Первая бурная встреча 'мужчины' на заводе вызвала необходимость как-то упорядочить отношения с ним. По этому поводу тетя Мотя устроила специальное 'женское совещание'. После долгих споров на Вадю была установлена очередь. За неделю он должен был 'обслужить' всех35 уголовниц, по пять в сутки. Он сопротивлялся, но его заставляли угрозами и силой. Так 17-летний школьник Вадим Луганцев впервые познал женщину. Это познание сделало его женоненавистником, пожалуй, на всю жизнь.
Через две недели он бежал ночью с завода. Бежал не в тайгу, а в лагерное управление. Стоя перед начальником на дрожащих от слабости ногах, исхудавший до последней степени, с горящими полубезумием глазами, он объявил ему:
— Делайте со мною, что хотите. Сажайте в карцер или расстреливайте. Если же отошлете обратно, я убегу в тайгу. Пусть лучше меня волки разорвут.
Начальник лагеря смилостивился над ним.
— Ладно. Пойдешь в лес на общие работы… С тех пор в лагере для провинившихся заключенных было установлено новое наказание. Их посылали к женщинам на горшечный завод. Это наказание считалось вторым по тяжести. Первым был расстрел.
Вадим Луганцев пробыл в концлагере около трех лет, а затем его привезли в Ставрополь 'на переследствие дела'. Следователь отнесся к нему сочувственно.
— Я постараюсь вам помочь, насколько смогу, — пообещал он подследственнику…
В Холодногорске Вадим узнал, что его отец был арестован и расстрелян, как 'враг народа', а мать покончила самоубийством, бросившись под поезд. Родных на 'воле' у юноши не осталось.
Однажды в разговоре со мной он признался, что единственный раз в жизни был в влюблен в девушку, в свою одноклассницу Лизу, но к этому признанию поспешил добавить:
— Теперь бы я эту Лизку собственными руками повесил. Она тоже сука…
Следователь выполнил данное Вадиму обещание. В январьское утро 1939 года его вызвали из Холодногорска с вещами. Старший надзиратель, стоя в дверях, сказал ему:
— Радуйся и пляши! На волю идешь. Заключенный испуганно отшатнулся от него.
— На волю? Я не хочу!
— Вот дурак! — удивился тюремщик. — Другой бы радовался, а ты брыкаешься. Почему такое?
— Там бабы, — содрогнувшись ответил Вадим. Вдруг на его лице появилась улыбка и, не обращаясь ни к кому, он произнес со вздохом облегчения:
— Ничего. Я скоро вернусь обратно в тюрьму. На воле кого-нибудь зарежу. Бабу какую-нибудь…
Я смотрю на его жуткую улыбку и мысленно очень ярко представляю, как он будет убивать женщину. От этой воображаемой картины мне становится холодно. Волна леденящей дрожи медленно проходит у меня по спине вдоль позвоночника.
16. 'Фашист'
Сельский активист Карпо Жовтенко прибежал к районному уполномоченному НКВД, запыхавшись
— Так и есть, товарищ начальник! Как я раньше и говорил. Учитель Шульцин — злостная контра. Явный фашист. Агент гитлеровской разведки. Недаром у него фамилия вроде немецкой.
— Сократись и не трещи над ухом, — оборвал активиста уполномоченный. — Про фамилию мы знаем. Давай факты!
— Даю. При обыске у Шульцина обнаружена антисоветская фашистская литература.
— Н-ну!?
— Аж четыре книги. На немецком языке.
— Арестовали уже его?
— А как же, товарищ начальник? Сидит в собачнике комендатуры.
— Ладно. Разберемся…
Вечером Карпо Жовтенко выступал с речью на совещании сельского партийного актива:
— Так вот, товарищи! Что мы имеем на сегодняшний день на данном этапе классовой борьбы в нашем селе? Мы имеем, товарищи, на отдельных участках явное притупление классовой бдительности, примиренчество к врагам народа, снижение активности борьбы против агентов иностранных разведок. Прошлой ночью нами арестован преподаватель немецкого языка в неполной средней школе — Владимир Шульцин. По заданию немецко-фашистской разведки он пролез в нашу советскую школу и вел там свою гнусную вражескую работу. Почему он мог вести ее безнаказанно на протяжении ряда лет? А потому, товарищи, что коллектив школы самоуспокоился и не сумел разоблачить замаскировавшегося фашиста. Это позорнейший факт, товарищи! Мы должны заклеймить примиренчество и притупление коллектива неполной средней школы.
Совещание партактива охотно откликнулось на такой призыв своего сочлена. В резолюции ему было выражено одобрение, а сельских учителей 'заклеймили'…
Об арестованном Владимире Шульцине районный уполномоченый НКВД вспомнил лишь спустя три с лишним месяца. В районе, в связи с чисткой, было очень много работы. Нехватало следователей для разбора 'дел'; нехватало и оперативников для производства обысков и арестов. Обыски и аресты часто приходилось поручать наиболее энергичным, проверенным и преданным советской власти сельским активистам. Они действовали усердно, но иногда, — по терминологии коммунистов, — 'ломали дрова' и 'перегибали палку', арестовывая совсем не тех, кто были нужны энкаведистам и упуская настоящих врагов власти.
Учитель Шульцин давно был на плохом счету у районного начальства и находился 'под стеклышком'. Однако, секретное наблюдение ничего предосудительного о нем не обнаружило. В его биографии имелось лишь единственное 'пятно': он происходил от обрусевшего немца Шульца, переселившегося из Германии в Россию еще в екатерининские времена…
Мало чем можно было удивить уполномоченного НКВД, но, взявшись за разбор следственного 'дела' Владимира Шульцина, он удивился, как никогда до этого. Удивился и расхохотался…
Вызванный районным уполномоченным НКВД, активист Карпо Жовтенко стоял перед ним навытяжку, всем видом своим выражая готовность к исполнению приказов начальства. Еле удерживаясь от смеха, энкаведист спросил его:
— Ты арестовывал учителя Шульцина?
— Я, товарищ начальник! — бодро откликнулся активист.
— По каким причинам?
— Дак, товарищ начальник. Я ж уже докладал. Он есть враг народа и фашист.
— Откуда тебе это известно?
— Дак мы у него нашли фашистскую литературу.
— А ты ее читал при обыске?
— Где мне, товарищ начальник. Она ж немецкая. А я и в русском-то чтении не очень чтоб…
— Как это — не очень чтоб?
— Образование у меня слабоватое. Только в школе для малограмотных учился, да и ту не закончил.
— Надо было хоть ее закончить. А то ты с твоей малограмотностью таких дров наломал.
— Как, товарищ начальник?
— А так. Книги, отобранные у Шульцина, это… учебники немецкого языка. Напечатаны Госиздатом в Москве. Понимаешь теперь, что это за литература?
— П-понимаю…
Карпо Жовтенко растерянно Захлопал глазами и его пальцы заскребли в затылке. Уполномоченный махнул на него рукой:
— Ладно. Иди! Как-нибудь утрясем это дело… 'Дело' ни в чем неповинного Владимира Шульцина 'утрясали' долго. Выпустить его из тюрьмы сразу было нельзя; это был бы 'подрыв авторитета' сельского
