Что заставило Хаузера и его коллег, получивших возможность с помощью «Компаса науки» указать путь погруженным во мрак специалистам по эволюции языка, выбрать такое контрпродуктивное направление?
Явилось ли это неизбежным результатом вышеописанного компромисса или сработал какой-то другой фактор? Снова обратимся к истории.
В 1996 году журнал
Безусловно, с формальной точки зрения человеческий язык представляет собой одну из форм коммуникации животных, хотя в этом классе он — одинокая белая ворона. В книге такого типа, конечно, найдется место краткой главе, перечисляющей основные отличия человеческого языка от других элементов класса. Но вы уж точно не ожидаете увидеть (а мне, лингвисту, и в голову бы не пришло написать) такую книгу по коммуникации животных, которая, после коротенького вступления, разразилась бы сорока страницами, посвященными критическому анализу того, что имели сказать об эволюции языка пятеро лингвистов и двое биологов, потом посвятила бы двадцать восемь страниц тому, как работает язык, разнообразив текст сравнениями языка с другими системами животных и завершаясь дюжиной страниц о том, как бы создать новую систему коммуникации, которая имела бы по меньшей мере несколько свойств языка.
Я уверен, что Хаузер никогда не пытался показать, что коммуникация животных представляет собой некую пирамиду (или лестницу), по которой все животные, стиснув зубы и спотыкаясь, пытаются забраться на вершину, являющуюся человеческим языком. Но именно такая картина неизбежно возникает в сознании. И если вы задаетесь вопросом, откуда взялся этот образ, как недоумевал и я, может быть, разгадкой послужит следующий абзац:
В исследованиях эволюции языка всеобщее внимание приковано к тому, являются ли определенные компоненты языковой способности атрибутами исключительно человеческого языка… являются ли они уникальными. С точки зрения логики человеческая уникальность должна основываться на данных, демонстрирующих отсутствие определенных черт у животных и, если браться за дело серьезно, необходим масштабный сбор данных для проведения сравнительного анализа.
Вот тут у меня челюсть и отвалилась. С чего бы это «всеобщее внимание» заинтересовалось человеческой уникальностью? Что общего у человеческой уникальности с проблемой эволюции языка? Я бы за человеческую уникальность и ломаного гроша не дал. Просто так случилось, что я представитель того биологического вида, у которого есть язык, и мне хотелось бы выяснить, как и зачем он нам достался. А уникальностью каждый биологический вид обладает по определению, иначе он лишь часть вида.
Вся шумиха по поводу человеческой уникальности представляет собой отвлекающий маневр, который применяется в войне за культурные ценности. Есть люди, преследующие свои идеологические цели, которым хотелось бы доказать, что практически все в человеке уникально, и есть другие, которые, исходя из других идеологических целей, хотят доказать, что в человеке практически ничего уникального найти нельзя. Ну и, как обычно, существуют нерешительные субъекты, предлагающие «умеренный» компромисс между двумя позициями. Хаузер находится близко к тем, кто выступает против человеческой уникальности, но в ряды фанатиков не вступает.
Моя реакция в этом вопросе — послать все к чертям. Ученым не следует иметь дело с такими вещами. Нужно просто ответить на настоящие вопросы, а шелуха уникальности потом осядет там, где сможет. Поскольку стоит начать переживать из-за «человеческой уникальности», как эволюция сразу же предстает в неверном свете. Сразу бросается в глаза, как другие виды похожи (или не похожи) на человека. Вы уже не можете удержаться от того, чтобы использовать человека как стандарт для измерения других видов. Вы начинаете заниматься именно тем, чего ни в коем случае не должны делать сторонники «антиуникальности». Вы ставите свой собственный вид на вершину процесса эволюции.
Конечно же, у эволюции нет ни вершины, ни вида, который на ней находился бы. Даже если бы такая вершина существовала, поместить туда самих себя было бы очевидным тщеславием. Но мы-то лишь пытаемся выяснить, что, как и почему произошло с тех пор, как на свете жил последний общий предок людей и шимпанзе.
Те же советы, которые дает специалистам в области эволюции языка обсуждаемая нами статья, к этой задаче совершенно не относятся. Более того, будь она прямо направлена на то, чтобы удержать исследователей от решения этой задачи, и то ей не удалось бы произвести больший эффект. Статья мобилизовала ученых на ловлю блох в труднодоступных местах, чтобы провести все возможные эксперименты на всех известных видах животных и установить, у кого есть какие предпосылки для развития языка, а какие способности у животных отсутствуют. Обнадеживает, что в последнюю категорию так ничего и не попало. И хотя авторы постарались использовать обтекаемые фразы, которые могли быть и были изменены в дальнейшем, когда их начали обвинять в слишком узком определении FLN, по тону статьи было заметно, что они верили или по крайней мере надеялись, что FLN окажется всего-навсего рекурсией, а рекурсия, пусть даже она отсутствует в поведении любых других видов, на самом деле у них встречается, просто используют ее только для ориентировки, или в социальных взаимоотношениях, или… Ну или еще для чего-нибудь.
Но ведь если рекурсия встречается у других видов, то почему же она не вошла в перечень предпосылок и не образовала у них язык задолго до того, как это сделали мы?
Ну… Может быть, потому, что «рекурсия у животных представляет собой модульную систему, созданную для определенной функции (например, ориентировки) и закрытую для других систем. В процессе эволюции данная система могла стать проницаемой и всеобъемлющей… Этот переход от специфичности к неспецифичности мог направляться выборочными воздействиями окружающей среды, уникальными для нашего эволюционного прошлого, или произойти вследствие других видов нейронной реорганизации».
Отлично, молодцы, а теперь объясните простыми словами, как непроницаемая модульная система стала проницаемой.
«В любом случае, это гипотезы, подлежащие проверке…»
Только вот как вы собрались их проверять?
Прошло шесть лет, и никто пока не нашел рекурсию у других биологических видов. Конечно, кто знает, может быть, кто-то обнаружил ее в эту самую минуту. Но я не жду, что рак на горе свистнет.
Работа Хаузера — Хомского — Фитча не осталась незамеченной. Годами не затихали, вернее, кипели дебаты на страницах журнала
В суматохе затерялось и обсуждение того, что происходило в промежутке между зарождением языка и его расцветом. Вы, наверное, подумали, что Джекендофф, выдвинувший гипотезу о девяти стадиях языковой эволюции, или Линкер, который вместе с Полом Блумом
