на секунду опешила, но быстро оправилась и, припадая на передние лапы, начала с рычанием обнюхивать странную дичь.
Тут и случилось то, чего Муська, наверно, никогда не забудет. Ежик вдруг резко подпрыгнул, и острые иглы изрешетили чувствительный Муськин нос. Сколько ж тут было визга и завываний!
С той поры Муська испуганно отскакивала от моей двери, как только я выходил из комнаты, и, поджимая хвост, боязливо косилась на мои ноги — не катится ли за мной тот колючий живой шарик.
Глядя на шарообразную фигурку ежа, на его неторопливую «деловитую» походочку, трудно предположить, что перед нами ловкий и хитрый охотник. Но это именно так. Мне несколько раз довелось наблюдать, как Колюч-Иголкин охотится на мышей.
По каким-то совершенно неощутимым для меня шорохам и запахам ежик определяет, что под полом появилась лакомая дичь. Оставив любое занятие, даже еду, колючий охотник пробирается крадучись за угол дивана, неподалеку от дырки в полу. Вот из норки встопорщились усики, показался острый носик и наконец вся мышиная мордочка. Плутовка подозрительно исследует комнату глазами-бусинками, носик ее вертится во все стороны: не пахнет ли опасностью. Колюч-Иголкин не шелохнется, он почти не дышит, только чуточку дрожат иголки на спине… Мышка вся выбралась наружу, серым бугорком встопорщилась возле норки, юрко поворачивается во все стороны и, словно от щелчка, стремительно отлетает под стол. Ежик кидается из своего укрытия. Путь к отступлению для мыши отрезан. Начинается поганя. Дробно цокают по половицам коготки Колюч-Иголкина. Вот жертва прижата в угол… Отрывистый и пронзительный писк и вслед за ним аппетитное чавканье.
После сытного обеда ежику хочется почесаться. Он подходит к ножке стола или к стенке и поколачивает об нее то один бочок, то другой. Один раз он пытался проделать это об мою ногу, но встретил, конечно, решительное сопротивление.
Как-то в погожий денек в начале августа я отлавливал в лесу некоторые виды ос. Вдоволь набегавшись и намахавшись сачком, присел отдохнуть на трухлявый пенек. Совсем рядом послышалось вдруг знакомое каждому зоологу шипенье. Я так проворно вскочил, что выронил и разбил стеклянную морилку. Тут было не до нее. От пенька, на котором я только что сидел, уползала в сторону по редкой выжженной траве громадная гадюка. Такого великолепного экземпляра я, кажется, ни разу еще не видывал. Змея была почти в метр длиной, толстая, с крупной треугольной головою. Вдоль спины вилась черная зигзагообразная линия — Каинова печать. Я знал, что укус гадюки нередко бывает смертельным для человека, но и упустить такое животное было бы преступлением.
С сачком в руках я кинулся догонять змею и загородил ей дорогу. Гадюка попыталась увильнуть в другую сторону. Еще два прыжка — и я снова на ее пути. Сейчас гадюка оказалась на ровном песке, ни травинки вокруг. Здесь она перешла к обороне. Ее упругое тело резко свернулось в кольца, кончик хвоста запрыгал по песку, а страшная голова обернулась в мою сторону. В открытой пасти отчетливо блеснули два кривых ядовитых зуба. Маленькие оранжевые глазки следили за каждым моим движением.
Еще секунда, и гадюка стрельнула головой в мою сторону. Но сачок опередил ее. Запоздалый прыжок змеи лишь ухудшил ее положение. Она билась теперь в марлевом мешке, а я рукой и коленкой вдавливал древко сачка в песок. По тому, как вздрагивала палка, я мог судить о силе, с какой колотилась гадюка. «Только бы не порвала сачок, — думал я, — лишь бы выдержала марля!»
И вот, когда я уже думал бросить сачок и бежать в сторону, змея успокоилась. Она только методично тыкалась головой в самую узкую часть сачка. Я быстро перевернул сачок, и змея оказалась отрезанной от выхода прочным металлическим кольцом.
Очень довольный, я поволок добычу домой. В воображении рисовались блестящие перспективы. Я помещу гадюку в тот ящик с плотной сеткой, в котором у меня недавно жил уж, и проведу целую серию интереснейших опытов и наблюдений. Потом можно будет передать ее в зверинец… Или лучше заспиртовать? Вот уж позавидуют приятели-зоологи! Такого экземплярчика ни у кого из них, определенно, не бывало.
В самом радужном настроении я вбежал к себе в комнату, положил сачок на пол и отправился в сарай за клеткой. Клетка оказалась заваленной дровами и извлечь ее было не так-то легко. Возвращаясь с нею в комнату, я уже подумывал о том, как безопаснее переселить змею… Но переселять не пришлось. Возле порога клетка выпала у меня из рук, а я прямо в ботинках оказался на кровати. Гадюка свилась на полу в знакомой уже боевой позе, а около нее кругами бегал Колюч-Иголкин.
Гадюка яростно шипела, кончик хвоста ее отбивал по полу барабанную дробь. Голова неотступно, словно привязанная, обращалась к ежу. Вот раскрытая пасть поднимается все выше, кривыми кинжальчиками торчат смертоносные зубы. Шипенье переходит в свист. Молниеносный рывок… Укусила… На мордочке ежа появляется кровь. Он слизывает ее, будто ничего особенного не произошло, и продолжает свой заколдованный бег вокруг змеи.
Гадюка бросается снова. На этот раз исход получается иной: ежик ждал удара. Целилась хищница в мордочку, а попала в острые иглы. Теперь у нее с носа свисает крупная бурая капля. А ежик, как бы издеваясь над змеиной яростью, все навивает и навивает вокруг нее невидимые кольца. Он выжидает нужный ему момент. Гадюка ждать не хочет. Следует еще один неуловимо быстрый выпад. Опять неудачно: теперь у нее вся пасть в крови и, кажется, вытек один глаз. Гадюка яростно трясет головой, шипит уже приглушенно, захлебываясь… Совсем неожиданно змея распрямляет кольца и устремляется под диван.
Этого-то и ждал Колюч-Иголкин. Он бросается следом и перегрызает гадюке шею. Развязка наступает мгновенно. Обезглавленное тело гадюки конвульсивно подскакивает над полом, хлещет по нему, словно мокрая веревка. Колюч-Иголкин тем временем с хрустом пожирает змеиную голову. А ведь там ядовитые железы, зубы… Этого не выдерживают даже привычные нервы натуралиста. Я убегаю на улицу и долго брожу в сосновой рощице, чтобы успокоиться.
Во-первых, мне жалко потерять такой прекрасный экземпляр гадюки. Во-вторых, я серьезно обеспокоен здоровьем Колюч-Иголкина. Мне, конечно, известно, что ежи — это единственные в наших краях животные, которые не боятся гадюк. Яд, убивающий годовалого теленка, для них безвреден. Но тут… чем ни ближе к голове, тем укус гадюки опасней, а моего ежика она схватила прямо за мордочку. Кроме того, он съел голову. Бр-р-р! Неужели и это пройдет без последствий?
Во всяком случае, я не очень удивился бы, застав по возвращении ежика недвижимым. Однако Колюч-Иголкин встретил меня в самом игривом расположении духа. Довольный, семенил он по комнате и аппетитно облизывался. Судя по остаткам, что валялись на полу, ежик попировал неплохо. С брезгливым чувством ухватился я за кончик змеиного хвоста, дабы выбросить вон. Не тут-то было! Колюч-Иголкин тотчас подскочил, ухватился зубами за другой конец, вырвал у меня свою добычу и уволок под кровать.
При осмотре сачка мне стало ясно, как смогла змея выбраться наружу. Она воспользовалась тем, что шов в марле разошелся в одном месте.
После описанного случая ежик прожил у меня еще довольно долго. Он по-прежнему охранял мою комнату от набегов мышей, был всегда весел, здоров, неприхотлив в пище. Только к осени стал заметно прожорливей. Под мягкой кожей брюшка скопилась у него порядочная жировая подушка. Гуще сделался коротенький мех между иглами.
Неравнодушным стал ежик к мягким предметам: подбирал случайно упавшие на пол бумажки, тряпочки, клочки ваты и стаскивал все это за печку — готовил себе постель на зиму.
Для книг у меня не хватало места ни на полках, ни в шкафах. Подшивки журналов приходилось хранить под кроватью. С некоторых пор Колюч-Иголкин стал проявлять к ним особый интерес. Частенько из-под кровати слышалось шуршанье бумаги.
— Что это у вас там такое? — насторожился как-то приехавший товарищ.
— Это ежик там читает, глаза портит впотьмах, — пошутил я. — Пополняет недостатки лесного образования. Сейчас звонок дадим на перемену.
Я постучал карандашом по тарелке, ежик тотчас выкатился из-под кровати и вопросительно поднял мордочку.
В ту же ночь меня разбудила оживленная возня. Включил свет и вижу — Колюч-Иголкин с целым ворохом рваных журнальных листов, натыканных на иглы, спешит в свой угол за печкой. Повозившись там минуту и освободясь от бумаги, снова шмыгнул под кровать. Там он покатался в куче нарванной бумаги и вылез снова чучело-чучелом.
На другой день я поставил в углу сарая деревянный ящик, сложил в него весь запас подстилки из-за
