12. Лысина
Ставрополь праздновал двадцатую годовщину октябрьской революции. По обыкновению, как и каждый год до этого, празднование было казенно-унылым. С раннего утра партийные, комсомольские и профсоюзные загонщики сгоняли трудящихся на главную улицу города и распределяли между ними знамена, портреты вождей и плакаты. К десяти часам трудящиеся были согнаны и, после парада войск ставропольского гарнизона, началась 'всенародная демонстрация'.
Рабочие и служащие, по четверо в ряд, шагали мимо трибуны, занятой вождями краевого масштаба. Стоящие на ней по очереди выкрикивали приветствия вождям всесоюзного масштаба, без особенного, впрочем, энтузиазма. С еще меньшим энтузиазмом отвечали им демонстранты жидкими и неразборчивыми криками, чем-то вроде 'ура' и 'да здравствует'. Слева от трибуны духовой оркестр беспрерывно и нудно играл 'Интернационал'. Дирижировал им преподаватель местного музыкального училища Илья Николаевич Ракитин.
Погода, хорошая с утра, к полудню испортилась. Подул леденящий северный ветер. Серое осеннее небо быстро затянулось тучами, из которых начали падать крупные хлопья снега.
Демонстранты мерзли и торопились домой. Они уже не шли, а пробегали мимо трибуны, дрожа от холода и похлопывая себя ладоньями по бокам и плечам. Еще больше мерзли музыканты, стоявшие на одном месте и дувшие в свои холодные трубы посиневшими губами. Хуже всех чувствовал себя их дирижер. Хлопья снега падали на его обнаженную, совершенно лысую голову и, растаяв на ней, сбегали ручейками по лицу и шее. Это было очень неприятно, вызывало дрожь во всем теле и мешало управлять оркестром. Терпеть эту пытку Ракитин смог не больше десяти минут. Когда струйки воды, пробравшись за воротник его старенького летнего пальто, потекли по спине, он, не переставая дирижировать, левой рукой вытащил из кармана мятую меховую шапку и нахлобучил ее на голову.
Парторг музыкального училища, укрывавшийся от ветра и снега под досчатой трибуной, подскочил к Илье Николаевичу и, тараща на него округленные испугом глаза, громко и тревожно зашептал:
— Что вы делаете? Во время исполнения 'Интернационала' шапку надели. Скандал будет. Снимите сейчас же!
Илья Николаевич послушно снял шапку и, вздохнув, сунул ее в карман. Хлопья снега, как бы обрадовавшись этому, сразу облепили его лысину. Парторг оглянулся на трибуну и зашептал еще тревожней:
— Ох, там, кажется, заметили. Обратили внимание на ваш безобразный поступок. Ох, кажется, не избежать вам объяснений в НКВД, да и мне попадет…
Объяснения, которые предчувствовал парторг, состоялись в тот же вечер. В краевом управлении НКВД Ракитину, прежде всего, задали вопрос:
— Кто вам дал задание демонстративно надеть шапку при исполнении вами же государственного гимна?
Илья Николаевич возразил, прижимая обе руки к сердцу:
— Товарищи! Граждане! Никто. Я сам. Лысина у меня. Боялся простудиться. Снег же шел. Холодно же было. Поймите!
В ответ на его уверения и мольбы, следователь заявил:
— Мы отлично понимаем вашу вражескую вылазку, замаскированную лысиной. Не считайте нас мальчиками. Придется вам, вместе с вашей лысиной, сесть в тюрьму.
13. Полчаса
Федя Афанасьев назначил для встречи с девушкой очень неудачное место — на углу двух улиц, как раз против здания НКВД. Девушка на свидание не пришла. Прождав ее напрасно полчаса, Федя с досадой плюнул на тротуар, и направился в ближайшую пивную. Не успел он, однако, сделать и трех шагов, как его окликнул постовой милиционер:
— Гражданин! Вы что тут делаете?
Рассерженный несостоявшимся свиданием, Федя ответил грубо:
— А вам какое дело?
— Почему стояли напротив здания НКВД целых полчаса? Почему? — настойчиво допытывался блюститель коммунистического порядка.
— Нравилось мне, вот и стоял, — вызывающе заявил Федя.
— Ага! Ваши документы!
Проверив федин паспорт и воинский билет, милиционер отвел их владельца в комендатуру здания, перед которым неудачливый советский ловелас имел неосторожность простоять 'целых полчаса'. Из комендатуры он попал в одиночку, а оттуда, спустя неделю, на допрос. Следователь дал ему лист бумаги с двумя десятками вопросов и предложил ответить на них 'в письменной форме'. Взглянув на вопросы, Федя почувствовал, что волосы у него на голове постепенно становятся дыбом. Среди вопросов были такие:
'Кто поручил вам в течение получаса изучать расположение здания НКВД?'
'Почему вас особенно интересовало количество окон в управлении НКВД?'
'Для каких целей вы интересовались автомобилями, въезжающими во двор управления и выезжающими из него?'
'За кем из работников НКВД, находящихся на улице, вы следили?'
'В пользу какой иностранной разведки вы работаете?'
Федя не стал читать до конца этот фантастический 'вопросник'. Разорвав его в клочки и бросив их на пол, он воскликнул:
— Вы с ума сошли! Я никогда не был шпионом! Я честный комсомолец!
Следователь криво усмехнулся.
— Посмотрим, какой ты честный.
Затем он вызвал двух теломехаников и сказал им, указывая на арестованного:
— Покатайте-ка этого шпиона на конвейере…
14. Вороны
Из своего села в город Митька Переверзев попал впервые. Его, 17-летнего паренька, вместе с двумя пожилыми возчиками правление колхоза прислало сюда на колхозный базар.
Пока возчики торговали на базаре луком и капустой, он бродил по улицам, тараща глаза во все стороны. Все в городе занимало, удивляло и восхищало его: большие каменные дома и мощеные улицы, стеклянные витрины магазинов и подстриженные кусты парков, пестрая уличная толпа и железная арка моста через реку. Даже стая ворон, кружившаяся над каштановыми аллеями бульвара, вызвала у него громкие и простодушные возгласы удивления:
— Ух, ты, ворон сколько! Да какие все черные. У нас в селе таких нету. Вот так вороны!
В это время из переулка на главную улицу выехали два больших черных автомобиля с закрытыми цельнометаллическими кузовами. Митька не обратил на них никакого внимания. Они были ему хорошо знакомы. Из его села, за последний год, в таких машинах часто вывозили арестованных.
Колхозный паренек продолжал вслух восхищаться воронами. Какой-то прохожий посоветовал ему, кивнув головой в сторону удалявшихся машин:
— Потише, парень, про ворон распространяйся. Видишь — полетели?
Митька глянул вслед автомобилям.
— Кто? Черные воронки? Пущай летят. Мне до них делов нету.
— Да тише ты! Не то сам в такой попадешь, — шепнул прохожий.
— Мне в воронок попадать нечего. Я не враг народа, — рассудительно возразил Митька.
