задумал в этом роде».
Еще ранее повести «Вешние воды» воображение Тургенева занял замысел романа «Новь», первый краткий конспект которого он набросал сразу же после поездки в Россию в 1870 году, где в то время начинался новый подъем демократического движения народнической интеллигенции.
Тема и фабула романа вынашивались на протяжении нескольких лет. Читатели и друзья нетерпеливо ждали от него большого полотна, социально-значимого, в котором ставились бы жизненно важные вопросы.
«Я и сам понимаю и чувствую, что мне следует произвести нечто более крупное и современное», — писал Тургенев С. К. Брюлловой вскоре после появления рассказа «Конец Чертопханова», в котором он вернулся к тематике «Записок охотника». И добавлял: «У меня готов сюжет и план романа — ибо я вовсе не думаю, что в нашу эпоху перевелись типы и описывать нечего — но из двенадцати лиц, составляющих мой персонал, два лица не довольно изучены на месте — не взяты живьем, а сочинять в известном смысле я не хочу…»
Какой же важный современный вопрос решил поставить писатель в своем новом произведении? Он намеревался отразить в романе так называемое «хождение в народ», начавшееся еще в шестидесятых годах, но особенно усилившееся в 1873–1874 годах.
Это движение, глубоко захватившее передовых представителей русской интеллигенции, главным образом разночинной, приняло очень широкий размах. Молодые революционеры шли в народ, веря, что крестьянство сразу же отзовется на пропаганду социалистических идей и поднимется на борьбу с самодержавием и помещиками.
Они были движимы благородным порывом принести пользу народу, понять его нужды и запросы, разделить с ним все его тяготы. Их мучила мысль, что блага цивилизации покупаются ценою народных страданий, и они, не задумываясь, отрекались от этих благ, ломали привычный уклад своей жизни, расставались с семьями, оставляли учебные заведения, сознательно обрекали себя не только на всевозможные лишения, но и на тюрьмы и ссылку.
Трагедия этих людей заключалась в том, что они ошибочно видели в крестьянстве главную и единственную революционную силу, считая, что Россия через общину придет к социализму. Исторические условия обрекли это движение на неудачу.
Об этом новом этапе русской общественной жизни и хотел рассказать в своем последнем романе Тургенев.
Лишь изредка приезжая в Россию, он не мог глубоко и всесторонне изучить особенности описываемых явлений, среду революционеров, их типы и характеры. Но все же Тургенев надеялся, что благодаря близкому общению и дружбе с народниками-эмигрантами он сумеет получить довольно полное представление о самом движении, о его деятелях и правдиво отобразить это общественное явление.
Париж в ту пору снова стал прибежищем для эмигрантов. Тургенев возобновил здесь знакомство с видным идеологом революционного народничества П. Л. Лавровым, с которым встречался еще в конце пятидесятых годов в Петербурге. Через него он сблизился с Германом Лопатиным, П. А. Кропоткиным и другими тогдашними революционными деятелями, скрывавшимися за границей от преследований царского правительства.
Общаясь с ними, Тургенев успел полюбить некоторых из них. Особенным расположением его пользовался Герман Лопатин, необыкновенно смелый, энергичный и решительный человек, обладавший несгибаемой волей.
«Умница и молодец», «несокрушимый юноша», «светлая голова», — называл его Тургенев. Он проникся глубоким уважением к этому юному другу Маркса, успевшему пройти трудный и опасный путь революционера-подпольщика, и говорил, что перед такими людьми он, старик, шапку снимает, ибо чувствует в них действительное присутствие силы, таланта и ума.
Эмигранты знакомили его с революционной литературой, сообщали много интересных фактов, которые могли служить ему материалом при создании романа «Новь».
Писатель с большим интересом расспрашивал Лаврова о жизни русской студенческой колонии в Цюрихе, о ее содействии изданию журнала «Вперед!», он хотел знать все подробности ее быта, ее внутренней жизни. «Я видел, — пишет Лавров, — как он был взволнован рассказом о группе молодых девушек, живших отшельницами и самоотверженно отдававших свое время, свой труд, свои небольшие средства на дело, в котором они участвовали только как наборщицы. Ни он, ни я, мы не знали тогда, что говорили о будущих героинях «процесса 50-ти», которые впишут навсегда свои имена в историю русского революционного движения».
Тургенев охотно оказывал всяческую помощь эмигрантам, содействовал устройству их литературных произведений в различные журналы и газеты, снабжал деньгами, хлопотал за них перед французскими властями, организовывал литературно-музыкальные утренники для сбора средств. На одном из таких утренников, происходившем в доме Виардо, артистка выступила сама с пением романсов Чайковского на слова Фета. Лопатин, бывший на этом утреннике, вспоминал, что Полина Виардо, которой было уже за пятьдесят лет, исполнила романсы с сильным, страстным чувством.
Тургенев прочитал рассказ Глеба Успенского «Ходоки». Он много раз репетировал чтение в присутствии самого автора (жившего в то время в Париже), стремясь как можно живее и ярче передать интонации диалога в рассказе. «Я из сил выбился слушать его, но зато вышло отлично», — писал Н. К. Михайловскому Г. Успенский.
При участии Ивана Сергеевича была создана в Париже библиотека для русских эмигрантов.
— Я хотел, чтобы у них было место, где бы они могли проводить несколько часов в теплой комнате и где бы они могли собираться, чтобы не быть совершенно потерянными в большом городе, — говорил он.
Когда Лавров познакомил Ивана Сергеевича с планом издания журнала «Вперед!», тот выразил готовность вносить ежегодно пятьсот франков на расходы по изданию.
— Это бьет по правительству, — заметил он, — и я готов помочь всем, чем могу.
Репрессии русских властей против революционной молодежи, к которой Тургенев относился с живым сочувствием, ценя ее готовность к самопожертвованию, вызывали негодование у писателя.
«Иван Сергеевич, — вспоминает Лавров, — рассказывал о положении дел в России, об отсутствии всякой надежды на правительство, растущей реакции, о бессилии и трусости его либеральных друзей. Он не высказывал надежды на то, чтобы наша попытка расшевелить русское общество удалась; напротив, тогда как и после, он считал невозможным для нас сблизиться с народом, внести в него пропаганду социалистических идей. Но во всех его словах высказывалась ненависть к правительственному гнету и сочувствие всякой попытке бороться против него».
Здесь Лавровым отмечены настроения писателя в пору создания «Нови». Подготовительный процесс работы над нею — живые наблюдения, накапливание и отбор материала, составление подробных характеристик героев, конспекты глав и отдельных сцен — продолжался очень долго. Вот почему Тургенев говорил, что «Новь» далась ему особенно трудно. Зато само написание романа прошло в удивительно короткий срок. Весной 1876 года Тургенев вплотную приступил к работе над «Новью» и в течение трех месяцев успел довести ее до конца. А ведь это был самый большой по размерам роман Тургенева. Правда, он писал «Новь», уже не отрываясь ни для каких других дел, работал «как вол», «не разгибая спины» с утра до ночи. Три четверти романа были написаны в Спасском, которое писатель шутливо назвал в одном письме своим «лукоморьем».
Тургенев возлагал большие надежды на этот роман, считая, что «Новь» будет последним крупным его произведением, в которое он вложит всю душу. «Мне остается сказать еще раз: подождите моего романа, — обращался он к Салтыкову-Щедрину в январе 1876 года, — а пока не серчайте на меня, что я, чтобы не отвыкнуть от пера, пишу легкие и незначительные вещи… Кто знает, мне, быть может, еще суждено зажечь сердца людей…»
В это время у Тургенева установились близкие отношения с гениальным сатириком. Если в молодые годы Иван Сергеевич не сумел достойным образом оценить его творчество, то теперь он заявлял безоговорочно, что Щедрин в области сатиры не имеет себе равных.
В 1871 году Тургенев поместил в английском журнале статью об «Истории одного города». В ней он дал очень высокую характеристику творчества Щедрина, назвав его книгу замечательным явлением не
