В сознании современников этот праздник остался как одно из незабываемых событий русской общественной жизни конца прошлого столетия.
Первоначально открытие памятника было намечено на 26 мая — в день рождения Пушкина, но затем перенесено на 6 июня.
Избранный вместе с Григоровичем и другими литераторами депутатом от Литературного фонда на пушкинские торжества, Тургенев принимал живейшее участие в подготовке праздника, разработке его программы, в переговорах и переписке с писателями, учеными, артистами. Эта непривычная организационная работа изрядно утомила его.
24 апреля (6 мая) Тургенев отправил из Москвы короткое письмо Флоберу, начинавшееся шутливым сообщением, что он «еще жив и здоров. Я верчусь и скачу, как белка в колесе; нахожусь здесь уже неделю. В будущий понедельник уеду в деревню, пробуду там десять дней, вдыхая запах берез и слушая, как
Тургенев стремился скорее уехать в Спасское, чтобы приготовить там в тишине и уединении речь о Пушкине, которую должен был прочитать в публичном заседании Общества любителей российской словесности в дни торжества.
«В Москву вернусь к открытию памятника нашему великому поэту Пушкину, — сообщал он в том же письме Флоберу. — NB: Комитет пришлет Вам приглашение! Вы, разумеется, не приедете, но если Вы пришлете телеграмму, то она будет прочитана на банкете под восторженные аплодисменты присутствующих». Заканчивая письмо, Тургенев выражал надежду обнять в июне своего друга в Париже.
По дороге в Спасское он заезжал в Ясную Поляну— ему хотелось склонить Л. Н. Толстого к участию в пушкинских торжествах. Он пробыл там два дня. «Была весна, — вспоминает С. Л. Толстой, — разные певчие птицы свистели и пели в саду. Иван Сергеевич хорошо знал птиц и отличал их по пению. «Это поет овсянка, — говорил он, — это коноплянка, это скворец» и т. д. Отец признавался, что он так хорошо птиц не знает. Пролет вальдшнепов был в самом разгаре».
Вместе с Толстым, его женой и сыновьями Тургенев ездил на тягу в казенный лес за рекой Воронкой.
Софья Андреевна Толстая рассказывает об этой поездке в своих воспоминаниях: «Весенний вечер был прелестен, но тяга была неудачна: кто-то раз выстрелил в пролетавшего вальдшнепа, но птицу не нашли. Тургенев стоял со мной у большого, еще не одетого листвой дуба и что-то делал с ружьем, когда я его спросила:
— Отчего Вы так давно ничего не писали, Иван Сергеевич?
Тургенев оглянулся кругом себя, сделал виноватую улыбку, которая имела особую прелесть в этом крупном человеке, и сказал:
— Никто нас не слышит? Ну, я Вам скажу, что всякий раз, как я задумывал писать что-нибудь, меня трясла лихорадка любви. Теперь это прошло: я стар; я не могу больше ни любить, ни писать…»
Во время долгих разговоров наедине с Толстым Тургенев рассказал ему, между прочим, о том сильном впечатлении, какое произвел во Франции роман «Война и мир». Отчасти это было уже известно Толстому, потому что в начале года Тургенев переслал ему из Парижа восторженный отзыв Флобера. Выражая благодарность Тургеневу за то, что тот дал ему возможность прочитать роман Толстого, Флобер писал: «Это первоклассная вещь! Какой художник и какой психолог! Два первые тома изумительны, но третий страшно катится вниз. Он повторяется! и философствует! Одним словом, здесь виден он сам, автор и русский, тогда как до тех пор были только природа и человечество. Мне кажется, что кое-где есть места шекспировские! Я вскрикивал от восторга во время чтения… а оно продолжается долго! Да, это сильно, очень сильно!»
Но Льва Толстого уже не волновали отзывы о его романах. Он переживал в ту пору глубокий нравственный кризис, приведший его к полному отказу от художественного творчества.
Свою главную задачу Лев Толстой видел теперь в том, чтобы воздействовать на умы людей не художественными произведениями, а моралистическими сочинениями, в которых он призывал к нравственному самоусовершенствованию.
Просьбу Тургенева приехать в Москву к открытию памятника Пушкину он решительно отклонил, потому что всегда относился отрицательно к торжественным и официальным празднествам. Хотя Тургенев был очень огорчен этим отказом, они расстались тепло и дружелюбно.
На другой день после приезда в Спасское Тургенев прочитал в газете известие о внезапной смерти Флобера, сломленного непомерно напряженным литературным трудом. Иван Сергеевич был до глубины души потрясен утратой близкого друга и долго не мог прийти в себя.
«Все эти дни я в печальном настроении, — писал он Стасюлевичу, — смерть моего друга Флобера меня глубоко поразила. Золотой был человек и великий талант!»
К открытию памятника Пушкину он вернулся в Москву. К этому времени сюда приехали многие писатели: Ф. М. Достоевский, А. Н. Островский, Д. В. Григорович и другие.
В поезде, вышедшем из Петербурга в Москву 4 июня в четыре часа дня, большую часть пассажиров составляли писатели, артисты, художники, представители всевозможных обществ и организаций, отправлявшиеся на торжества. В вагонах этого поезда с наступлением сумерек до самого рассвета декламировали стихи и поэмы Пушкина. Потом поэты Я. Полонский и А. Плещеев прочитали публике свои стихотворения, посвященные великому учителю.
«Три дня продолжались торжества, — писал один из участников их — известный общественный деятель и литератор А. Ф. Кони, — причем главным живым героем этих торжеств являлся, по общему признанию, Тургенев».
Видевшие Ивана Сергеевича в самый день открытия памятника единодушно отмечали какое-то особенно приподнятое его настроение. Он признавался потом, что был несказанно рад присутствовать на этом празднике.
Еще недавно был жив советский писатель Н. Д. Телешов, которому посчастливилось в отроческом возрасте быть свидетелем открытия памятника Пушкину.
«Помню хорошо, — писал в своих воспоминаниях Телешов, — красивую голову маститого писателя Тургенева, с пышными седыми волосами, стоявшего у подножия монумента, с которого торжественно только что сдернули серое покрывало. Помню восторг всей громадной толпы народа, в гуще которой находился и я, тринадцатилетний юнец, восторженный поклонник поэта. Помню бывших тут же на празднике писателей — Майкова, Полонского, Писемского, Островского, Достоевского…
Тургенев на этом торжестве говорил:
— Будем надеяться, что всякий наш потомок, с любовью остановившийся перед изваянием Пушкина и понимающий значение этой любви, тем самым докажет, что он, подобно Пушкину, стал более русским и более образованным, более свободным человеком».
В своем выступлении в Обществе любителей российской словесности Тургенев особо остановился на вопросе о том, что было сделано Пушкиным для создания русского литературного языка.
Упомянув о народной войне 1812 года, о скитаниях Пушкина по России, о его «погружении в народную речь» как о фактах, в сильной степени способствовавших развитию творческой независимости и самобытности поэта, Тургенев сказал:
— Нет сомнения, что он создал наш поэтический, наш литературный язык и что нам и нашим потомкам остается только идти по пути, проложенному его гением. Мы находим в языке, созданном Пушкиным, все условия живучести: русское творчество и русская восприимчивость стройно слились в этом великолепном языке, и сам Пушкин был великолепный русский художник.
Среди рассказов, написанных Тургеневым после романа «Новь», наиболее значительными были «Песнь торжествующей любви» и «После смерти» («Клара Милич»).
Первый из них посвящен памяти Гюстава Флобера. По красоте языка, поэтичности сюжета и тонкости психологического рисунка этот рассказ, написанный в духе итальянских средневековых легенд, занимает особое место в творчестве Тургенева. П. В. Анненков по прочтении корректуры «Песни торжествующей любви» заметил, что «по форме… это маленький шедевр. Такого мастерства в изложении немного и у него самого».
В основе сюжета рассказа «После смерти» («Клара Милич»), несмотря на некоторый фантастический
