вломился в фалангу и прокладывал в людях, как в лесу, широкую просеку. Глядя на своего витязя, варяги и русь преисполнились великого боевого духа. Рубили и кололи, не чувствуя своих ран.
Греки не смели уступить русской буре, стояли как могли. Икмор разорвал фалангу надвое и, поворотясь, пошел пробиваться к своим, сея смерть неслабеющей рукой.
– От этого витязя урона больше, чем от полка, – сокрушался Иоанн Цимисхий. – Господи! Кто же его остановит?
– Дозволь, государь! – попросился в бой телохранитель с глазами, как ночь.
Это был Анемас, сын и соправитель эмира критян Абд эль-Азиза. Взятый в плен Никифором Фокой, он прижился в Константинополе и верой и правдой служил василевсам.
– С Богом! – Цимисхий осенил Анемаса крестным знамением, позабыв, что араб – правоверный мусульманин.
И воззвал Анемас к своему богу.
– Алла! – и поскакал в кровавый ад битвы.
Баян увидел сияющие доспехи, белого, будто облако, коня.
– Икмор, обернись! – закричал он что было силы, но битва грохочет громче бушующего моря: не услышал варяг.
Анемас настиг Икмора и обрушил меч с такой силой, что срубил Икмору голову вместе с рукой, державшей секиру.
Пусто стало на поле брани. Закричала русь страшным криком отчаянья. Застонали варяги, ощутив все свои раны. Хлынуло храброе воинство к спасительным воротам, будто сдуло его ледяным ветром. Бежали, закинув щиты за спину.
Обнял князь Святослав зубец стены, и крошился кирпич под этим объятием горя.
Битва славы
В сумерках, в час волка, вышла русь из-за стен Дористола и принесла трупы погибших воинов к стене, под высокую башню. Нашли мертвое тело Икмора, соединили расчлененное страшным ударом араба Анемаса.
Когда трупы были собраны, уложены во множество костров, тьма ночи иссякла.
Луна поднялась над землей светла, как младенец. Все, что сияет под солнцем, как яхонт, светилось жемчугом.
У костра, на котором возлежал Икмор, Баян заиграл на гуслях, спел последнюю славу великому воину:
Запылали костры. Дикие вопли оглушили даже луну. Померкла без туч и облаков. Русь принесла в жертву сотню пленных мужчин и женщин. Несколько грудных младенцев и десятки петухов были задушены и утоплены в водах древнего Истра.
Такие вот почести воздали погибшим героям оставшиеся для новых битв витязи.
Утром князь Святослав созвал своих воевод. Одет он был ради великого совета в алое корзно[106], застегнутое на правом плече огромным рубином.
– Где Сфенкел? – спросил князь своих сподвижников. – Где Икмор? Зело осиротели. Хочу слушать вас, что будем делать.
Меньшим на совете оказался Варяжко. Сказал простодушно:
– Сядем ночью на ладьи да и поплывем себе домой.
– Того грекам только и надобно. В устье Дуная ждут нас не дождутся триеры с мидийским жидким огнем, – возразил Варяжке воевода Волк.
Многие согласились с Волком.
– Верно, – говорили они, – тайком от греков не ускользнуть, а наше войско убывает, Русь далеко. К грекам же подошли фаланга Варды да болгарские полки. Сражаться невозможно. Пешими бежать – тоже много не набегаешь. Печенеги стали врагами, подкараулят у порогов Днепра, вырубят до единого.
Все посмотрели на мудрого Свенельда. Сказал Свенельд:
– Я согласен с большинством. Если не заключим с василевсом мира, погибнем. Нас много меньше, чем греков и болгар, а печенеги все теперь с Курей. Покориться Иоанну Цимисхию не стыдно, ибо он обещал платить нам дань. Возьмем с него слово, что он пропустит нас, испросим хлеб на дорогу, и вот будет у нас жизнь и воля. Если греки обманут, не дадут дани, тогда на Руси соберем большое войско и пойдем на Царь-град. Дорога известная.
Все воеводы обрадовались речам старейшего из воевод, но решающее слово осталось за великим князем. Сказал Святослав:
– Коли сложим оружие перед ромеями, погибла наша слава. Все страны, поклонившиеся нашему мечу, поднимутся на нас. Позор, в какие обертки его ни оборачивай, – позор. Вспомним же сами себя! Мощь руси до сего дня была несокрушимой. Ради детей наших, во имя пращуров, вооружимся мужеством. Победим – будем живы, погибнем – так со славою!
Долго не думали, согласились с князем.
Солнце клонилось к закату, когда из ворот Дористола вышла на равнину вся дружина Святослава.
Прежде чем ударить в щиты, слушали песнь Баяна. Вот что спел Баян перед той битвой:
Битва превзошла жестокостью все прежние, что случились под Дористолом.
Кричали пронзенные копьями кони, захлебывались своей и чужой кровью люди. Воля на волю, слава на славу, сила на силу. Князь Святослав бросался на врагов, как вепрь, убивал копьем, убивал мечом. Цимисхий послал Анемаса остановить грозного князя смертью. Сошлись Святослав с Анемасом, и птица Удача осенила крыльями араба. Ударом меча по ключице выбил Анемас Святослава из седла под копыта лошади. Рассек бы надвое, но князь успел подставить щит да добрая кольчуга уберегла. Анемас же тотчас был окружен, конь его пал, и сам он, пробитый множеством копий, умер, призывая Аллаха.
Князя Святослава усадили в седло, и, видя, что вождь жив и меч его сверкает, ликующая русь ударила на фалангу так молодо, так бесстрашно – побежали греки. Побежали, показывая спины.
Василевс Иоанн ужаснулся, но, сильный духом, приказал трубить в трубы, бить в тимпаны и сам повел в бой «бессмертных».
Господь не дал победы русским. Не копья и мечи – буря ударила в лицо. Непроглядный вихрь запорошил глаза, пошел секущий дождь, а тут еще обрушилась, подгоняемая ветром, фаланга «бессмертных», а в тыл зашла конница Варды Склира, отсекая от города.
Святослав истекал кровью, в него попало несколько стрел, но отбой протрубили сигнальщики Свенельда.
Варду Склира русские смели со своей дороги, ушли за стены, непобежденные, но и не победившие.
Встреча государей
Тихо было в Дористоле, но не было пиров и в стане греков.
На рассвете из ворот осажденного города выехало посольство во главе с многомудрым Свенельдом. Свенельд вез василевсу Иоанну Цимисхию пункты мирного договора. Святослав, когда эти пункты составляли, гневался, но все же смирил себя. Горький мир – не горше смерти. От своего имени князь повелел передать василевсу всего одну фразу: «Хочу иметь мир с тобою тверд и любовь».
Свенельд же оговаривал пункт за пунктом. Дористол русские уступают василевсу. Пленных передают без выкупа. Уходят из страны болгар тотчас, но за все эти уступки ромеи должны пропустить русские ладьи по Истру-Дунаю, не нападать огненосными кораблями, не жечь греческим огнем, от которого и камни
