Золушкой во время смены туалетов, но у меня перехватило дыхание. На несколько мгновений я даже потеряла способность двигаться.
— Надевай, надевай, — подбадривала Аллочка. — А то Лерка длинная выросла. Ей это коротко. А тебе… — Аллочка одернула на мне юбки и повернула за плечи к зеркалу, — в самый раз!
Из зеркала на меня смотрело незнакомое существо. Аллочка даже причмокнула языком, приветствуя мое преображение. Шнуровка сбивала меня столку, сигналила о чем-то мало знакомом. И это мало знакомое плохо сочеталось с образом амазонки.
— А если чуть распустить, будет слегка видна ложбинка груди, — Аллочка стала ослаблять шнурки. — Вот так. О-очень сексуально! Жаль, здесь нет никого, кто мог бы оценить, — Аллочка все продолжала вертеть меня перед зеркалом. — Ну, что, амазонка, нравится?
Амазонка в тот момент терпела поражение. Навязанная ей тактика боя была слишком непривычной.
Платье в конце концов надо было снимать. Уж не знаю, почему, но идти в нем по улице было пока невозможно. Будто в этом случае пришлось бы открыть окружающим страшную тайну. Вроде того, что ты только притворяешься лягушкой. А на самом деле ты — царевна, только кожа твоя еще не сносилась. И я облачилась в эту свою привычную кожу — в тренировочный костюм, взяла под мышку объемный сверток и неуверенно двинулась к двери.
— Пока, амазонка! Заходи в гости, поболтаем! — сказала на прощанье Аллочка. — А вообще-то запомни: женщина без мужчины — не женщина, а пародия на саму себя!
Не знаю, что сыграло решающую роль в моей измене движению к независимости — платье или известие о том, что амазонки отрезали себе грудь. Я в то время еще не выработала четкого отношения к своей новоявленной груди, но мне почему-то было ее жалко. Чего это вдруг ее отрезать? Ради того, чтобы махать каким-то дурацким мечом?
А в мозгу все прокручивалась эта неподражаемая Аллочкина интонация: «О-очень сексуально!»
Ну, и что от всего этого потомкам?
Разве что натолкнет их на мысль развесить на столбах лозунги: «Берегите пап. Они — друзья человека!» Или «Исчезновение папы обедняет окрестную фауну и вредит здоровью, особенно — здоровью мелких человеческих существ».
Между прочим, это даже на новую отрасль знания могло бы потянуть. Назвать ее как-нибудь броско — «папология». Или «логопапия». И сразу на конкурс: папология как новая технология. Логопапия как… Вот чёрт: рифму не подберу. Хотя можно и прозой: логопопия как средство развития логопапии. А логопопию широко так представить: здесь тебе и применение ремня, и хватание за шиворот, и выкидывание за дверь.
…Что из вышесказанного имеет отношение к моей школьной жизни? Разве что сюжет про платье.
15
После работы и по выходным мама шила мне бальное платье.
К этому занятию она отнеслась на удивление серьезно: долго листала модные журналы и книжки со сказками, перебирала куски старых тюлевых занавесок и кружевных наволочек, извлеченных из старых чемоданов, и, наконец, взялась за работу.
Каждый вечер перед сном в доме проводилась показательная примерка. Мама надевала на меня платье и открывала дверцу шкафа с большим зеркалом. Я крутилась и вертелась перед зеркалом, и ходила на цыпочках по комнате, и подпрыгивала, и приседала. А мама, довольная своей работой, только восклицала: «Осторожно! Там булавки! Не споткнись: еще не подшито!» Дедушку тоже приглашали на эти показы, и каждый раз он с новой страстью убеждал нас: я похожа на особу королевской крови больше, чем сама английская королева. Хорошо, что королева меня не видит. Чего доброго, умерла бы от зависти! А дедушка не желает королеве плохого: он всегда относился к ней с уважением.
И вот заветный день настал. Зазвучали фанфары, и под торжественные звуки полонеза в бальный зал вошли пары взрослых — дамы в длинных (до самого пола) платьях и кавалеры в черных пиджаках, в белых рубашках с бабочками. Моя мама была в блестящем красном платье с бантом на спине и в перчатках до локтей. И еще она сделала себе такую прическу с локонами, как на картинках, где нарисован Пушкин с Натальей Николаевной. Мы вместе рассматривали эти картинки в одной толстой книжке. Мама сказала, Наталья Николаевна — это жена Пушкина. Она была красавица. За ней даже царь ухаживал. Мама очень походила на Наталью Николаевну. А В.Г. немного походил на Пушкина. Не в точности, а чуть-чуть. Из-за кудрявых волос. И еще среди бальных пар мы разглядели Макса. Мы его с трудом узнали, потому что он тоже был в пиджаке с бабочкой и вел за руку тоненькую девочку в белом платье. А за ним в паре шел тот, с серьгой, который похищал Наташку, а потом катал меня на спине. Волосы у него оказались светлыми, а вовсе не зелеными. И он был очень серьезный, легко и ловко двигался под музыку и, когда Юлия Александровна, распорядительница бала, скомандовала: «Кавалеры — на колено!», проворно опустился на пол и подчеркнуто внимательным взглядом провожал скользившую вокруг него партнершу.
А потом все расселись на местах, и свет в зале потух. Освещенной осталась только сцена, где у потухшего камина, до времени незаметные, тихонько сидели бедные золушки. То есть мы, девочки.
Заиграла грустная музыка, золушки поднялись со своих мест, взялись за метелки и стали подметать пол, жалостно напевая. О том, что где-то сияют разноцветные огни и гости в нарядных одеждах весело танцуют друг с другом. И только они, усталые, покрытые сажей и золой, лишены такой радости. Их мечтам поехать на бал не суждено сбыться: у них нет бальных платьев. Луч прожектора скользил по нашим живописным лохмотьям с огромными разноцветными заплатками. Над этими заплатками мама трудилась три дня. Марсём сказала, лохмотья должны быть выразительными и при этом легко сниматься: освободиться от них нужно будет за три минуты.
Мы махали маленькими метелками и жаловались на жизнь, но к нам на помощь уже летела Фея. Она легко вспорхнула на сцену, закрутила нас в хороводе, коснулась наших лохмотьев волшебной палочкой, и под звон колокольчиков маленькие замарашки скрылись в камине.
Пока Фея на сцене исполняла танец превращения, Марсём и две мамы за кулисами срывали с нас драпировки из лохмотьев. И когда свет снова вспыхнул, мы, одна за другой, стали появляться из черной дыры в своих чудесных новых платьях. Эти платья вобрали в себя все несбывшиеся мечты наших мам и бабушек, их детства, а может быть, и юности. И каждая из нас светилась от счастья — как и полагается Золушке, пережившей чудо. Присутствующие в зале на мгновение онемели от восторга, а потом все взорвалось аплодисментами.
Наше появление приветствовали юные принцы в разноцветных шелковых плащах: они встали и поклонились. Этот поклон Юлия Александровна долго с ними репетировала. Но они все-таки немного замешкались — от растерянности: не ожидали увидеть нас вот такими, сказочными.
Потом снова затрубили фанфары, оповещая собравшихся о прибытии новых гостей. Стремительным шагом в зал вошли три взрослых рыцаря. Их латы сияли, а плащи развевались за спиной, как огромные крылья.
Они поднялись на сцену и замерли в торжественной позе. Один из них поднял руку, призывая собравшихся к тишине, и заговорил голосом В.Г. (и когда он успел переодеться?): «Мы — рыцари Ордена Старого Замка. Много лет храним мы традиции рыцарской чести, отправляясь на помощь слабым и беззащитным. Весть о приключении юных принцев и принцесс, об их великой победе достигла наших ушей.
Как в древние времена, мы расселись за круглым столом и приняли важное решение: за сражение с
