поступиться?
— Фултон! — сказал командир. — Сколько осталось аварийных скафандров?
— Пять.
— Три выбросите. Доктор Паульсен, пойдемте со мной. Нам нужно обсудить вопрос о рационе.
Едва доктор и командир корабля поднялись наверх, космонавты, взволнованные и обеспокоенные случившимся, разбрелись по залу. Одни уселись прямо на пол и, сжав голову руками, застыли неподвижно с закрытыми глазами; другие, стараясь не думать о трагической перспективе, пытались шутить и смеяться.
Боба Арджитая, девяностокилограммового верзилу и здоровяка, окружала небольшая группа людей.
— И что это за штука — сила тяжести? — деланно-наивным тоном спросил Боб.
— Сразу видно, что ты осел. Сейчас я тебе объясню, дуралеи. — Его приятель Джо, стоявший рядом, засучил рукава. Представь себе, что ты сидишь у себя в небоскребе, на сорок первом этаже. Так вот, я беру тебя за шкирку и выпихиваю в окно. А потом вдруг отпускаю. Ну как, сообразил? Что тогда произойдет, а?
— Это ты зря, Джо, — сказал кто-то. — Ровным счетом ничего не произойдет. Боб из духа противоречия возьмет да назло тебе не упадет.
Кто-то засмеялся, кто-то в сердцах пожал плечами, а те, кому надоело слушать плоские остроты, отошли.
— Кроме смеха, друзья, — сказал Боб. — Я и в самом деле этого не понимаю. Нечего строить из себя всезнаек — ведь вам известно ровно столько, сколько мне — Индикатор показывает, что у нас двести пять килограммов лишних. Так неужели, черт побери, из-за каких-то жалких двухсот килограммов мы должны торчать на этом Титане? Попробуй тут разберись.
— Ну, разве ты не осел? — воскликнул Джо. — Так и быть, попробую объяснить тебе понагляднее. Вообрази, что у тебя имеются весы с чашами. На одной чаше сидишь ты, а на другой лежит груз весом девяносто килограммов. Что произойдет, если ты тоже весишь девяносто килограммов?
— Умней ничего не придумал?! — воскликнул Боб. — Ясное дело, весы останутся в равновесии.
— Вот именно, — согласился Джо. — Чаши весов не опустятся и не поднимутся. Но если ты вынешь из кармана пиджака ручку и выкинешь ее, то чаша с грузом опустится, а тебя слегка подымет. Понял?
— Болван! — воскликнул Боб. — Как действуют весы я с пеленок знаю.
— Но антиграв работает на том же принципе, — сказал Джо. — Разницы никакой.
— Тише вы, Фултон идет.
Фултон подошел к группе космонавтов.
— Вот что, ребята, — дружелюбно сказал он. — Придется нам выбросить всю лишнюю одежду.
Боб Арджитай захохотал.
— Превосходно! — с наш рапным энтузиазмом воскликнул он. — Командир, видно, решил отправить нас домой в одних трусиках…
— Довольно зубоскалить, — прервал его Фултон. — Снимайте-ка ботинки, рубашки, белье.
— Приказ распространяется на всех без исключения? — спросил Боб.
Фултон кивнул.
— И к девушке наверху он тоже относится?
— Разумеется.
— Отлично, отлично! — Боб Арджитай стал радостно потирать руки. — Надеюсь, инженер Алексей Платов не рассердится, если его невеста разок — другой спустится сюда, к нам.
— Кретин! — разозлился Фултон.
Все засмеялись.
— Это я так, пошутил, — оправдывался Боб, — чтобы ребят приободрить.
Фултон растерянно посмотрел на него, потом сжал его локоть и легонько хлопнул по плечу, повернулся и, чеканя шаг, пошел к двери.
До отлета оставалось восемнадцать часов. Лагерссон, Фултон, доктор Паульсен, Алексей и Ирина собрались наверху, в главном салоне.
— Так вот, — сказал командир. — Учтите, что ксемедрин трогать нельзя. Мне приказано добыть шестьдесят килограммов, и я привезу ровно шестьдесят килограммов, ни граммом меньше.
Все согласно кивнули.
— Ничего не поделаешь, — вздохнул врач. — Сейчас на индикаторе антиграва лишних шестьдесят четыре килограмма. В нашем распоряжении восемнадцать часов, чтобы отыскать лишние килограммы и…
— Нам их никогда не отыскать, — сказал Алексей. — На корабле нет больше ничего лишнего.
Лагерссон пристально поглядел на друзей, а те в свою очередь смотрели на него так, словно решение проблемы зависело только от него одного.
Снизу слышался глухой ропот космонавтов, никто больше не смеялся. Недовольство нарастало с каждой секундой.
— Чего вы от меня ждете? — со злостью спросил Лагерссон. — Конечно, проще всего собрать всех и сказать: “Друзья, один из нас лишний. Давайте кинем жребий, и тот, кому не повезет, должен умереть. В одиночестве, как брошенная собака”.
Четверо офицеров не отрывали от него взгляда, и в их глазах читались растерянность и немой упрек.
— А кое-кто из вас считает, что я должен добровольно покинуть “Ибис”, не так ли? Еще бы, ведь я командую кораблем, а командир обязан показывать пример!
— Никто этого не говорит, — отозвался Фултон.
— Смешно — обычно в случае опасности капитан покидает корабль последним. А я, по-вашему, должен покинуть его первым. — И Лагерссон неестественно рассмеялся.
— Послушай, Арне, во время посадки индикатор антиграва был блокирован. Может, быть, он просто испорчен? — сказал Фултон.
— Что ты этим хочешь сказать?
— Он показывает шестьдесят четыре килограмма лишнего веса, но, возможно, это ошибка. Почему бы нам не попытаться взлететь?
Лагерссон на секунду задумался.
— Согласен, — сказал он. — Попробуй.
Двадцать минут спустя Алексей нажал кнопку, корпус космического корабля вздрогнул и завибрировал. Лагерссон не отрывал взгляда от альтиметра. Пятнадцать секунд пролетели в напряженном ожидании.
— Нуль! — в ярости крикнул Лагерссон. — Мы не поднялись ни на сантиметр!
Все снова собрались в центре салона. Командир обратился к Паульсену:
— Ну, а что вы предлагаете, доктор?
— Э, нам остается только сесть на жесточайшую диету. Через три — четыре дня мы изрядно похудеем и сумеем взлететь.
— Невозможно.
— Не вижу другого выхода, командир. Либо полетим без ксемедрина, либо подождем, пока народ не похудеет.
— Доктор, вы забываете, что курс и время полета были рассчитаны заранее. Если мы отложим полет на несколько дней, то наткнемся в пути на облако В-36, а это — верная гибель. Значит, лететь надо либо через восемнадцать часов, либо через двадцать дней, когда нам уже не будет угрожать встреча со смертоносным облаком.
— А разве нельзя отклониться от курса?
— Нет, тогда нужно подняться по нормали к орбите планеты, а это связано со значительной потерей скорости. Мы прилетим на двадцать дней позже срока, не говоря уж о дополнительном риске. А вы представляете себе, что значит опоздать на двадцать дней?
— Знаю! — крикнул врач. — На Земле каждый час умирает в среднем тридцать тысяч человек. Вы это
