Язык Адама: Как люди создали язык, как язык создал людей

1990 году опубликовал статью о программе последовательных правил, могли возразить против такого упущения. Тогда Хаузеру, одобрительно отзывавшемуся о концепции протоязыка, пришлось бы поднимать вопрос о том, как именно язык, однажды зародившись, развивался дальше.

Тогда мне пришло в голову, что, может быть, отсутствие в статье чего-либо промежуточного между отсутствием языка и его полным присутствием было не случайным, а преднамеренным. Может быть, для того, чтобы альянс Хомский — Хаузер остался на плаву, все промежуточные стадии должны были отправиться прямиком под ковер.

Как такое могло случиться? Неужели они действительно могли утверждать, что язык, зрелый и полноценный, взял да и вырос из головы Юпитера?[6]

Статья в Science прямо этого не говорит. Конечно, такое и нельзя говорить, ведь любое подобное утверждение будет соверешенно ненаучным и «небиологичным». Но ведь если все элементы языка присутствуют у других видов и для порождения языка необходима одна лишь рекурсия, то как еще можно это интерпретировать?

Когда мое смятение достигло вершины, передо мной, подобно deus ex machina («богу из машины»), появился сам Хомский, готовый дать необходимые разъяснения.

Хомский редко появляется на встречах лингвистов и вообще редко посещает те места, где он не может посвятить равное время языку и политике. Тем не менее, пытаясь наверстать годы упущений и проволочек, он появился на встрече, посвященной эволюции языка, которая прошла осенью 2005 года в кампусе Нью-Йоркского университета в Стони Брук.

Встреча должна была проходить в формате симпозиума, такой греческой штуки, когда надо общаться с Платоном и юношами, пить много вина и вместе постигать глубокие философские истины. Может быть, те, кто плохо знал Хомского, надеялись, что он появится на срок, достаточный, чтобы опрокинуть стаканчик, отпустить шуточку и подкинуть парочку свежих теорий. Конечно же, это был не тот случай. Хомский — человек занятой: он сам сказал мне, что проводит шесть часов ежедневно (или еженощно), отвечая на письма, около сотни штук за раз. Он появился в один из вечеров, поужинал, выступил с докладом и в полдень следующего дня уехал.

Тем не менее он оставил нам необычайно ясное положение о том, как, по его мнению, эволюционировал язык, которое мы сейчас и представим.

В некой маленькой группе, потомками которой мы все являемся, произошла некоторая перенастройка мозга (rewiring of the brain), вызвавшая операцию неограниченного Слияния (Merge), применяемую к понятиям того типа, который я упоминал выше… Индивиды с такой перенастройкой обладали рядом преимуществ: способностью к сложным умозаключениям, планированию, интерпретации и так далее. Способность передавалась по наследству, и ее носители получали превосходство. На этой стадии экстернализация принесла бы преимущество, поэтому, вероятно, способность соединилась с вторичным процессом в сенсомоторной системе, ответственной за экстернализацию и интеракции, включая коммуникацию… Непросто представить себе описание человеческой эволюции, которое не делало бы, по меньшей мере, таких допущений в той или иной форме [курсив Бикертона].

Тут нам потребуется небольшое разъяснение.

К примеру, «экстернализация» означает ‘начать говорить’. Все эти способности к сложным умозаключениям, планированию, интерпретации и прочему уже были на нужном месте и в рабочем состоянии, и только тогда кому-то приходит в голову мысль: «Эй, а не применить ли их для болтовни?».

Далее, когда Хомский говорит о понятиях, упомянутых выше, он имеет в виду другой параграф своего доклада, в котором утверждает следующее:

Впрочем, представляется, что между человеческими понятийными системами и символьными системами других животных существуют некоторые принципиальные различия. Даже простейшие слова и понятия человеческого языка и мышления не имеют связи с независимыми от сознания сущностями, которые описаны в коммуникации животных… Символы человеческого языка и мышления совсем другие…

То, что здесь описывает Хомский, представляет глубокое различие между человеком и животными, которое мы уже наблюдали в предыдущих главах. В коммуникации животных, как мы видели, тип «функциональной референции», которую мы имеем (если вообще имеем хоть какую-то референцию), обращен к «независимым от сознания сущностям» — прямо к вещам из реального мира, а не к обобщенным понятиям, как это делают слова. Когда мы используем слово, например леопард, мы не ссылаемся на конкретного леопарда (если только мы не оговариваем это дополнительно) и менее всего на того, который у нас перед глазами. Мы имеем в виду леопардов вообще: утверждение «леопарды живут в Африке» не перестанет быть истинным, если пара из них обитает в местном зоопарке. Но когда животное дает предупредительный сигнал «леопард», оно ссылается на конкретного зверя, который присутствует здесь и сейчас. Так что в этом параграфе Хомский отмечает возможности человеческих слов, а в предыдущем он говорит о том, что отдельные человеческие слова могут соединяться и формировать предложения.

Пока все в порядке, вот только я уже говорил здесь и даже объяснял, почему происходит именно так, что сигналы животных с их «независимой от сознания референцией» просто не могут соединяться в силу естественных причин.

Но Хомский также утверждает, что человеческие слова (и типично человеческие понятия, которые за ними скрываются) — это единственные элементы, к которым применима рекурсия. То есть когда рекурсия появилась (в результате «перенастройки мозга»), эти понятия уже должны были присутствовать. Это означает, что, по Хомскому, события происходили в такой последовательности:

Стадия первая. У животных есть понятия, которые несоединимы между собой.

Стадия вторая. Появляются типично человеческие понятия, которые могли бы соединяться.

Стадия третья. Перенастройка мозга.

Стадия четвертая. Происходит Слияние, и типично человеческие понятия начинают соединяться между собой.

Стадия пятая. Развиваются способности к сложным умозаключениям, планированию и проч.

Стадия шестая. Люди начинают разговаривать.

То есть Хомский просто-напросто добавляет к проблеме эволюции языка вторую, не менее пугающую, проблему: как появились на свет типично человеческие понятия.

Приведем причину, по которой «не менее пугающая проблема» — это, возможно, преуменьшение.

Мы говорим о естественном отборе генетических вариаций. Но это лишь ярлык, за которым скрываются более сложные процессы, и серьезное упрощение по отношению к ходу эволюции. Генетические вариации естественному отбору не видны. Отбор не может выбирать гены: он выбирает целые организмы, те, которые живут дольше и производят больше потомства. Позволяют ли какие-то гены жить дольше или размножаться больше? Опять-таки воздействие не прямое, потому что только поведение живых организмов, а не гены определяет, как долго они проживут или сколько потомков произведут на свет. Конечно, набор возможностей определяется генами: если гены не произведут крылья, о полетах можно забыть. Тем не менее не гены определяют, какое именно поведение изберет конкретное животное, при том что именно от поведения зависит, выживет ли особь и даст ли потомство. Естественный отбор происходит в реальном мире, через взаимодействие организмов и среды, а не через те события, которые происходят внутри организма.

Но, согласно Хомскому, язык должен был развиться внутри организма прежде, чем он мог бы проявиться вовне.

Ну и ладно, скажете вы. Животные, которые могут думать и планировать будущее, даже если они не способны говорить, смогут жить дольше и размножаться лучше, чем те, которые не думают и планов не