«заповедал своим боярам, приказным людям и кормленщикам» помириться «со всеми хрестьянами». Царь увещевал: «Молю вас, оставьте друг другу вражды и тяготы свои… Я сам буду вам судья и оборона, буду неправды разорять и хищения возвращать». Об этом соборе В. Ключевский писал: «Представляется каким- то небывалым в европейской истории актом всенародного покаяния царя и боярского правительства в их политических грехах» [4]. Правящая элита решилась на серьезную самокритику во имя установления всеобщего согласия, что можно рассматривать как появление элементов нового идеала еще в условиях господства авторитарного.
Существуют различные точки зрения на Земский собор. Он толковался как сословное совещание, переросшее в сословное представительство. В нем видели орган, связующий власть с народом и передающий народу волю верхов. По Ключевскому, земские соборы «являются совместными совещаниями Боярской думы, т. е. центрального правительства, с людьми столичных классов, служивших ему ближайшими ответственными органами…» [5]. Тот факт, что в земских соборах видели и орган правящей элиты, и народное представительство, говорит об особой промежуточной их роли как канала коммуникации между правящей элитой и населением, института, обеспечивающего единство. Земские соборы «в какой-то мере заменили княжеские съезды и вместе с думой унаследовали их политическую роль. В то же время земские соборы — это орган, пришедший на смену вечу…» [6]. В 1611 году Земский собор принял документ, который определял его значение как постоянного верховного государственного органа с законодательными и исполнительными прерогативами. Соборы собирались не только царем, но и в его отсутствие. Строгих правил формирования их состава не существовало. Например, до середины XVI века в соборе важно было участие представителей тех или иных областей государства, что расценивалось как представительство «земли». Норма выборов могла не определяться, и выбиралось «по колку человек пригоже». Численное соотношение разных групп, очевидно, играло значительно меньшую роль, чем престиж участников собора. Своих выборных посылали дворяне и посадские люди. На соборе могли участвовать, кроме духовенства, боярства и дворянства, также дьячество и купечество. В грамоте 1613 года говорилось об участии «казаков и стрельцов», а также имелось туманное упоминание о «всяких уездных людях». Крестьянство в соборе практически не участвовало. В 1613 году из 700 участников было двое крестьян. Присутствие крестьян отмечалось на соборе 1682 года. Поглощенность крестьян локальными интересами мешала этому количественно самому мощному слою участвовать в решении государственных дел. Земский собор не терял свой статус, несмотря на то, что его представительный состав мог резко сужаться. Он мог состоять из представителей одной Москвы. В глазах современников это ничего не меняло, так как Москва всегда «указывала всем городам», тогда как другие города никогда «не указывали». Впрочем, не все были с этим согласны.
Принятие решений собором, как и древним вечем, определялось непосредственным столкновением престижей его участников. В соборе могли иметь место стычки и насилие. В ряде случаев выборная часть побеждала бояр, например, на соборе 1681–1682 годов.
Слабость сословий — слабость срединной культуры
О росте значения земских соборов свидетельствовало то обстоятельство, что в процессе разложения авторитаризма после смерти Ивана IV наследственная монархия сменилась избирательной. Были избраны или утверждены собором цари Борис, Василий Шуйский, Михаил Федорович, Петр I, Иван V и, вероятно, цари Федор Иоаннович и Алексей Михайлович. Исключительная важность того, что земские соборы стали организационным воплощением нового господствующего нравственного идеала, заключается в том, что они стремились уйти от господства инверсионного типа изменений.
Развитие сословий создавало предпосылки для создания форм государственной организации, противостоящей инверсионным формам изменений. Развитие сословий шло в направлении
Сила и слабость царской монополии
Преобладание в стране древних синкретических ценностей, согласно которым личность видела смысл своего существования, лишь растворяясь в некотором целом, партиципируя к первому лицу, неизбежно приводило к тому, что государство зависело от способности людей приобщаться к нему как к тотему. Государству не оставалось ничего другого, как имитировать порядок, исторически сложившийся в древних локальных мирах, в патриархальной семье, с неизбежными интерпретационными поправками. Важнейшей предпосылкой решения этой задачи было превращение всех условий и средств воспроизводства в сферу власти государства. При оценке этого процесса его часто модернизируют, рассматривают по аналогии с отношениями, сложившимися в обществе развитых рыночных отношений, интерпретируют как право собственности, как охраняемое законом право владеть, уничтожать, продавать, передавать разными способами другим собственникам, свободно распоряжаться ею. Собственность как таковая возможна, когда