 года[420]. На суде он описывал свои взаимоотношения с женой так «…частые семейные скандалы, переходившие в мелкие драки». Факт устроенного им самосуда он признал «ошибкой». На суде также выяснились литературные планы писателя: он мечтал о герое, «имеющем 12 жен и тем не менее вызывающем к себе всеобщую симпатию».
На суде выяснилось, что несколько раз И. Шухов избивал свою жену на глазах писателя Е. Пермитина, но тот заявил, что она сама вынуждала мужа так поступать. Пермитин же не считал нужным вмешиваться в происходящее.
Автор заметки о суде С. Ипполитов критиковал также старшего референта ССП Бровмана, который занимался разбирательством этого дела в ССП и занял беспринципную позицию. Даже на суде он заявлял, что И. Шухов «единственный талантливый писатель Казахстана».
Интересна и еще одна деталь: на суде упоминали и имя друга подсудимого — Конюхова, который, как выяснилось, незадолго до этого был разоблачен как троцкист. Да и вся изложенная выше история может быть истолкована весьма превратно, если не учесть одного обстоятельства: сам Шухов подвергался судебному преследованию «за тесные связи с правотроцкистской группой, орудовавшей в Северном Казахстане». Помощник Генерального прокурора СССР, следователь Л. Шейнин (впоследствии известный драматург) опубликовал в «Комсомольской правде» информацию о том, когда и где будут судить Шухова — «врага колхозного строя». Вернувшись в сентябре 1937 года из заключения, Шухов узнал, что за короткое время в Пресновском районе Казахстана были приговорены к расстрелу четыре человека, в том числе и его близкий знакомый секретарь райкома В. Конюхов.
Не менее важным обстоятельством, раскрывающим причины травли Шухова, является и то, что он высоко ценил поэзию С Есенина и был дружен с П. Васильевым, которого считал одним из крупнейших поэтов после Есенина и стихи которого использовал в своих произведениях даже после его ареста и расстрела.
Позднее Шухов писал в автобиографии:
«В июле 1937 года, когда против меня было возбуждено уголовное дело бывшей моей женой, я был заочно исключен из кандидатов КП(б)К по решению бюро Пресновского РК КП(б)К Как известно, мне было предъявлено ряд тягчайших обвинений. Но в результате обстоятельного расследования моего дела и суда надо мной и благодаря вмешательству прокурора СССР тов. Вышинского было установлено, что все самые тяжкие обвинения, выдвинутые против меня в письме отца моей бывшей жены, опубликованном в мае 1937 года в газете „Комсомольская правда“, оказались неосновательными. Суд присудил меня к двум годам условного наказания, но потом судимость с меня была снята в июле 1938 года Комиссией партийного контроля при ЦК КП(б) и я был восстановлен кандидатом партии…» [421]
Использование всевозможных обвинений «личного» свойства для фабрикации политических дел в ту пору не было новостью. Но в конечном счете Шухову, можно сказать, повезло. Некоторые исследователи считают, что спасло ему жизнь хорошее отношение к его творчеству Сталина. Как бы то ни было, постепенно страсти вокруг личной жизни И. Шухова улеглись. В 1939 году по постановлению Президиума ССП он был вызван для творческой работы в Москву. Было решено помочь писателю в приобретении жилплощади, но при этом предупредить литератора, что ССП не располагал возможностью предоставить ему квартиру[422].
Что у трезвого на уме…
Пили, конечно, далеко не все, но пили и великие писатели, пили и писатели помельче. Пил, например, А. Гитович, «которого за это ругала жена» и которому А. Прокофьев посвятил поэтическое послание:
Известно пристрастие к спиртному А. Фадеева, причем на его ставшие легендарными запои сквозь пальцы смотрели высокопоставленные советские руководители, включая самого Сталина. В течение многих лет он руководил Союзом писателей, хотя в разные периоды, когда менялась расстановка сил во властных структурах, заболевание писателя пытались использовать как повод для его смещения с этого поста. Но заканчивалось все, как правило, очередными проработками.
