24 См.: Крестьянское движение 1827–1869 годов. М., 1931. Вып. 1. С. 31–37; Крестьянское движение в России в 1826–1849 гг. С. 343 и след.
25 Чистов К. Б. Русские народные социально–утопические легенды XVII–XIX вв. М ., 1 9 6 7 . С . 2 1 1 .
26 Крестьянское движение в России в 1826–1849 гг. С. 39.
27 Крестьянское движение 1827–1869 годов. С. 9.
28 Крестьянское движение в России в 1826–1849 гг. С. 345. См. Также: Крестьянское движение 1827–1869 годов. С. 31.
29 Крестьянское движение 1827–1869 годов.
30 Крестьянское движение в России в 1826–1849 гг. С. 350. См. Также: Крестьянское движение 1827–1869 годов. С. 27 и след.
31 Дружинин Н. М. Государственные крестьяне… С. 521, 467, 457, 458.
32 Довнар — Запольский М. В. Крепостники в первой четверти XIX в . / / Великая реформа. М. , 1911. Т. 2. С. 131 — 132.
33 Крестьянское движение 1827–1869 годов. С. 124.
34 Головнин А. В. Общие заметки о поездке по некоторым губерниям в 1860 году // Записки научного общества марксистов. М. ; Л. , 1927. №7 (1). С. 142, 143.
35 Гоголь Н. В. Выбранные места из переписки с друзьями. С. 190 .
36 Сперанский М. М. Письма Сперанского к А. А. Столыпину// Русский архив. 1869. Т. 7. № 9. С. 197.
37 См.: Зайончковский П. А. Правительственный аппарат самодержавной России в XIX веке. М., 1978. С. 66–68.
38 Александров В. Л. Сельская община в России (XVII — начало XIX в.). С. 171–172.
39 Дружинин Н. М. Государственные крестьяне… С. 575, 289, 517. 240
40 См.: Семевский В. И. Крестьянский вопрос в России в XVIII и первой половине XIX века. СПб., 1888. Т. 2. С. 60–61.
41 Дневник графа П. А. Валуева. 1847–1860 гг.// Русская старина. 1891.
42 Дневник графа П. А. Валуева. 1847–1860 гг.// Русская старина. 1891. К н. 5 . С. 3 5 4 .
43 Цит. по: Шпет Г. Г. Сочинения. М., 1989. С. 264.
44 Никитенко А. В. Дневник. М., 1955. Т. 2. С. 38.
45 Витте С. Ю. Воспоминания. М., 1960. Т. 2.
46 Дневник графа П. А. Валуева. 1847–1860 гг.// Русская старина. 1891. Окт. С. 140.
Глава VII. Соборно-либеральный идеал и новая катастрофа
Новая инверсия
Банкротство позднего умеренного авторитаризма означало, что вялая инверсия, попытка общества преодолеть инерцию истории, найти альтернативу за рамками исторически сложившихся циклов оказалась неудачной. Обществу не хватило массовой критической рефлексии своего исторического пути, уровня медиации, способности формировать срединную культуру.
Катастрофическое поражение в Крымской войне и неожиданная смерть императора произвели гнетущее впечатление, усиливая массовое дискомфортное состояние. Князь П. Кропоткин (1842–1921), теоретик анархизма, писал в своих воспоминаниях: «Ужас охватил как наш, так и соседние дома. Передавалось, что «народ» на базаре держит себя очень подозрительно… высказывает опасные мнения. Взрослые разговаривали не иначе как шепотом… Помещики ждали ежеминутно бунта крепостных — новой пугачевщины» [1]. Для страха были определенные основания. Если в первой четверти века в год в Центральной России было восемь волнений, то в следующую четверть века их количество возросло до девятнадцати, а в 1851–1860 годах до сорока семи. Волнения, вопреки представлению о всемогуществе государства, способного вооруженной рукой подавить любое выступление недовольных, часто оканчивались победой крестьян, т. е. взятием помещика в опеку. Это могло быть связано со снижением оброка и отменой натуральных поборов, с отменой решений о переселении, с отказом помещика от попыток принудить крестьян работать на своих заводах, с уничтожением барщины, с возвращением отобранных земель и т. д. «Со временем независимость крестьян от помещиков росла» [2].
В сообщениях, поступающих из губерний, говорилось о «духе упорства и ослушания в исполнении не только вотчинных, но и правительственных распоряжений». Например, в 1858 году крестьяне ряда уездов Тверской губернии объявили себя вольными, отказывались от несения повинностей, самовольно уходили на заработки и игнорировали распоряжения помещиков. Крестьяне вышневолоцкой помещицы фон Ренгартен заявили полицейским и чиновникам: «Мы… уже вольны, и помещица над нами не имеет никакой власти». Чиновники свидетельствовали, что крестьяне не исполняли никаких обязанностей перед помещицей, «которую знать не хотят», уходили из имения, «кому где захочется, нанимались в других уездах на постройки в работы». Восставшие крестьяне одного из поместий Костромской губернии заявили, что «они теперь должны управляться миром, а не помещиком». В другом поместье крестьяне вырубили и продали помещичий лес, «в том убеждении, что земля принадлежит вся крестьянам, и помещица не имеет на нее права». Крестьяне отказывались платить подати. Костромской помещик Лугинин в 1857 году сообщает губернатору: «В имении моем проявляется брожение в умах крестьян и остановка в уплате оброка. Те же из крестьян, которые оброк отрабатывают в лесных дачах моих, стали всячески от исполнения сих работ уклоняться, не оказывая, впрочем, явного и общего неповиновения, но под разными предлогами и отговорками». Крестьяне одной из деревень вотчины князя Б. Черкасского запретили отправлять собранный оброк, будучи убеждены, что «скоро получат свободу и деньги их пропадут». Крестьяне помещика Салова отказались платить оброк, заявляя, что «они уже вольные» и т. д. [3]. В обществе складывалась драматическая ситуация. Рост утилитаризма, самосознания, активности крестьянства приводил к тому, что оно отслаивалось от государственности, отпихивалось от нее, пытаясь построить свою жизнь на принципах догосударственности, отказывалось воспроизводить большое общество, государственность. Миллионы людей творили историю, однако весьма слабо представляя, какую именно.
