обращаются в пепел. Русь для Византии, как и в былые времена, остается страной друзей. Купцам свобода как в Киеве, так и Константинополе. Кроме того, василевс должен приказать своим друзьям-печенегам свободно пропустить русь через их земли, а в дорогу дать хлеба.
Свенельда приняли с почетом, переговоры он вел с синкелом Феофилом.
Василевс Иоанн Цимисхий хоть и знал, что превосходит войско Святослава числом, хоть и побеждал в сражениях, но уж очень великую цену приходилось платить за победы. К тому же в Сирии арабы отбирали город за городом, по всей Византии шли волнения…
На следующем съезде послов Феофил передал Свенельду статьи, одобренные василевсом. Русские полки уходят домой с оружием, не опасаясь огненосных триер. На дорогу каждому воину будет дано по два медимна хлеба (двадцать килограммов). Чтобы получить этот хлеб, Свенельд открыл число русского войска: двадцать две тысячи человек и передал грамоту Святослава. Ее текст сохранен святым Нестором- летописцем:
«Список с договора, заключенного при Святославе, великом князе русском, и. при Свенельде, писано при Феофиле синкеле к Иоанну, называемому Цимисхием, царю греческому, в Доростеле месяца июня, 14 индикта, в год 6479. Я, Святослав, князь русский, как клялся, так и подтверждаю договором этим клятву мою: хочу вместе со всеми подданными мне русскими, с боярами и прочими иметь мир и полную любовь с каждым великим царем греческим, с Василием и Константином, и с боговдохновенными царями, и со всеми людьми вашими до конца мира. И никогда не буду замышлять на страну вашу, и не буду собирать на нее воинов, и не наведу иного народа на страну вашу, ни на то, что находится под властью греческой, ни на Корсунскую страну и все города тамошние, ни на страну Болгарскую. И если и иной кто замыслит против страны вашей, то я ему буду противником и буду воевать с ним. Как уже клялся я греческим царям, а со мною бояре и все русские, да соблюдем мы прежний договор… Если же не соблюдем мы чего-либо из сказанного раньше, пусть я и те, кто со мною и подо мною, будем прокляты от бога, в которого веруем, – от Перуна и Волоса, бога скота, и да будем желты, как золото, и пусть посечет нас собственное наше оружие. Не сомневайтесь в правде того, что мы обещали вам ныне и написали в хартии этой и скрепили своими печатями».
Была у русских послов и еще одна просьба: пусть василевс Иоанн почтит великого князя Святослава беседою.
Феофил снесся с василевсом. Ответ был благосклонный. Личная встреча государей для дружбы все равно что масло на хлеб.
Сияя золочеными доспехами, в пурпуре багряницы, на коне, сбруя которого обжигала глаза драгоценными каменьями, василевс Иоанн Цимисхий выехал на берег вечного Истра. За его спиной, как золотой нимб, как зарево, выдвинулась придворная рать. И что они все, царственные и вельможные, увидели?
Простую ладью, в ладье – гребцов. На скамье сидели старый Свенельд да отрок с гуслями в руках.
Князь Святослав был с веслом в руках и греб, как все, и, как все, был в белых одеждах.
– Который же Сфендослав? – спросил василевс, поворачивая голову к свите.
– Аз Святослав, – ответил с лодки гребец, тот, что был одет почище остальных, в новое.
Ростом не богатырь, брови мохнатые, насупленные, но из-под этих грозных бровей – синие, как колокольчики, глаза. Бороды – украшения мужчины – не было, зато были длинные густые усы, торчащие в стороны. Василевс снова удивился: греки усы сбривали. А голова – Боже ты мой! – бритая, как у опального! Только одна длинная прядь оставлена и спадала с золотой серьгой. Тоже невидаль! У греков серьгу носили матросы да малые дети. Всех драгоценностей на этом человеке – серьга, украшенная карбункулом да двумя жемчужинами. Грудь широкая, затылок крепкий, сам могуч и очень дик.
– Приветствую тебя, архонт! – прервал затянувшееся созерцание василевс.
– Мир тебе, царь греков! – ответил Святослав. – Я хотел поглядеть в твои глаза, прежде чем плыть на моих ладьях по Истру.
– Мое слово – слово друга. Оно крепко.
Цимисхий заметил, что его речь князю переводит отрок с гуслями.
– Хорошо, – сказал Святослав. – Я смотрел в твои глаза. Русь будет верна договору.
– Я рад миру, архонт. Мое царство исполнит все пункты нового договора, заключенного здесь, под стенами Дористола, и старого договора о дружбе, к которому приложил руку твой отец архонт Ингорн.
– Прощай, василевс!
– С Богом, архонт!
Святослав поднялся, махнул рукою своим, и ладьи с русью пошли вниз по Истру.
– А где Калокир?! – вспомнил вдруг василевс.
– Сбежал, – ответил Святослав.
Этим шествием ладей мимо Иоанна Цимисхия, этими дружными ударами весел по воде закончилась война между Византией и Русью.
Василевс переименовал Дористол в Феодорополь во имя Стратилата мученика Феодора. Есть сказ, что в последней битве святой мученик сражался с русью на белом коне и послан был на помощь Иоанну самой Богородицей.
Болгария превратилась в провинцию Византии, а царь Борис прошел испытание триумфом Иоанна Цимисхия в Константинополе. Храму Святой Софии василевс поднес осыпанный алмазами венец болгарских царей. С Бориса же на глазах народа на Плакотийской площади сняли тиару, багряницу и красные сапоги.
Нет царства, нет и кесаря.
Вместо величественного пурпура Борис получил от Цимисхия плащ со знаками магистра.
Последний поход Святослава
История – торжество подлости.
Огненосные триеры пропустили ладьи князя Святослава в Черное море, но к печенегам поехали послы Иоанна Цимисхия, повезли Куре золото: не зевай, скоро явится к порогам князь Святослав. Но Куря не дождался русскую дружину ни в августе, ни осенью…
Бывший князь стольного Киева великий князь Святослав зазимовал в Белобережье, неподалеку от Килийского устья Дуная. Стыд и гордыня приковали Святослава к неприветливым берегам Понта.
В Белобережье обитал народ работящий, себя кормил досыта, дома свои обогревал, не зная зимой печали. Но вот беда! Отряды Святослава, добивавшие хазар, жестоко ограбили когда-то нескудный край. Для себя у людей был запас хлеба, но скотины осталось совсем мало. И тут нагрянули еще двадцать две тысячи едоков.
Святослав сказал твердо:
– Перезимуем здесь! Весной Свенельд приведет из Киева сильную дружину, и пойдем в землю болгар. Переяславец будет нашей вотчиной.
Добычу дружина Святослава вывезла из Дористола и других городов несказанно богатую. Потому многие согласились с князем. Всех же, кто тосковал по родине, отпустили со Свенельдом в Киев.
Перед расставанием старый воевода, запершись со Святославом, долго убеждал своего выученика не испытывать судьбу, а поспешить домой степью, на конях.
Князь выслушал великого воеводу с почтением и вниманием. Все слова были верные, оставаться в разоренном Белобережье – лиха хлебнуть, что будет дальше – мрачная неизвестность, и все-таки Святослав не позволил себя уговорить, сказал напоследок:
– Что мне Киев? В Киеве свой князь, добрая душа Ярополк.
– Ярополк из отроческих лет не вышел! – вскричал Свенельд. – Ярополк, что ли, княжеством правит? Вышата. А князь Олег и того моложе. Одна охота на уме. Долго ли до беды? До большой беды. Как бы та же Хазария не воспряла, глядя, что в соседнем дому малые ребята за хозяев.
– Что же ты Владимира-то не помянул? – спросил Святослав.
– Владимир под крыльями Добрыни. Те крылья орлие. Каждое перышко венчано львиной лапой.
– Ладно! – сказал Святослав. – Ты прав, Свенельд. Но я останусь здесь, а ты иди в Киев и будь при Ярополке, как Добрыня при Владимире. Дам я тебе пять тысяч человек – хватит от печенегов отбиться. Казну тоже с собой забери. Пусть в Киеве знают: Святослав хоть и бит, но богат. Всей казны не отдам, половины довольно народ удивить. И ты казну эту покажи киевлянам. Пусть знают, сколь обильна земля, за
