сидя на лошадях или из окон фургонов, курьерскому поезду, когда тот мчался мимо них с развевающимся чубом дыма! Но в городе, увы, все выглядит иначе. Поезда по виадуку движутся с замедленной скоростью, отчего усиливается грохот колес и стоны рельсов. Тучи едкого дыма, прослоенные хлопьями сажи, опускаются на улицы, а ночью тяжелый грохот врывается в сны немолчной угрозой. День за днем, ночь за ночью пробегают вереницы закопченных вагонов, с механической размеренностью отсчитывая часы пустой, безотрадной жизни. Такое окружение наполняет Елену гнетущей тоской. Ни успехи мужа, ни благополучный исход семейной катастрофы, ни сердечная привязанность Алисы Керголец не могут ободрить ее, и Вашек, видя это, поддерживает в жене последнее, что питало ее волю: чувство долга по отношению к сыну. А в качестве награды за длительное испытание сулит ей в будущем исполнение самой заветной ее мечты — возрождение цирка Умберто.
Для Вашека первый сезон промчался как полая вода по склону. Несмотря на то, что он еще только накапливал опыт работы в театре, ему удалось заинтересовать зрителя своими программами, и любовь публики, завоеванная удачным началом, неизменно сопутствовала ему. Театр вмещал две с половиной тысячи зрителей, цены были высоки — ложа стоила четыре золотых. И все же на добрую половину вечерних представлений распродавались все или почти все билеты, а на дневные воскресные — и подавно. Понаторевший в новом для себя деле пан Ахиллес Бребурда поздравлял молодого директора, отдавая должное его умению составлять привлекательный репертуар, а Франц Стеенговер потирал руки, подсчитывая обильную выручку и все возраставшую долю в доходе ресторана Бребурды. Если так пойдет и дальше, варьете Умберто станет золотым дном!
Но уже в конце первого сезона они поняли, что возможности их не безграничны. Вопреки советам Бребурды, Вашек решил продлить сезон до конца июня. Пражские друзья поддержали его в этом намерении, надеясь на новый обнадеживающий источник дохода — многочисленных иностранцев, которых, несомненно, привлечет в Прагу выставка. Но, увы, со дня ее открытия количество посетителей в варьете резко сократилось. Все ринулись на выставку и оставались там до глубокой ночи.
Выставка словно опьянила нацию. Плоды столетнего труда и развития чешских земель были представлены на ней тысячами экспонатов, и эти многообразные проявления творческого, созидательного гения народа внушали людям твердую веру в грядущий расцвет. Посетителей ошеломляли великолепие и пестрота увиденного, захватывала кипучая атмосфера выставки, радовала осенившая Прагу слава. Разве можно было уйти, не полюбовавшись сказочной феерией взметающихся и падающих разноцветных струй — восхищение красотой и величием грандиозного зрелища сливалось с трепетом растроганных сердец и находило выход в пламенной тыловской песне[169], торжественно звучавшей в теплой летной ночи.
Выставка, выставка, выставка — таков был девиз города и страны. Взоры людей властно приковал к себе королевский заповедник, все жили в радостной атмосфере выставочных торжеств. Даже певцы в кабачках — и те были подхвачены могучим порывом. Общее настроение удачно выражал распевавшийся на выставочных гуляньях куплет молодого кандидата медицины Прагера: «Живем на свете только раз, Уходит молодость от нас. Люби, покуда молодой, Ведь старость, старость за спиной!»
И все, кто хотел всласть попользоваться молодостью, распевали еще такую модную песенку:
По вечерам оркестрам выставочных ресторанов и погребков приходилось по нескольку раз повторять марш Шеборы «Кавалеры у фонтана…» — куплеты, ставшие своеобразным гимном.
Жизнь на выставке била ключом, зато все, на что не распространялось ее сияние, меркло. Театр- варьете Умберто на карлинской окраине остался без зрителей, Вацлав Карас поплатился за свой эксперимент внушительными убытками. А затем произошло нечто такое, чего с ним еще никогда не случалось: он остался без дела. По примеру других, Вашек решил пожить несколько недель в свое удовольствие. Ежедневно они бродили с Еленой по выставке, но это не могло удовлетворить их деятельные натуры. Тогда они оставили Петера на попечение дедушки, который увез его на каникулы в Горную Снежну, а сами отправились в путешествие по Европе, посещая в курортных городах летние театры-варьете и разбросанные тут и там цирки, присматривая номера для своих будущих программ.
Могучие фанфары возвещают маршевыми триолями о выходе силачей; под звуки стремительных галопов мелькают золотые булавы и разноцветные шарики жонглеров; вальсы мечтательно плывут в полумраке, осеняя пленительную красоту танцовщиц; развеселая полька помогает выбраться к рампе падающим и пошатывающимся комикам, итальянские, испанские, американские ритмы наполняют зал дразнящей смесью экзотики всех континентов, а старосветская чешская «соседка» или «обкрочак» привносят нечто задушевное и домашнее в эту мозаику непривычных красок, движений и звуков. Толстенький пан Пацак знает свое дело, и чешские музыканты, послушные его палочке, пилят смычками, трубят и бьют в барабаны со всей страстью, пылающей в крови народа — певца и танцора, народа, из которого они вышли.
Только теперь Вацлав Карас начинает понимать, что такое настоящий оркестр, хотя и здешние музыканты играют преимущественно танцевальные мелодии; заслышав звуки скрипок и виолончелей, ворчание контрабасов, бывший цирковой артист испытывает неизведанное доселе блаженство. Он часто сидит в полутемной ложе, увлеченный не столько работой исполнителя, сколько мелодиями оркестра. Он весь трепещет, как танцовщик, его тренированное тело невольно реагирует на музыку, готовое прийти в движение по зову чарующего ритма. Нередко встречаются артисты, которые, демонстрируя виртуозную технику, остаются глухи к музыке. Они добросовестно исполняют трюк за трюком, в то время как музыка подсказывает им плавные переходы и дает возможность слить отдельные элементы в единое ритмичное целое. Карасу кажется оскорбительным подобное безразличие к музыке; гармоническая согласованность движений, которую выработал у него Ахмед Ромео, сама по себе ритмична, и музыка только облагораживает ее и закрепляет. Мелодия может подсказать совершенно новые комбинации. Пусть оркестр играл одну и ту же пьесу — он до тех пор упражнялся бы в прыжках и пируэтах, пока бы они не слились с музыкой в одну совершенную композицию.
Пустые мечты! Теперь он уже не исполнитель. Но мускулы тоскуют по движению, обрекая Вашека на каждодневную муку. Он не хотел бы забывать того, что умеет, — как знать, быть может, в один прекрасный день он снова выйдет на манеж. И вот директор, к величайшему удивлению пана Дворжака, рано утром является в театр, натягивает в кабинете трико и спешит по безлюдному фойе за кулисы, где расставляет трамплины, подтаскивает маты, подвешивает кольца и трапеции и час-полтора репетирует свои старые трюки. Иногда за кулисы приходит отец или Керголец; только они и могут подтвердить, что некогда прославленный Вашку не утратил ни сил, ни умения.
Но шила в мешке не утаишь. Вскоре за кулисами появляются парни Кергольца, да и артистам, ангажированным для текущей программы, тоже необходима утренняя разминка. Сумеречный голый куб сцены со скатанными в рулоны задниками и отдернутыми кулисами превращается в гимнастический зал. Случается, приходят сюда и воздушные гимнасты; они растягивают над пустыми рядами сетку и взмывают под самый потолок в свободном полете. Карас не из тех директоров, которые равнодушно взирают на кипящую вокруг работу. В тысячу раз больше, чем корреспонденция, визиты и переговоры, привлекает его борьба артистов за совершенство. Это его стихия, и он ежедневно способен проводить в зале долгие часы; они пролетают для Вашека как одна минута, наполняя его радостным волнением. Мужчина в расцвете сил, он не может оставаться зрителем; он обучает и тренирует ребят Кергольца, а от этого — только шаг до участия в работе остальных. Первоклассные гимнасты недоверчиво относятся к любителям и соперникам. Тем приятнее обнаружить в молодом директоре отнюдь не кустаря, но блистательного гимнаста-акробата, который в любую минуту может сбросить сюртук и крутить двойное сальто. К тому же Карас — не конкурент; с таким человеком приятно поговорить, поделиться новыми идеями, в осуществимости которых
