антигуманизма, восстановления племенных ценностей в масштабе большого общества.
Победа либерализма получила свое яркое выражение в войне против Ирака в 1991 году, которая стала в некоторых аспектах поворотным пунктом в международных отношениях. Во–первых, она со всей отчетливостью показала, что военные силы либерализма в состоянии парализовать возможность агрессивных войн, покарать, заставить отступить мощного агрессора. Во–вторых, можно говорить о том, что либеральная цивилизация практически достигла такого уровня военного превосходства, опираясь на свои нравственные, организационные, культурные, технические возможности, который не позволяет ее возможным противникам рассчитывать на решающую военную победу.
Развитие либеральной цивилизации совпадает с формированием первой универсальной культуры человечества, которая оказалась сильнее всех мировых религий по своей массовости, широте и глубине охвата, по своей способности превращаться в основу не только церкви, но и государства. Эта культура носит плюралистический, диалогический характер, позволяя одновременно культивировать и исторически сложившиеся культуры, т. е. сохранять самобытность, разнообразие культур. Она носит динамичный характер, имеет тенденцию опираться на науку. Эта культура во многом позволила либеральной цивилизации в конечном итоге неуклонно повышать уровень сложных решений, затрагивающих судьбы стран и человечества, оставляя позади жалкие потуги провинциальных и невежественных лидеров России решать судьбы стран и народов. Именно в способности повышать эффективность принимаемых решений и лежит решающее преимущество либеральной цивилизации. Это стало особенно очевидно начиная с нового курса президента США Ф. Рузвельта, с разработки эффективных антикризисных механизмов. Историческая практика либеральных обществ показала, что высокий уровень культуры и творческий потенциал дают эффект не только в локальных масштабах, но и на уровне больших обществ, гигантских объединений стран и народов, о чем свидетельствует развитие единой Европы. Растущее число стран и народов поворачивается лицом к либерализму, традиционный Восток — прежде всего Япония, «четыре дракона» и еще ряд стран — все дальше отходят от господства традиционализма. Создалась новая ситуация, которая характеризуется осознанием, что именно Запад и есть современное общество, что сильно ухудшило условия для попыток традиционализма бороться против либерализма. Однако опыт истории учит, что массовые движения, положение которых ослабляется, например, слабеющие религиозные секты, тем не менее могут вступать в бой с удвоенной, удесятеренной энергией. Традиционализм подчас взрывообразным способом бросается на защиту своих ценностей. Об этом свидетельствует и антимодернизаторский взрыв в Иране, ожесточение традиционализма в разных концах мира, терроризм, который можно рассматривать как последний бастион традиционализма.
Следует отметить, что при взгляде из России победа либеральной цивилизации стала особенно очевидной в результате событий в странах Восточной Европы в 1989–1990 годах. В ответ на кризис они с разной степенью последовательности пытались встать на путь либеральной цивилизации, обратиться к потенциалу Запада. Человечество не выработало альтернативы этому пути разрешения проблем выше определенного уровня сложности, нахождения новых смыслов социальных проблем высокой сложности, поиска реальной «цветущей сложности» (понятие К. Леонтьева).
Сегодня, в третьем этапе нашей истории, значение Запада возрастает — как эталона, образца для всех, кто стремится к высокой эффективности. Мы, кажется, хотим быть Западом. Запад, однако, — это не только полные магазины, но и способность постоянно повышать эффективность воспроизводства во всех его формах. Истощение реальных воспроизводственных ресурсов стимулирует нас видеть в Западе еще недостаточно используемый источник ресурсов в виде гуманитарной помощи. Основная помощь, которая нужна России, — это прежде всего рост конструктивной самокритики, рефлексии. Она нужна в достаточно глубоких и скрытых сферах, где возможности помощи, да еще в массовом масштабе, представляются ограниченными и даже нереальными.
Положение России как «застрявшей» между двумя суперцивилизациями, возможность перехода к либеральной цивилизации не означает, однако, превращения России в Запад. Запад не тождествен либеральной цивилизации. Предполагаемый переход России к либеральной цивилизации возможен как углубление, а не нивелировка российской специфики, углубление аспектов своей культуры, своей жизнедеятельности, которые ведут к либерализму. Существование Запада для России — постоянный стимул новых возможностей собственного развития, стимул критики собственного исторического опыта.
Россия и коммунистическое движение
Крах государственности в конце второго периода означал одновременно и крах КПСС, и полный развал мирового коммунистического движения. Тем не менее оно не исчезло. В России существует целый ряд коммунистических партий, которые считают себя преемницами КПСС с теми или иными оговорками. Кроме того, очевидно, что коммунистическое движение имело свои традиции, идущие от древней веры людей в возможность, вопреки росту государственности и социальной дифференциации, сохранить некоторые первобытные идеалы. Это стремление в тех или иных формах, по–видимому, никогда не исчезнет.
Важнейший аспект взаимоотношений Советской России с Западом заключался в том, что она при своем возникновении стала центром мирового коммунистического движения. Это само по себе идеологически как бы подтверждало, что наша Правда является и всеобщей Правдой. Вместе с тем существование этого движения в мировом масштабе свидетельствовало об определенных его объективных предпосылках и в других странах. Существование мирового коммунистического движения — довод в пользу того, что при всей самобытности России ее путь свидетельствует о некоторых общих закономерностях. В принципе можно сказать, что коммунистическое движение эпохи либеральной цивилизации заключается в стремлении создать особую форму промежуточной цивилизации, соединить определенные элементы традиционных и либеральных ценностей, рассматривая последние в качестве средств. Причем это соединение должно отвечать решению медиационной задачи, соединению массового сознания с государственностью на основе утилитаризма. Этим коммунистическое движение отличается от эволюционного стремления на почве либерализма выйти за рамки капитализма и от прямого синкретического бунта, непосредственного стремления вернуться к старым временам. Оно отличается и от социал–демократии, которая идет по пути либерализма, но одновременно пытается создать мощную социальную защиту для тех, кто не способен воспринять либеральные ценности и потому с трудом вовлекается в сферу их действия или вовсе выпадает из этой сферы. Коммунистическое движение несет в себе определенный элемент модернизации и, следовательно, тяготеет к соответствующей идеологии, включающей не только отрицание либерализма, но и признание некоторых его ценностей. Эта двойственность придает ему определенную гибкость, но одновременно подвергает его опасности с двух сторон — со стороны как либерализма, так и традиционализма. Коммунистическое движение связано с переходом от традиционной суперцивилизации к либеральной. Оно достигало максимума энергии где–то в средних эшелонах стран и ослаблялось в первых и последних. Во всех эшелонах коммунистическое движение опиралось на идею руководящей роли рабочего класса как силы, реально, организованно воплощающей единство традиционализма и технических элементов либеральной цивилизации, идеи роста. Однако представления о рабочем классе в разных эшелонах стран были различны. В первых эшелонах возникла традиция включать в рабочий класс всех трудящихся, тогда как в последних — всех бедняков.
В первом эшелоне коммунистическое движение получило слабое развитие, так как стремление к либеральной цивилизации переварило традиционализм изнутри. Там не создалось мощной силы, которая стремилась бы решительно повернуть вспять, массовая база традиционализма неуклонно разлагалась. Крестьянские войны были уже позади. Вспышки недовольства рабочих не могли изменить общего направления развития. Кроме того, их борьба постепенно приняла характер столкновений на почве порядка, основанного на частной инициативе. Тем не менее в критическом отношении массового сознания
