предъявил ему фотографию.
— Конечно, я его знаю! — уверенно заявил Габи. — Мы все его прекрасно знаем. Да вон он, у вас за спиной, сами поглядите…
Инспектор резко обернулся — и еле устоял на ногах. Перед ним с безмятежным видом стоял Фернан. Марион и сама на миг оторопела — так похож был Фернан на мальчика из парка: такое же тонкое бледное лицо, те же светлые глаза, даже белокурая прядь, спадающая на лоб…
— Это правда ты? — выйдя из оцепенения, спросил Синэ.
Фернан был мальчик тихий, не особо проказливый, но уж больно соблазнительный выпал случай.
— Ну конечно! — пресерьёзно заверил он. — Единственный сын моей матери. Снимали два года назад, когда открывали новую мэрию. Как же мне не помнить! Не каждый день видишь своё фото в газете.
— А что это с тобой за женщина?
— Это свояченица брата моего дяди Сипри
С досады инспектор Синэ швырнул оземь свою шляпу, обнажив голову, преждевременно оплешивевшую от многотрудных и малоинтересных расследований и ежедневного белота. Когда он ушёл, ребята вздохнули с облегчением, но были ему благодарны за эту интермедию, которая развеселила всех и сплотила.
Марион жестом прервала их смех.
— Дело слепого с нашей помощью улажено, — торжественно объявила она. — С этим всё. С нынешнего дня все разговоры о нём прекращаем. Месье Тео просил поблагодарить вас от его имени. Если наша помощь ещё понадобится, он даст знать. Вопросы у кого-нибудь есть?
Вопросы были у всех, но Марион повернула дело так, что задавать их никто не решился. Только малыш Бонбон выразил недовольство столь сжатым резюме.
— А по-моему, — серьёзно сказал он, — кое-что так и осталось непонятно. Хотелось бы всё-таки разобраться насчёт Сто Су…
— Пошли разбираться! — со смехом закричал Габи и нахлобучил ему до самого подбородка брошенную инспектором старую шляпу.
В таком виде ребята довели его до карьера Вильмари и прямо в шляпе спустили с горки. Инспектор Бонбон даже купаться пошёл в ней, и компания, выкинув всё из головы, предалась буйному веселью.
14 июля
Марион не могла всё-таки не посвятить Габи, как предводителя, в суть дела. Таким образом тайна стала достоянием троих. Потом Габи, особенно доверявший Зидору, под большим секретом сообщил тому всю подноготную «дела № 2», то есть историю слепого. Не прошло и суток, как Зидор не менее конфиденциально поведал её своему собрату по беззаконию Жуану-Испанцу. Тот из земляческой солидарности кое-что рассказал Крикэ Лярикэ, чем до крайности разжёг его воображение. Не в силах переварить такое в одиночку, негритёнок поделился с Татавом, украсив историю леденящими кровь подробностями и приплетя к ней африканскую страшилку про львов из своего богатого репертуара. Через четверть часа Татав уже рассказывал Берте и Мели, связав их обетом молчания, что слепой раньше охотился на львов в Бобо-Диулассу и использовал в качестве приманки негритят, которых похищал в окрестных деревнях. В итоге бедняга Бонбон получил от девочек окончательную версию, дополненную и перевранную до неузнаваемости; он ничего не понял, да и не пытался понять. Словом, к концу недели все были более или менее в курсе дела, причём каждый делал вид, что ничего не знает, и о слепом больше не говорили, чего, собственно, и добивалась Марион.
Фантомас между тем как сквозь землю провалился. Этого и следовало ожидать, но ребятам стало как-то пусто без того, кто больше месяца занимал все их мысли.
Марион решилась ещё раз сходить на улицу Вольных Стрелков. И месье Тео, и его подопечные дружески её приветствовали. Да, слепой всё ещё был там и почти всё время оставался нем и безучастен — бродил ли он целыми днями по дому или играл на своём аккордеоне.
Месье Тео исполнил обещание и повидался с Боллаэром, чтобы уговорить его пересмотреть свою позицию. Но владелец гаража был непоколебим. Месье Тео и сам признавал, что и ребёнку лучше не знать правды об отце, и отцу такое свидание, столь же мучительное, сколь бессмысленное, ничего, кроме ещё горшего разочарования, не принесло бы.
— И как он это принял? — спросила Марион.
— Лучше, чем мы думали, — сказал месье Тео. — Но хандрит, конечно. А то вдруг на него находит — прямо на людей бросается, проклинает нас на чём свет стоит. На днях ещё немного, и мы бы выставили его вон — вместе с собакой, аккордеоном и всеми пожитками. Спасибо, Нанар привёл его в чувство. Можно подумать, этот пёс понимает его лучше, чем человек. Прижмётся к хозяину — и тот сразу успокаивается. Слепой нам как-то сказал, что кабы не эта собака, ему бы только и осталось что утопиться.
Месье Тео смущённо почесал в затылке:
— Одно только плохо, — сказал он, — жрёт твой Нанар, как голодный лев. Прямо прорва какая-то, а не собака…
Марион рассмеялась.
— Может, слепой хоть ради собаки сделал бы над собой усилие и заработал ей на прокорм? Попробуйте уговорить его снова выходить играть — на Рыночную площадь, например, да мало ли куда. Народ у нас в Лювиньи вообще-то не скупой. Просто надо знать, где играть, а мы бы ему все подходящие места показали. Он может запросто зарабатывать пятьсот-шестьсот франков в день.
Она замолчала, глядя в пространство и застенчиво улыбаясь.
— Вообще-то, — призналась она, — нам его не хватает.
— Я ему скажу, — обещал месье Тео. — Может, это заставит его встряхнуться.
Когда Марион шла к калитке, ей навстречу из кухни с кастрюлей в руках вышел Сакко, а о его ноги тёрся роскошный кот.
Марион не была злопамятной, но разбитая коленка всё ещё нет-нет да напоминала о том, как ей однажды досталось на безлюдной улице Нового Квартала.
— А кто вчера спёр три кило колбасы из лавки на улице Пио? — грозно вопросила она, преграждая здоровяку дорогу.
Большой Сакко только рот разинул. Остальные у него за спиной помирали со смеху.
— Это не он, — заверил девочку месье Тео. — Здесь у нас только два вора: вот этот котяра да твой Нанар — на пару они вскрывают кладовку только так…
В эту пору даже в самых бедных семьях Лювиньи начинали поговаривать о море, об отпусках — оплачиваемых или за свой счёт. Татав и Бонбон в один прекрасный день объявили, что в самое ближайшее время отправятся в летний лагерь. Остальные немного им завидовали и в ожидании великого дня отъезда изводили «дезертиров» насмешками и устрашающими пророчествами. Но братья Луврие так никуда и не уехали.
— Эй, лагерники! — дразнил их Габи во время купания. — Смотрите, вон ваш поезд уходит…
В самом деле, по насыпи над карьером с утра до вечера тянулись дополнительные поезда курортного направления, словно издеваясь над завсегдатаями этого мини-Довиля, которые с воплями бултыхались в жёлтой от глины воде.
— «Поедем на каникулы, поедем на каникулы» — заладили тоже! — кричал Зидор тритонам Лювиньи-на-Водах. — Лично я свои прекрасно проведу на родимой мостовой улицы Маласси, как и каждое лето. В гостях хорошо, а дома лучше!
И окунал с головой Берту, Мели, Крикэ или Бонбона. Бонбон теперь не расставался с поношенной
