шляпой инспектора Синэ и разгуливал по улицам, гордо неся на себе этот головной убор, пропитанный сыщицким трудовым потом.
Ребята даже себе не признались бы, что все эти игры и шутки — лишь попытка заменить что-то подлинное, недостающее, о чём они, все десятеро, не сговариваясь, продолжают думать. Да, им определённо не хватало слепого. Жуан-Испанец и Фернан как-то наведались на улицу Сезар-Сантини. Гараж стоял закрытый. Красных слонов Боллаэра тоже нигде не было видно. Тогда озадаченные сыщики перенесли расследование на забытую улицу. Много времени оно не заняло. Там царили безмолвие и запустение. Месье Боллаэр собрал свои пожитки и скрылся в неизвестном направлении с женой, приёмным сыном и подручными, братьями Пирс, чтобы на новом месте зажить, наконец, спокойной и счастливой семейной жизнью.
Наметилось было новое развлечение, которое чуть не стало «делом № 3». Один из билетов ежегодной лотереи, проданных в баре-табачной, что на Главной улице, выиграл 75 миллионов франков. Все обитатели Лювиньи-Сортировочной и Лювиньи-Камбруз ломали головы — кому же это так повезло. Счастливец, однако, свою удачу не афишировал и не выдавал себя излишней расточительностью.
Габи тут же пустил своих ищеек по новому следу. Натренированные полутора месяцами слежки ребята рассыпались во всех направлениях, вынюхивая мультимиллионера среди двенадцати тысяч обитателей Лювиньи. Ни одна хозяйка не могла теперь купить курицу или баранью ногу, не попав под прицел подозрительных взглядов, а через десять минут о покупке уже докладывали Габи в штабе расследования перед кафе «Паризьен» на Рыночной площади.
— Вот жмот! — возмущался Габи, раз за разом убеждаясь, что его агенты вытянули пустышку. — Получил такие деньжищи, а всё ему мало: сидит на них, как курица на яйцах, ждёт, чтоб ещё вылупились… А вот ты, например, Татав, что стал бы делать, если б нашёл у себя в буфете 75 миллионов?
— В летний лагерь поехал бы, — пробурчал несостоявшийся лагерник, всё ещё переживавший крушение своих надежд.
— Идите вы все к чёрту!
— А ты, Зидор?
— Я, — размечтался Арс
— Семьдесят пять миллионов! — вздыхала Марион, чья душевная щедрость сразу же обращала все её мысли к помощи ближнему. — Конечно, на всё, что я хотела бы сделать, этого не хватит…
Несмотря на неусыпные бдения неугомонных сыщиков, обладатель счастливого билета оставался неизвестным. А между тем наступило 14 июля. Габи ради такого праздника объявил выходной. Берта и Мели сняли наблюдение с колбасной на улице Пио, а Зидор оставил свой пост перед магазином спорттоваров, в витрине которого красовался сверкающий мотороллер последней модели.
Всенародный праздник в Лювиньи справляли кто как мог, в зависимости от престижности района, предпочтений жителей и регламента питейных заведений. На Рыночной площади, на Главной и Парижской улицах непрерывно играли оркестры, и народ танцевал под трубы и барабаны, сотрясавшие мощными звуками тихие окрестные улочки.
Марион по распоряжению Габи опустошила общую кассу: это составило семьсот семьдесят франков, которые все пошли на покупку петард, ракет, шутих и прочей пиротехники. С успехом испытав несколько образцов боеприпасов, остальное припрятали до вечера.
До улицы Маленьких Бедняков, расположенной в стороне от центра событий, доносилось лишь приглушённое эхо праздника, и вечер опустился на неё буднично и неинтересно. Погода весь день стояла ясная, и в десять часов было ещё довольно светло, но ребятам разрешили гулять только до двенадцати, так что они не стали больше ждать и начали на свой лад отмечать, на всю улицу, взятие Бастилии. Первая шутиха великолепнейшим образом взорвалась и отлетела прямо под юбку дородной мадам Бабен, сидевшей у себя на крыльце, за что Татав схлопотал не менее великолепную оплеуху.
Марион подожгла бенгальский огонь, и тоже удачно — он долго рассыпал искры, заливая улицу чудесным зелёным сиянием под восторженные ахи и охи, раздающиеся из неосвещённых окон. Бонбон бегал взад-вперёд по улице и поджигал петарды под каждой дверью. Тем временем Габи, Зидор и Фернан в палисаднике Дуэнов готовили к запуску большой фейерверк при непосредственном участии самого хозяина. С нижнего конца улицы подтянулся народ — посмотреть, что получится; зрители ждали напротив дома, лениво обмениваясь скептическими замечаниями. В успех они не очень-то верили.
В одиннадцать часов Габи, назначенный главным пиротехником, под напряжённое молчание поджёг первый фитиль. Увы! Срок годности у боеприпасов, видимо, давно истёк: только две ракеты, выплюнув несколько жалких искорок, с шипением канули куда-то за крышу. Большой бенгальский огонь и вовсе не загорелся, зато изрыгнул на зрителей клубы чёрного дыма.
— Зажигай свечу! — крикнул Дуэн-старший, огорчаясь за детей и надеясь, что хоть она не подведёт.
Габи поднёс спичку к большой римской свече. Она разорвалась на месте с громким непристойным звуком, который имел-таки успех — зрители расхохотались.
— Спокойно, не нервничай, — сказал месье Дуэн. — Остаётся ещё «букет» — наверняка это лучшее, что есть в наборе.
Букет долго не загорался, а потом внезапно грохнул, как из пушки, и опалил вьющиеся розы мадам Дуэн. Публика беззлобно освистала незадачливых пиротехников.
Габи был уже готов проклясть и Республику, и её славную годовщину, как вдруг на углу улицы Сесиль заиграл аккордеон. Звуки музыки разом всё преобразили, и летняя ночь вновь показалась ребятам прекрасной.
— Слепой! — закричал Фернан.
Марион и остальные уже бежали вниз по улице.
Сидя на своём складном стуле, Фантомас лихо наяривал вальс.
— Мы здесь! — сказала Марион, остановившись перед ним.
— Все десятеро…
Слепой чуть заметно кивнул, и впервые ребята увидели, как он улыбается.
Улицу Маленьких Бедняков не украшали ни цветные фонарики, ни гирлянды, но в домах, окружающих перекрёсток, одно за другим загорелись все окна, и в их мягком золотистом свете уже закружились под ритмичные звуки пианино на лямке первые танцоры. Мели Бабен церемонно вступила в круг об руку с Крикэ Лярикэ, за ними — Берта с Бонбоном, Фернан и Марион, лицо которой светилось радостью. Что касается Зидора, то он отплясывал какой-то дикий танец в паре с толстяком Татавом.
Кто-то из живущих на перекрёстке, хоть и не выиграл 75 миллионов, притащил из ближайшего бистро целый ящик пива и лимонада и соорудил из двух садовых столиков бесплатный бар. Угощал он всех, а в первую очередь — уличного музыканта, который без устали играл танец за танцем.
Веселье, царившее в городе, докатилось-таки до улицы Маленьких Бедняков, и её обитатели окунулись в него с головой. Из-под синих очков по лицу слепого ручьями стекал пот, но он улыбался. Незнакомые люди подходили к Фантомасу и дружески хлопали его по плечу. Эта ночь всё списала, всё было прощено и забыто. Стало возможным, наконец, из глубины отчаяния вернуться к нормальной жизни. Весёлый смех горожан вторил аккордеону, и последняя фарандола[10] вихрем закрутилась вокруг человека в чёрном. Он, пустив сегодня в пляс улицу Маленьких Бедняков, стал здесь своим.
Было уже совсем поздно, когда дети, пожелав слепому доброй ночи, разошлись по домам. Только Марион и Фернан не спешили уходить. Одно за другим гасли окошки.
— Я вот всё думаю — вы что, совсем-совсем ничего не видите? — спросила Марион, глядя, как слепой привычно собирает своё хозяйство.
— Бывают дни, когда что-то чуть забрезжит, — усмехнулся тот. — Но твоего лица я не увижу никогда…
