Писателя смущали, конечно, не отзывы реакционеров, их мнением он мог спокойно пренебречь, — его огорчали отзывы тех, кому он сочувствовал. «Нет, нельзя пытаться вытащить самую суть России наружу, живя почти постоянно вдали от нее», — писал он Стасюлевичу в 1877 году.
Однако в дальнейшем демократическая критика дала иное, более трезвое и справедливое истолкование образов романа, имевшего немалое значение в истории развития русского общества.
Интересно в этом плане свидетельство профессионального революционера, большевика- подпольщика С. И. Мицкевича, который писал в своих воспоминаниях об огромном впечатлении, произведенном на него «Новью».
По словам Мицкевича, роман Тургенева помог ему понять, что «революционеры — это и есть лучшие люди, которые хотят просветить крестьян и рабочих и поднять их на революцию против их. угнетателей».
О необходимости пересмотреть установившуюся с самого начала оценку «Нови» как произведения неправдивого писал А. В. Луначарский. Героиню «Нови» Марианну он назвал «самой светлой звездой на всем небосклоне русской литературы», считал «Новь» высокохудожественным, захватывающим романом и горячо рекомендовал его советской молодежи, напомнив, что Тургенев первый описал жизнь революционеров семидесятых годов.
ГЛАВА XXVII
ДРУЖЕСКИЕ СВЯЗИ С ФРАНЦУЗСКИМИ ПИСАТЕЛЯМИ
За время своей жизни за границей Тургенев нередко встречался со многими представителями главнейших европейских литератур.
Но наиболее тесные творческие и дружеские связи возникли у него с французскими писателями- реалистами — Гюставом Флобером, Эдмондом Гонкуром, Альфонсом Доде, Эмилем Золя и Ги де Мопассаном, составившими тесное литературное содружество.
Особенно часто бывал в их кругу Тургенев в семидесятые годы, когда переехал из Баден-Бадена в Париж.
Еще до сближения с этой группой писателей Тургенев познакомился в 1857 году с Проспером Мериме, который, как мы помним, во время Крымской войны с большим сочувствием встретил выход во Франции отдельного издания «Записок охотника». С тех пор Мериме не переставал внимательно следить за развитием таланта Тургенева.
Внутренний мир французского писателя не сразу раскрылся Ивану Сергеевичу. Сначала Мериме показался ему чрезмерно сдержанным, замкнутым и сухим человеком. И лишь со временем он понял, что у Мериме под наружным равнодушием кроется «самое любящее сердце».
Особенно дорого было Тургеневу то, что Мериме проявлял большой интерес к русскому народу, к его истории, к быту, искренне любил русскую литературу и русский язык. По словам Тургенева, Мериме «положительно благоговел перед Пушкиным и глубоко и верно понимал и ценил красоты его поэзии». В одной из своих статей он поставил Пушкина на первое место во всей европейской поэзии XIX века.
Именно любовь к Пушкину и заставила Мериме изучить русский язык, необычайное богатство которого поразило его.
Проспер Мериме явился одним из первых переводчиков произведений Пушкина, Лермонтова и Гоголя во Франции, и в ряде случаев работа над этими переводами была осуществлена им в сотрудничестве с Тургеневым.
В нем Мериме проницательно увидел продолжателя пушкинских и гоголевских традиций. Он считал его крупнейшим современным прозаиком и настойчиво рекомендовал своим друзьям знакомиться с его произведениями. Перу его принадлежат переводы некоторых повестей и рассказов Тургенева.
Прочитав по-русски роман «Отцы и дети», Мериме взялся редактировать французский перевод романа и написал к нему предисловие, где отметил, что это произведение вызвало бурю и на родине автора. Шум, поднятый вокруг романа, противоречивые отзывы критики, «неистовство публики» — все это Мериме расценивал как своеобразный успех романа. «Не было недостатка ни в пристрастной критике, ни в клевете, ни в брани печати, не хватало, быть может, только церковного отлучения, — с иронией отмечал он в предисловии. — В России, как и везде, нельзя безнаказанно высказывать правду тем, кто о ней не спрашивает».
Живя в Баден-Бадене, Тургенев постоянно переписывался с Мериме. Они делились в письмах своими творческими замыслами и планами и проявляли активный интерес к работе друг друга.
Когда «Дым» был напечатан в «Русском вестнике», Тургенев послал Мериме журнальный оттиск этого романа. В ответном письме Проспер Мериме дал подробный отзыв об этом произведении, отнеся его к числу лучших созданий Тургенева. Однако он не ограничился одними похвалами и сделал несколько существенных критических замечаний. Так, например, сцена у Губарева в начале романа показалась ему лишней, отвлекающей внимание читателей от естественного развития сюжета. «Заметьте, — писал он Тургеневу, — что в роман, как в лабиринт, хорошо войти с нитью в руке, а вы начинаете с того, что даете мне целый клубок, в достаточной мере запутанный».
В следующем году Мериме выступил в газете «Монитер» со второй статьей о Тургеневе. Он писал, что имя русского романиста стало настолько популярным во Франции, что каждое его новое произведение ожидается там с таким же нетерпением, как и в России.
Характеризуя творческую манеру Тургенева, уже признанного тогда во Франции одним из вождей реалистической школы, Мериме подчеркнул беспристрастие, свойственное русскому писателю, который «не объявляет себя судьею современного общества, а рисует его таким, каким видел его».
Мериме говорит об острой наблюдательности Тургенева, о его большом искусстве психологического анализа и необыкновенной поэтичности описаний природы.
В последних числах сентября 1870 года Тургенев получил от Мериме из Франции короткое письмо, в котором тот благодарил Ивана Сергеевича за присылку оттиска «Казни Тропмана» и высказывал свое суждение об этом очерке.
Письмо было написано Проспером Мериме за три часа до смерти. Прочитав через несколько дней в бельгийской газете известие о его кончине, Тургенев тотчас же послал в редакцию «Петербургских ведомостей» некролог, в котором дал общую оценку деятельности французского писателя, отметив его обширные и разнообразные знания, его всегдашнее стремление быть правдивым в искусстве, точность и простоту его стиля.
Спустя десять лет Тургенев в своей речи на открытии памятника Пушкину в Москве в 1880 году вспомнил о неизменной любви Мериме к великому русскому поэту и привел слова французского писателя, сказанные ему, Тургеневу, однажды:
«Ваша поэзия ищет прежде всего правды, а красота потом является сама собою; наши поэты, напротив, идут совсем противоположной дорогой: они хлопочут прежде всего об эффекте, остроумии, блеске, и если ко всему этому им предстанет возможность не оскорблять правдоподобия, так они и это, пожалуй, возьмут в придачу».
Из французских писателей старшего поколения близко знакома с Тургеневым была и Жорж Санд. Впервые он встретился с нею в пору молодости: их познакомил Михаил Бакунин в сороковых годах, когда имя Тургенева во Франции никому еще не было известно.
В дальнейшем они не виделись по крайней мере лет двадцать.
За это время Тургенев завоевал европейскую славу. Некоторые его повести и рассказы, переведенные на французский язык, стали известны Жорж Санд, и она в конце 1868 года писала о Тургеневе своему близкому другу Флоберу: «Я его очень мало знаю, но знаю наизусть. Какой талант и как это оригинально и сочно!»
Французскую писательницу, как и Проспера Мериме, покорила простота, правдивость и глубина содержания произведений Тургенева. Сопоставляя их с произведениями своих соотечественников, она заме чает: «Я нахожу, что иностранцы пишут лучше нас. Они не позируют, а мы драпируемся или
