сейчас боюсь… его возвращения…
— Но Костей мертв. Это совершено точно, — с болезненным состраданием взглянул Иванушка на бледного, потерянного, жалкого Вранежа. — Правда, сам я этого не видел, но люди, которым я доверяю как себе…
— Ага, ага!.. Вот оно!.. Слова, слова, слова!.. — страдальчески поморщился раньше высокопоставленный, а теперь глубокопосаженный чиновник.
— Но это верно!
Голова кивнул.
— Да… Может быть, это и верно… Но ваше неустрашимое высочество должно простить старого глупого Вранежа с его нелепыми страхами… Тридцать лет я был всего лишь его слугой… и это сломало меня. Но теперь, проведя столько времени в своей собственной темнице, я сознаю, что поступал плохо, что корысть обуяла меня, лишила здравого смысла… и раскаиваюсь. И, чтобы не быть голословным, готов передать всё нажитое непосильным трудом Постолу.
— Правда? — просиял Иванушка.
— Да, конечно правда, молодой человек, — невесело усмехнулся заключенный. — В моем возрасте от лжи легко устать. Но… у меня есть одна крошечная, нелепая просьба… об одолжении… или, скорее, о милости…
— Пожалуйста, говорите, — ободряюще кивнул лукоморец.
— Не ведаю, простится ли беспомощному трусливому старикану его дурацкая слабость…
— Да?..
— Я знаю, что Костея больше нет… но годами наживаемые привычки умирают только вместе со стариками, юноша… Мне стыдно признаться, но я по-прежнему всего боюсь и никому не верю… Кроме тебя, должен добавить… да… кроме тебя… Ты — необыкновенный человек, не такой, как мы все, и никого равного, или хотя бы подобного тебе я в жизни своей не встречал.
— Ну, что вы… — если бы факел сейчас вдруг погас, в подземелье было бы светло от вспыхнувших алым щек Ивана. — К чему комплименты…
— Это не комплименты, — впервые за весь вечер с абсолютной честностью возразил чиновник. — Отнюдь.
— Вы… э-э-э… что-то хотели попросить, если я не ошибаюсь? — смущенный царевич сделал неловкую попытку вернуться к более комфортной теме.
— Попросить? — опомнился Вранеж. — Да… попросить… Пожалуйста, ваше высочество… Пойдем сейчас со мной, пока моя слабость вновь не поборола меня. Я отдам вам всё. До единой старой монетки. До последнего крошечного камушка. Честное слово. Но я прошу… нет, я умоляю, я заклинаю вас об одном. Пока я не передам вам казну, ни одна живая душа не должна знать… ни одна… поймите… мне страшно… мне просто страшно… постоянно кажется… мерещится… мнится… в каждом лице… в каждом движении… в каждом голосе… сердце замирает… холодеет… Костей… проклятое имя… проклятые времена… проклятый страх…
Не задумываясь, Иван кивнул, и под всхлипывающее бормотание заключенного потянулся к стене за ключом, чтобы открыть камеру.
— Да, конечно, конечно. Я всё понимаю. Вам очень тяжело, и это действительно мужественный поступок с вашей стороны…
— Исключительный юноша… исключительный… исключительный…
Когда Кысь, Снегирча и Мыська вернулись в детское крыло, все воспитатели уже разошлись по домам, а в самом центре спальни, окруженный четырьмя десятками постолят, восседал с раскрытым толстым томом на коленях дед Голуб.
— …веселым пирком — да за свадебку. И я там был, мед-пиво пил. По усам текло, да в рот не попало, — закончил чтение учитель и бережно, почти благоговейно закрыл книгу и принялся застегивать регулярно начищаемые и смазываемые фанатами «Приключений Лукоморских витязей» тугие медные застежки.
Заслышав легкий скрип открывающейся двери, дружинники и сочувствующие мгновенно оторвались от культового произведения и впились нетерпеливыми вопросительными взорами в запыхавшуюся троицу.
«Ну, как?»
Те самодовольно ухмыльнулись и подмигнули.
«Все в порядке!»
Ребятня заулыбалась.
Старик справился с тугими застежками и перевел взгляд на скромно пристроившихся в задних рядах опоздавших.
— А вас где сегодня носило, сорванцы?
— Да так… по делам, — уклончиво пожал плечами Кысь.
— Это какие у вас могут быть дела в пол-одиннадцатого-то ночи? — нахмурился сурово учитель.
Мыська поняла, что тему обсуждения надо быстро менять.
— А вот скажите пожалуйста, дед Голуб, — выглянула она из-за голов товарищей и нашла глазами сердитые очи старика. — Почему все приключения, и вообще все интересное случается так далеко от страны Костей?
— С чего ты так решила? — опешил старик.
— Правда, правда! — с энтузиазмом поддержала ее моментально оживившаяся аудитория.
— Сколько вы нам книжек перечитали?
— И вечером, и на уроках…
— Да уж штуки три… с половиною… задумчиво отозвался дед. — Не меньше…
— Вот! Целых три! Да еще и с половиною!
— А происходило все где?
— Вот!
— То в Шантони, то в Лукоморье, то в Бхайпуре, то еще непонятно где…
— А в стране Костей — ничего!
— Нет такой книжки!
— Ни одной!
— А раз книжки нет, то и ничего, стало быть, не случается! — обиженно подытожила детвора.
— А вот и нетушки, малышата мои хорошие, — с хитрецой прищурившись, заулыбался тонко Голуб. — Вот тут вы и ошибаетесь, огольцы мои. Если книжки нет, это значит только то, что ее еще не написали, а вовсе не то, что ничего не происходит.
Публика на минуту притихла, задумавшись над новой концепцией.
— А что такого вообще когда-нибудь происходило в нашем царстве, что его стоило бы записать? — мыслительный процесс Кыся первым пришел к финишу и потребовал награды.
— У-у-у… — лукаво усмехнулся дед. — За века нашей истории чего только не было… На земле и под землей… И если оно нигде не записано, то в памяти народа-то такие истории хранятся все равно. И называются они предания, или сказы.
— А в них про приключения есть? — оперся тощими ручками на коленки и подался вперед Векша.
— Про приключения — есть.
— И про волшебство? — недоверчиво склонила голову Воронья.
— И про волшебство.
— И про путешествия? — загорелись глазенки Стрижика.
— Конечно.
— РАССКАЖИ-И-И-ИТЕ!!!.. ПОЖА-А-А-АЛУЙСТА!!!..
Детскому хору в четыре с лишком десятков голосов старый учитель противопоставить не смог ничего.
Хоть и попытался.
