загадочному господину. Тот наклонился, отломил кусок колбасы и дал его собаке. После такого царского угощения Шарик был готов следовать за этим человеком на край света, и когда господин позвал его за собой, пес тут же побежал следом. По дороге он все еще не верил, что ему выпала такая удача. Он всячески демонстрировал человеку свою преданность, за что и был награжден вторым куском краковской. Через некоторое время пес и его благодетель добрались до Обухова переулка, и, к удивлению пса, швейцар пропустил его вместе с человеком в дом. Федор, швейцар, сказал Филиппу Филипповичу, что в одну из квартир въехали новые жильцы, и они будут составлять новый план заселения квартир как представители домкома.
Научиться читать может любой пес в Москве — так думал Шарик. Он начал учиться по цветам, и уже в четыре месяца знал — под зелено-голубой вывеской с надписью МСПО скрывается мясная торговля. Однако понял, что нельзя ориентироваться на цвет, когда вместо мясной лавки попал в магазин электрических принадлежностей. Свою первую букву «а» он выучил в «Главрыбе» на Моховой, а потом и «б» — потому что удобнее было подбегать к магазину со стороны слова «рыба». Дальше Шарик начал упражняться в чтении и очень хорошо стал ориентироваться на улицах Москвы.
Неизвестный господин привел собаку к квартире, дверь которой открыла молодая и красивая женщина в белом фартучке. Шарик немедленно был приглашен в переднюю, где его очень поразило зеркало до самого пола и электрическая лампа под потолком. Господин немедленно осмотрел рану на боку пса и приказал отвести его в смотровую. Однако шарик понял, что сейчас в ослепительной комнате произойдет что-то страшное и непонятное, извернулся и попытался удрать. Его попытка оказалась тщетной, даже после того как он тяпнул новую личность, мужчину в халате. Он был пойман, к его носу поднесли что-то с тошнотным и сладким запахом, и он завалился набок.
Когда Шарик очнулся, его бок был перебинтован и рана от ожога совсем не болела. Он лежал и слушал разговор двух мужчин, тяпнутого и Филиппа Филиппыча. «Террором ничего нельзя сделать с животным, на какой бы ступени развития оно не стояло», — сказал Филипп Филиппыч и приказал Зине купить еще колбасы для Шарика.
Шарик постепенно оправился и на нетвердых ногах отправился за своим спасителем в кабинет. Там его опять удивил электрический свет и огромное чучело совы на стене. Пес привалился на ковер, а Филипп Филиппыч стал принимать пациентов. Наконец-то Шарик понял, что попал не в простой дом. Один за другим к его благодетелю шли люди с различными болезнями, и так продолжалось до позднего вечера. Однако последними гостями оказались 4 молодых человека, которые отличались от других посетителей. Филипп Филиппыч после недолгих переговоров узнал, что эти люди являются новым домоуправлением Калабуховского дома. Швондер, Вяземская, товарищ Пеструхин и Шаровкин решили отобрать у профессора 2 комнаты в пользу общественности. На что профессор позвонил по особому телефону и потребовал от абонента содействия. Видимо, на другом конце провода был очень влиятельный человек, потому что председатель нового домкома Швондер после разговора с ним совершенно отступил от претензий и вместе со своей группой удалился. А Шарик зауважал своего хозяина за умение осаживать наглецов.
Роскошный ужин, который последовал сразу после ухода четверки гостей, сразил пса наповал. Еще никогда не испытывал он такого странного ощущения — сразу после большого куска осетрины и большого окровавленного ростбифа он вдруг не смог смотреть на еду и задремал. За ужином Филипп Филиппыч вошел в азарт. Он вспомнил былые времена и сравнивал новые порядки со старыми, говоря о разрухе в головах и лени большинства людей. Особенно значимым ему показалось исчезновение стойки калош в подъезде дома в 1917 г.
После ужина доктор ушел, а пес блаженно дремал. Только одна мысль беспокоила его — вдруг все происходящее окажется сном и при пробуждении будет вновь снег, холод, голод. Но ничего страшного не случилось, и день за днем в зеркале отражался красавец пес, откормленный и довольный жизнью. «Должно быть, я красавец», — думал пес и наслаждался своим новым положением. Он ел, сколько хотел, разорвал сову, причем его всего лишь пожурили, но не выгнали и не избили, а купили ошейник с привязью, и теперь все псы завидовали ему, когда он гулял по улице. Оценив достоинства ошейника, пес смело проникал и на кухню, и в кабинет своего божества.
Но в один ужасный день еще с утра Шарик почувствовал неладное. И правильно — после звонка доктора в доме поднялась кутерьма. Борменталь привез что-то в портфеле, и Филипп Филиппыч чрезвычайно разволновался. Как ни странно, суматоха коснулась и Шарика, ему категорически запретили есть и пить, заманили в ванную и заперли. После жутких минут ожидания Зина поволокла Шарика в смотровую комнату, и там пес вдруг увидел фальшивые глаза тяпнутого и понял, что произойдет нечто страшное. Ему опять ткнули в нос вату с противным запахом, и он потерял сознание.
На узком операционном столе лежал Шарик. Борменталь выстригал ему шерсть с головы, а Филипп Филиппыч готовился к операции. Сначала он полоснул по животу и удалил семенные железы, вставив на их место какие-то другие, обвисшие. Быстро зашив живот, Преображенский вскрыл череп пса и выдвинул полушария мозга. Борменталь заметил, бледнея, что пульс падает, и сделал укол где-то в районе сердца собаки, а в это время Филипп Филиппыч сделал пересадку придатка между полушариями мозга.
После операции и доктор, и профессор были уверены, что прооперированный пес умрет.
Из дневника доктора Борменталя. В тонкой тетради на первых двух страницах почерк доктора аккуратен, затем на листах появляется много клякс.
Из записей понятно, что операция, которую Преображенский произвел, являлась опытом для выяснения влияния пересадки гипофиза на омоложение организма у людей. Несмотря на серьезность нескольких трудных дней, пес явно идет на поправку, хотя его состояние можно назвать странным. И пульс, и температура явно стали отличаться от обычных, и к тому же начала выпадать шерсть на лбу и боках. Еще через некоторое время доктор Борменталь заметил, что обычный лай превращается в стон, а иногда и слово «а-б-ы-р».
1 января в дневнике доктора появляется взволнованная запись, что пес смеется и счастливо лает «абыр-валг». Преображенский расшифровал это слово, оно означает «главрыба». На следующий день пес встал на задние лапы, оказавшись ростом почти как Борменталь, и уверенно держался так полчаса.
В дневник вставлена запись, что профессор Преображенский упал в обморок, а пес ругал его по матери.
6 января у пса отвалился хвост, и он отчетливо сказал «пивная». С этого дня лексикон у пса начал расширяться, он повторял всю бранную ругань и несколько обычных слов. Вид его странен, шерсть выпала везде, кроме головы, груди и на подбородке. В остальном он выглядит формирующимся мужчиной.
Тем временем по городу расплываются слухи. В «Вечерней газете» и в сплетнях зевак различаются мифы о чуде. Кто говорит о марсианине, кто о ребенке, играющем на скрипке.
Профессор признал свою ошибку в расчетах. Оказалось, что перемена гипофиза дает не омоложение, а очеловечивание. Результат опыта теперь может ходить по квартире, материться, смеяться, а профессор не может скрыть растерянности. Существо не только разговаривает, но и грубит, причем осознанно. 12 января он начал поддерживать разговор и читать. Борменталь предложил профессору развивать личность нового существа, но тот больше обращается к истории того человека, у которого они взяли гипофиз — Клима Григорьевича Чугункина, 25-летнего холостого беспартийного условно осужденного.
После некоторого перерыва в записях доктор Борменталь описал существо как полностью сформировавшегося человека маленького роста.
Доктор Борменталь понял, что это совсем новый организм и наблюдать его нужно сначала. Бывший пес сводит короткое знакомство с товарищем Швондером. Человечек стал носить ядовито-голубой галстук и лаковые штиблеты, от которых Филиппу Филиппычу было не по себе. К тому же существо все более дерзко стало себя вести — спать на полатях в кухне, плевать на пол, подкарауливать Зину в темноте. Преображенский решил с ним поговорить, но от этого стало еще хуже — человечек потребовал документ, чтобы прописаться в этом доме. Он выбрал себе имя — Полиграф Полиграфович Шариков.
Швондер и Шариков заставили-таки профессора подписать прошение о документах. Преображенский
