Он наклонил голову, подумав о нежном и беспомощном младенце, которому он помог появиться на свет.
— Я молюсь о том, чтобы так и оказалось.
— Кто мог обвинить вас? У вас есть идеи?
— Ни единой.
— Но был ребенок?
Рэнд не ответил. Он поклялся молчать. Он не нарушал клятвы.
— Вскоре после того, как Генрих прибыл из Босворта в прошлом году, — заметила леди, не отрывая взгляда от его лица, — ходили слухи о француженке, которая высадилась с ним в Уэльсе и путешествовала в его обозе с багажом. Она никогда не появлялась при дворе официально, возможно, из-за его скорого обручения с Елизаветой Йоркской. Генрих не хотел, чтобы что-то помешало ему жениться на дочери Эдуарда IV, так как это обещало прибавить законности его притязаниям на трон... — Она нетерпеливо нахмурилась. — Не смотрите так встревоженно, никто не может нас услышать!
— Не ваша прелестная шейка может пострадать, если Генрих будет недоволен, — сказал он с сухим упреком, — хотя может быть и она, если вы продолжите в этом ключе. То есть если вам как знатной женщине не предложат благородную казнь.
Она проигнорировала последнюю остроту.
— А как еще можно говорить? Я только говорю правду.
— Правда — это то, что провозгласит король.
— Так цинично. Я не знала, что вы были при дворе достаточно долго, чтобы так говорить.
Он посмотрел вперед, где первые наездники их длинной кавалькады приближались к небольшому ручью, чтобы перейти его вброд. На лугу пел жаворонок, и теплый ветер обдувал пшеницу, которая ждала жатвы, так что она качалась, как золотое море. До них доносились запахи созревающего зерна вместе с пылью от их переезда и едва уловимым ароматом спеющих ягод с живой изгороди вдалеке.
— Я служил двору Генриха задолго до того, как он достиг берегов Англии в прошлом году, — сказал он наконец. — Этого было достаточно.
— Тогда дело в том, что вы покинули короля по своей собственной воле. Возможно, поэтому он приказал привезти вас обратно. Те, кто носит корону, зачастую относятся подозрительно к людям, которые удалились от их августейшей особы.
— Одинаково опасно и приближаться слишком близко, и оставаться в стороне. Что же делать мирному человеку?
Она смотрела на него долгое мгновение, прежде чем сказать:
— Вас действительно не заботит жизнь при дворе.
— Я предпочитаю Брэсфорд, где мои труды имеют ощутимое значение, где есть время понаблюдать за рассветом, за дождем, склонами гор и толстыми овцами в полях.
— Фермер все-таки, — пробормотала она еле слышно. Через мгновение она нахмурилась. — Брэсфорд достаточно изолирован, чтобы стать прекрасным убежищем. Король не захочет, чтобы его жена узнала, что у него была любовница, которую он прятал в каком-то укромном месте. У него будет ребенок, вы же знаете. У королевы, я имею в виду.
— Я слышал об этом.
— Она скоро должна родить, через пару месяцев — спешное дело, так как свадьба была только в январе. Говорят, король сильно нервничает, потому что Елизавета никогда не отличалась крепким здоровьем. Он постарается, чтобы она не узнала, что его любовница тоже ждала ребенка. Конечно, если именно эта француженка была вашей гостьей, когда произошло убийство ребенка.
Он должен был быть готов к тому, что дама, знакомая со слухами при дворе, сможет выстроить цепочку событий.
— Не было никакого убийства, — сказал он снова.
— Все же кто-то, кажется, убил этого ребенка. Это не слишком удивительно, я полагаю, если принять во внимание многих наследников, умерших при загадочных обстоятельствах, двоих мальчиков Эдуарда IV в Белой башне, сына Ричарда III и многих других. Если младенец был мальчиком, даже незаконнорожденным...
— Это был не... — Рэнд запнулся с тихим проклятием.
— Ясно, это была девочка, дочь Генриха, — сказала она, удовлетворенно откинувшись. — Все равно возможность остается.
Рэнд остановился и спешился с боевого коня, бросив поводья своему оруженосцу Дэвиду, который приблизился достаточно близко, чтобы взять их. Догнав медленно движущийся паланкин за несколько больших шагов, он запрыгнул внутрь и задернул занавеску у входа, закрыв себя внутри с леди Изабель.
Она выпустила из рук мешочек со сладостями и спешно отползла к передней панели паланкина. Подтянув к себе ноги, она обмотала юбку вокруг голых лодыжек.
— Что... что вы делаете?
— Как мне убедить вас в том, как опасно говорить неосторожно? — спросил он, наклонившись к ней, обхватив рукой свое поднятое колено. — Вы можете думать, что вы в безопасности, потому что Генрих улыбается вам время от времени или потому что вы друг его супруги. Но Елизавета еще не коронована и вряд ли будет, пока не произведет на свет наследника трона. Как дочь дома Йорков она остается при дворе с молчаливого согласия, так что не обладает властью, чтобы спасти вас от гнева Генриха. На самом деле она должна держать язык за зубами, чтобы защитить себя от наблюдателей, расставленных вокруг нее матерью короля.
— Леди Маргарет? Она никому не причинит вреда.
— Женщина, которая несколько десятилетий плетет интриги, выходит замуж, чтобы прибрать к рукам деньги, необходимые для создания армии, достаточно сильной, способной посадить ее сына на трон, — от нее можно ждать чего угодно, и вам лучше запомнить это. У леди Маргарет только одна мысль в голове — укрепить положение Генриха. Разгневайте ее, позвольте ей воспринимать вас как угрозу и никто не даст за вашу жизнь ни пенни.
— Почему вас это должно беспокоить? — спросила она так тихо, что ему пришлось напрячь слух, чтобы услышать. — Зачем вам предупреждать меня?
— Потому что я такой же неискренний, как они, — сказал он в мрачном отчаянии. — У меня тоже есть только одна мысль, которая не имеет отношения ни к королям, ни к королевам.
— И какая?
Она не должна была спрашивать. Это был тот последний толчок, который ему требовался.
Потянувшись к ней, он схватил ее в свои объятия так быстро, что паланкин покачнулся на жердях.
— Показать вам, как еще можно использовать дамский рот, — страстно ответил он, — и особенно этот маленький, острый, розово-зеленый язычок.
Она посмотрела на него оттуда, где она оказалась прижатой к его поднятому колену. Ее глаза были дымчато-зелеными, как северные холмы. Ее плоский чепец и вуаль съехали, так что волосы струились серебристым огнем по его колену. Она зажмурилась, когда он прижался ртом к ее губам.
Он почувствовал вкус марципана и сладкой, теплой женщины, вкус, более опьяняющий, чем превосходная медовуха. Рэнд наслаждался им, опьяненный, очарованный мягкостью ее губ, их влажными внутренними поверхностями, ровными, как стекло, краями ее зубов. Ее дыхание мягко щекотало его лицо. Он держал ее крепко в своих объятиях, соблазнительную в своей неподвижности. Он освободил руку, взял ее за изящно изогнутое запястье твердыми пальцами, заскользил вверх, пока его ладонь не обхватила ее великолепную грудь. Сосок был маленькой, твердой ягодкой под тонкой шерстью ее корсажа. Когда он стал твердеть еще больше, он стал водить по нему круговыми движениями большого пальца снова и снова в бешеном возбуждении.
Она издала низкий звук — отчасти стон, отчасти протест. Он услышал, но отказался признать его, вместо этого углубив поцелуй. Отступление ее языка увлекало его, ее вкус порабощал его. Желание в его голове, груди, разгоряченном паху требовало ее все больше и больше. Ее влажная мягкость была его Граалем, и он неутомимо искал ее, скользя рукой по ее бедру и под подолом платья. Он провел рукой вверх по ее икре, бедру и выше, там, где она лежала незащищенная, бесконечно уязвимая под его мародерскими пальцами.
