радостно. — Есть еще один вопрос, который я должен обсудить с вами. Генрих предложил нам комнату недалеко от королевских покоев. Она больше, чем любая из тех, что мы занимаем сейчас, но ставит нас под надзор личной охраны короля. Мы могли бы, если вы предпочтете, поселиться вне стен дворца, побыть в более интимной обстановке и не быть всецело в распоряжении нашего суверена. Сложность состоит в том, что, если мы откажемся от его предложения, Генрих может расценить это как оскорбление и настоять на том, чтобы я принял это как форму домашнего ареста.
— И что здесь обсуждать? — спросила она, подняв бровь. — Кажется, вы решили это дело на свое усмотрение.
— В любом случае я хочу знать ваши предпочтения и передам их Генриху.
Это был еще один необычный поворот событий, что с ней советовались по поводу того, где она будет жить. Она не была уверена, что ей это нравится, учитывая ответственность, сопутствующую этому.
— Я, признаться, предпочла бы менее публичное жилье, — сказала она наконец. — Но, кажется, глупо отказываться от щедрости короля.
— Тогда мне согласиться за нас обоих?
— Если это то, что вы предпочитаете.
Он хмыкнул:
— Что я бы предпочел, так это отправиться в Брэсфорд, как только будут произнесены наши клятвы, оставив короля, двор и празднование. Или еще лучше — никогда не уезжать оттуда.
— Но вы не можете. Мы не можем.
— Да. — Он задержал ее руку в своих руках на мгновение дольше. Затем он наклонил голову, чтобы прижаться губами к ее ладони в покалывающем прощании. — В таком случае, — сказал он, отпустив ее, — вряд ли имеет значение, где мы будем спать завтра ночью, пока мы вместе.
Последнее было важным условием, подумала она, таким, которое было у обоих на уме, пока они говорили о комнатах для ночлега и королевской воле. Когда это было сказано вслух, оно стало казаться более реальным. Ее желудок сжался, когда осознание закружило ей голову. Однако вместе с этим пробежала волнующая дрожь любопытства: как это будет — лежать обнаженной в объятиях этого мужчины, подчиниться его воле, его касаниям, отдаться ему.
Она бы хотела, чтобы он не говорил о брачной ночи вслух. Она действительно этого хотела.
Улыбка осветила лицо Рэнда, когда он увидел, как Изабель приближается к нему, улыбка облегчения от того, что она появилась, собственничества и чисто похотливого предвкушения. Она была прекрасной и благородной леди до корней волос в своем свадебном наряде из зеленого и белого шелка, расшитого золотой нитью и изумрудами. Скоро она будет принадлежать ему. Он чувствовал себя почти достойным в соответствующей одежде из блестящей ткани. Почти, но не совсем.
По милости его величества их клятвы были произнесены в частной королевской часовне св. Стефана, как указал Генрих накануне вечером. Выбор этого места можно было расценить и как знак высокой благосклонности и как уловку, чтобы убедиться, что все произойдет так, как повелел король. Резные стены этого темного и величественного помещения были позолочены и разрисованы вермильоном, а окна были украшены рубинами, сапфирами и изумрудами. Сами камни пропитались запахом затхлого дыма, пыли, ладана и святости.
Рука Изабель была холодной и слегка дрожала, когда она вложила ее в его руку. Рэнд крепко сжал ее. Они повернулись лицом к епископу Мортону, который вел церемонию. Позади них сидели несколько свидетелей — король, королева, мать короля, сводный брат Изабель Грейдон и его единородный брат Уильям Мак-Коннелл. Этого было более чем достаточно, по мнению Рэнда.
Ничего не помешало им произнести клятвы. Не было ни вооруженного нападения, ни священного вмешательства, и, разумеется, никакого проявления пресловутого проклятия Грейдонов. Рэнд не ожидал его, но тем не менее почувствовал облегчение, когда они закончили.
Затем он прошел со своей невестой по галерее, которая вела из часовни во дворец, вдыхая свежий вечерний воздух как женатый мужчина. И он не мог оторвать взгляда от своей жены, изучая ее спокойное бледное лицо, грудь, вздымающуюся под покровом мягкого шелка, ее длинные блестящие распущенные волосы, в которые ему хотелось зарыться лицом. Он не мог подавить ликование внутри себя при мысли о ночи, которая должна наступить, независимо от того, каким будет его будущее.
Он подумал, что Генрих должен был включить один из новых гульфиков в свой подарочный свадебный костюм. Хотя и неудачное обмундирование, по мнению Рэнда, этот фальшивый атрибут мог скрыть тот, настоящий.
— Что? — спросила Изабель, говоря тихо, чтобы те, кто шел впереди, не слышали. — Я запачкала лицо, почему вы смотрите на меня так?
— Вы само совершенство, — ответил он с улыбкой. — Я просто восхищаюсь моей невестой. Ну и пытаюсь думать, как попросить у нее знак ее расположения.
— Моего расположения, — повторила она, в то время как ее глаза расширились и густой румянец залил щеки.
Кривая улыбка изогнула его рот, а жар пробежал по позвоночнику.
— Не этого рода, хотя я приму его охотно и в любом месте, в котором вы назовете. Нет, знак, чтобы надеть на турнир или, скорее, побоище, которое было приказано провести.
— Побоище? — спросила она, хватаясь за эту тему, несомненно, чтобы избежать его предложения. — Разве такой импровизированный бой не запрещен?
— Король приказал провести его как специальное мероприятие. Разве вы не видели приготовления, которые шли во внутренних дворах?
— Я думала, они, должно быть, для какой-то военной экспедиции, которую он пошлет за город.
— Я предполагаю, что между ними нет большой разницы.
Длинные колоколообразные рукава, прикрепленные к плечам
ее платья, раздуло ветром, когда она повернулась к нему:
— Вы же не будете участвовать? Безусловно, молодой жених является исключением?
— Мне приказано выйти на ристалище, — сказал он ровным тоном. — Генрих, я верю, считает это судом Божьим. — Рэнд думал о нем, скорее, как о хорошем способе ускорить долгий день празднования, который предстоял впереди, чтобы ночь могла прийти скорее.
— Вы имеете в виду...
Один утолок его рта поднялся в грустном признании ее удивления.
— Если меня убьют или серьезно ранят, тогда я виновен. Если я выживу, это будет Божий знак моей невиновности. Победа, вы же понимаете, не исключит законного суда в Королевском суде когда-нибудь позднее.
— Это варварство!
— Это традиция, хотя, возможно, я придаю себе слишком много важности, и королевская цель заключается в том, чтобы просто развлечь толпу. Генрих хочет использовать публичное мероприятие себе во благо. Ничто так не убеждает массы в могуществе короля, как его рыцари, которые сражаются на ристалище.
— Или как те, кому он благоволит, разодетые в шелка и атлас, — сказала она, указав рукой на его свадебный костюм, который, как и ее платье, был выполнен в белом и зеленом цветах Генриха.
— Мы составляем прекрасную пару, разве нет? — протянул он, — как подходящие друг другу надгробные фигуры.
Она подавилась смехом. При этом звуке Генрих, который шел впереди, держа под руку королеву, оглянулся. Изабель сразу же напустила на себя торжественный вид, но король все понял и мягко улыбнулся, радуясь проявлению согласия между ними.
Рэнд был также рад видеть, что его невеста стала менее церемонной. Ее руки были как лед там, в часовне, и не согрелись за всю церемонию. Ее прикосновение сквозь его шелковый рукав было теплее сейчас, слишком теплым, чтобы его тело и ум находились в покое, и ее лицо, которое было мертвенно- бледным до этого, приобрело естественный нежный оттенок.
Они прошли несколько шагов. Изабель смотрела прямо перед собой, пока следы веселья не исчезли с ее лица. Через мгновение она сделала быстрый вдох и сказала, не глядя на него:
