Пять усатых одалисок в прозрачных шароварах и с розами наголо в руках, под предводительством лысого шароподобного евнуха в куцей набедренной повязке из кольчуги и короткой леопардовой жилетке, занесшего над головой ухваченную за хвост пушистую кошку, иной реакции у нее вызвать не могли бы даже на Лобном месте в момент исполнения приговора.
Ошарашенные стражники раскрыли рты, выронили розы, горестно стеная и панически хватаясь за новые детали своей анатомии, напрочь компрометирующие долгие годы непорочной службы для настоящих мужчин. В это же время надежно зажатая в сведенной нервной судорогой мясистой пятерне кошатина с гнусным воем опустилась всеми двадцатью когтями на лысый череп потрясенного до самой глубины, длины, ширины и толщины своей души сотника, и его пронзительный фальцет, от которого витражи полопались в окнах, изысканным контрапунктом слился с ее хрипучим вокализом…
А дальше разразился пандемониум, как писалось в таких случаях в любимой книжке ее мужа.
Только, несмотря на все своё восторженное любопытство, ни досматривать, ни требовать его повтора на «бис» Сенька не стала, а, проворно вывернувшись из-под потрясенного результатом своего испуга чародея, схватила его за руку и потащила к выходу.
Надо ли упоминать, что их отбытие на этот раз осталось абсолютно незамеченным.
— Так ты его превратил… превратил… его…ты… и кошка… вместо сабли… на голову…
Обширное чрево Селима снова всколыхнулось, и он вынужден был остановиться, чтобы в приступе неконтролируемого ржания, сопровождающегося икотой, слезами и попыткой отбить себе ляжки, не споткнуться или не налететь на забор.
Долгие годы страха, угнетения и унижения одной из самых всемогущих персон в маленьком тесном мирке старого стражника бесследно проходить никак не хотели.
Далеко позади осталась высокая, как окружающие его дома, дворцовая стена вместе с обступившими ее апартаментами знати, дорогими лавками самых богатых купцов и менял страны и изысканными чайханами и кофейнями.
Стих, запутавшись в постоянно сужающихся и переплетающихся, как влюбленные змеи, улочках испуганный рев шести луженых глоток его бывших товарищей по оружию.
Откраснел и отсмущался обрушившимся на его уцелевшую голову похвалам и на его голые ноги — взглядам голенастый герой ночи.
Отсмеялись и успокоились три девицы.
И только Селим Охотник, женолюб, сибарит и поэт, а, значит, любимый объект придирок, нападок и солдафонских шуток сотника Хабибуллы и его приближенных, сдаваться так легко и просто не желал.
Просто не мог.
Снова и снова переживая и смакуя каждое мгновение так и не увиденного им момента отмщения за его многолетние муки — именно так он расценил чудесное преображение своего начальника — Селим то и дело весело крутил головой, радостно гыгыкал и довольно хлопал по спине каждый раз заново конфузливо заливавшегося краской чародея.
— Да они часа через три всё равно примут свои исходный облик… надеюсь… — пожимал плечами Абуджалиль, смущенно опустив очи долу. — Конечно, повышенный стресс-фактор накладывающего заклинание усиливает коэффициент его стойкости раза в четыре минимум, но всё равно, больше восемнадцати часов продержаться оно не должно…
— Восемнадцать часов — то, что надо, — наконец, удовлетворенно кивнул Охотник и пригладил усы. — По часу за год. И, будем полагать, что счеты между нами сведены, о всемогущий сотник Хабибулла.
— Ты его так не любишь? — участливо вопросила принцесса.
— Нет, это он меня так не любит, о милосердная гурия северных холмов, — умиротворенно хмыкнул старый стражник. — А я его просто терплю. Вернее, терпел. Пустой, склочный и пакостный человек наш командир, да прочистит премудрый Сулейман ему мозги. Ну, да не будем про него больше думать — он свое получил по заслугам!
— Вот-вот, — неохотно вернувшись из комедии в драму, невесело подтвердила Серафима. — Давайте лучше подумаем, куда нам всем теперь податься…
— Как — куда?.. — изумленно остановился Охотник. — Мы же ко мне шли?!.. Моя Зейнаб обрадуется — слов нет! Дочка с мужем и внуками, разумеется, уже спят давно, но мы через их комнату осторожно пройдем, чтобы не разбудить, а дальняя каморочка, хоть и небольшая совсем, но трех прекрасных пэри вместить сможет всегда. А наш премудрый чародей и на крыше поспит, с сыновьями… Когда переоденется, конечно. Дабы не вносить в неокрепшие умы смущенье и разлад.
Премудрый чародей заалел как надвигающаяся заря, судорожно дернул неровный подол своего мини-балахона к коленкам, и пристыженно уставился в землю.
— Извини, Абу… перестаралась я… — со вздохом развела руками Сенька, безуспешно пряча улыбку. — Но ты не тушуйся, парень — мы тут все, кроме Селима, в чем попало рассекаем, так что рассматривай это так, что ты присоединился к большинству.
Яфья хихикнула, искоса стрельнув глазами цвета темного шоколада на тощие ноги чародея, и прикрыла изогнувшиеся в лукавом смешке губы ладошкой.
Абуджалиль под ее взглядом вспыхнул, как береста на костре, яростно рванул полу так, что та затрещала… и изрядная часть ее осталась у него в кулаке.
— Какое небо… голубое… — тактично поспешила задрать голову Сенька.
Обе девушки быстро последовали ее примеру.
— Абу, я бы могла отдать тебе свой пеньюар, — сочувственно проговорила Эссельте, вдумчиво изучая сулейманские созвездия, — но он, во-первых, розовый, во-вторых, совсем рваный, а в-третьих…
— С-спасибо… н-не надо «во-первых»… и «в-в-третьих» не надо… д-достаточно одного названия… — закусив губу, сконфуженно прозаикался волшебник, и впервые за несколько дней подумал, что, наверное, быть обезглавленным, но полностью одетым совсем не так уж плохо, как казалось раньше.
Спас положение Селим, находчиво предложив соорудить из своей кольчуги и пояса подобие юбки в стиле «милитари».
При слове «юбка» багряный как заря востока выпускник ВыШиМыШи хотел было снова решительно отказаться, но тут в мужской разговор вклинилась Сенька, авторитетно сообщив, что самые свирепые отряжские воины сплошь да рядом в бой надевают только кольчугу до колен (Благоразумно не уточняя, что кроме кольчуги при этом на них в ста случаях из ста бывают еще и штаны).
После этого юбка в качестве авангарда отряжской военной моды была принята быстро и с благодарностью.
— Так о чем мы с тобой говорили, Селим?.. — убедившись, что теперь без опаски можно смотреть не только на крыши и котов на них, но и под ноги и по сторонам, продолжила Серафима. — Ах, да. О том, что нам к тебе сейчас нельзя. Потому что тебя твои же коллеги в первую очередь будут искать именно дома.
Добродушно-мечтательная физиономия отставного стражника вытянулась, и он сбился с шага.
— Об этом я не подумал…
— И я поначалу тоже, — не скрывая сожаления, попыталась успокоить то ли его, то ли себя царевна.
— А куда же мы теперь?.. — растерянно остановилась Эссельте.
— Надо найти какой-нибудь постоялый двор… или караван-сарай… подальше от центра, поспокойнее… где можно будет приодеться, запереться, и со всех сторон обдумать, во что мы вляпались и почему… ну и, заодно, Яфья всем поведает, чем можно так насолить своему благоверному, что он стал подсылать к ней чужих мужиков с ножиками. Нам с Эссельте будет наука, — и Серафима дружелюбно подмигнула наложнице Ахмета.
Та, к ее удивлению, вздрогнула, сжалась, метнула на Сеньку затравленный взгляд, шагнула было вправо, будто собираясь бежать, но тут же остановилась, покорно опустив плечи и голову.
— Мне… некуда тут идти… — то краснея, то бледнея, прошептала она. — И дома меня не примут… теперь особенно… Можно… я с вами останусь?.. Пока, хотя бы?..
— Оставайся, — великодушно махнула рукой царевна. — Где четверо, там и пятеро. Прорвемся.
