Душехранитель

изобрести — это язык, похожий на смесь щебета птиц и предсмертных хрипов бешеной собаки!  — прозвучало из его уст на языке Оритана, но фраза была услышана лишь качающимся под зеркалом чертенком.

* * *

— Рената! — Марго появилась в дверях операторской, как недобрый вестник: начальница очень редко заходила в этот кабинет.

Рената оторвалась от работы и не сразу поняла, отчего так тревожно лицо подруги.

Марго мотнула головой, приглашая следовать за собой. В коридоре она коротко бросила:

— Тебя спрашивает Людка. Ничего не знаю, но, судя по голосу, что-то серьезное…

— Рената Александровна? — послышался в трубке плачущий голос Людмилы.

Та издала утвердительное мычание.

— Я не знаю, как это получилось. Саша пропал.

Людмила отвлеклась лишь на пару минут. Только что, казалось бы, сын Ренаты играл на лужайке в парке — и тут его не стало. Он будто растворился в воздухе. Няня обежала весь парк, и никто не мог дать ей вразумительного ответа по поводу маленького мальчика, которого она искала.

Рената беспомощно обернулась и посмотрела на Марго. Та пожала плечами, не понимая, в чем дело. Она склонилась над столом, пряди темных волос упали ей на лицо. На фоне белых панелей, которыми были отделаны стены кабинета, Марго выглядела черной кляксой. И было что-то знакомое во всем ее облике, что-то пугающее…

— Что мне делать, Рената?! — продолжала взывать Людмила. — Может быть, вызвать милицию?

— Езжай домой, — посоветовала Рита Ренате и, взяв из рук подруги трубку, сказала няне: — Мы сейчас приедем.

Рената закрыла лицо руками. Сюжет из ее кошмаров, в котором она теряет сына, в котором происходит страшный катаклизм, а она ищет и не может найти Сашу, даже не представляя, где он, вдруг с невероятной жестокостью воплотился в реальность. Так, что даже не верилось…

— Давай, мать, давай! — Рита быстро вскочила с места, обняла подругу за плечи и повела ее к своей машине. — Гроссман так и не появился?

Рената неспособна была даже двинуть головой.

Холод. В их доме царил холод и космическая пустота. А Людмила плавала в ней, словно обмороженный кусок астероида — лишняя, неестественная…

Ренате хотелось спрятаться и не слышать лопотания подруг. Они обе ничего не понимали. Всё, что предлагали Люда и Марго, заведомо было глупостью. Рената поняла главное. Она осталась один на один с этим миром — как тогда, когда рожала сына. И этот мир, чуждый и незаинтересованный в ее существовании, снова равнодушно смотрел на нее…

«Уйдите!» — жестом попросила она и, свернувшись на постели, замерла.

Няня и Марго переглянулись.

Не поможет никто. Только она сама…

Рената протянула руку и надавила пальцем на кнопку телепульта. Экран засветился, но звук прорвался в тишину квартиры секундой раньше:

— «Слава безумцам, которые осмеливаются любить, зная, что всему этому придет конец! Слава мудрецам, которые живут себе, как будто бы они бессмертны!»

Захаровская экранизация сказки Шварца. Бородатый красавец-Янковский в стеганом халате на фоне декораций, облизываемых безжалостными языками огня. И тревожная, безумно прекрасная, но тревожная музыка «за кадром»…

А когда ты знаешь, что бессмертен? А когда знаешь, что любовь твоя — лишь песчинка в причинно- следственной цепочке бытия? А когда понятия «безумец» и «мудрец» становятся тождественными?

И трещит по швам, сгорает привычная картина мира. И снова хочется отринуть откровение, перестать знать о бессмертии, прекратить борьбу с самим собой…

О, Саша! О, Тассатио! Мятежные душа и сердце! Наконец я поняла вас, предел вашего мужества и безрассудства! Вы живете с этим так давно, что даже Природа потеряла бы всякую надежду. А вы живете, верите, любите, надеетесь…

Первое же озарение, первый же лучик истинной Памяти поверг меня в состояние, когда кажется, что ты постигла все, что теперь — лишь замереть и уйти, уйти в небытие, навсегда, храня внутри себя эту безбрежную вселенную… Это случилось со мной уже так давно, и я с трудом заставила себя перешагнуть неведомый рубеж. Только ради сына, который держал меня здесь, который не давал закрыть глаза, спрятаться, увлечься фантомной идеей спасенья через очередную гибель.

Нелепо, смешно, безрассудно, безумно, волшебно…
Ни толку, ни сроку, ни в лад, невпопад совершенно…

Пустыми глазами смотрела Рената в мерцающий телеэкран…

ВТОРАЯ РЕАЛЬНОСТЬ. ИЮЛЬ. МЮНХЕН

Кажется, на этот раз операция помогла. Андрей уже вставал и мог изредка прогуливаться по маленькому больничному парку. Это лето в Германии выдалось на редкость дождливым, прохладным, неласковым, но Серапионов был рад любой погоде, потому что способность двигаться возвращалась к нему, а боли понемногу отступали.

Пациенты-немцы с удивлением смотрели из окон своих палат на странного человека, бродившего под дождем.

Андрей подходил к арке ворот, с которой стекали капли, подставлял руку и смотрел, как растекается влага по коже. В последний раз он делал так много лет назад, будучи мальчишкой.

Сегодня дождь лишь накрапывал, и в парке Серапионов был не один…

…Виктор Николаевич Рушинский оставил свой автомобиль на парковке, ровный асфальт которой расчерчивали яркие линии. Машины посетителей стояли по одну сторону, машины медперсонала — по другую. Ровными рядами, как на плацу.

Рушинский усмехнулся, по привычке заблокировал дверцы (хотя здесь это была лишняя мера предосторожности) и взял карточку из рук дежурного.

Вчера он привез сюда жену, Аллу, с острым аппендицитом, и теперь приехал проведать ее после операции…

…Андрей свернул с главной аллеи, направляясь к беседке под огромным каштаном. Говорили, что этому дереву почти сто лет. Здесь всегда было тихо и загадочно. Даже мрачно. А жизнелюбивые общительные немцы, подчиняясь указаниям психологов, утверждающих, что для скорейшего выздоровления необходимы только положительные эмоции, избегали таких «готических» мест…

…Виктор Николаевич прошел по главной аллее четырьмя минутами позже и скрылся за прозрачными дверьми, что разъехались при его приближении, а затем, поглотив, снова сомкнулись…

…Серапионов постоял в беседке, потирая пальцем известку на колонночке. Строение совсем недавно отремонтировали. Дождевые подтеки не оставляли на побелке ржавых разводов: известь быстро высыхала, и колонны вновь становились девственно-белыми.

Сегодня с утра в душе Андрея поселилась какая-то тревога. Он не мог дать ей определения, не мог понять, в чем причина. А теперь ощутил на себе взгляд. Отчетливо ощутил, почти осязаемо. Даже засвербело в поврежденных позвонках.

Может быть, правы немцы, считающие, что для выздоровления нужно избегать мрачных ландшафтов