В нашу камеру Жердев пришел позавчера. Два дня он молча прислушивался к спорам заключенных, а теперь и сам вмешался в разговор. Это случилось так неожиданно, что даже Пронин замолчал от удивления.
— Товарищи!.. Нет, вы мне не товарищи, — со злобной горячностью заговорил Жердев, сделав презрительный жест в сторону Пронина. — Вы с преступным равнодушием слушаете клеветнические измышления этого… этого трижды презренного, разложившегося, звероподобного антисоветского агитатора. Вместо того, чтобы заклеймить его и ударить ему по рукам, вы, притупив свою классовую бдительность и окончательно потеряв пролетарское чутье, примиренчески относитесь к нему. Это позор, товарищи! Какие же, после этого, вы коммунисты? Нет! Вы или враги народа или мягкотелые социал- предатели. Не успев присмотреться к нашей советской тюрьме, уже начали хныкать и переходить в лагерь контрреволюции,
— Попадете на конвейер, так тоже захнычете, — вставил Смышляев.
— Да с него и ножки от стула хватит. Полчаса побьют его ножкой на допросе, он и раскается в своих и чужих грехах, — мрачно заметил Гордеев.
Это гнусная ложь! Вражеская клевета! В советских тюрьмах не бьют! — воскликнул Жердев.
Камера захохотала. Бутенко присел, схватившись за живот. Гудкин с хохотом повалился на пол. У Розенфельда смех перешел в икоту. Даже Гордеев улыбался.
— Ох, уморил! Вот арап! Теленок! Не бьют, а? — слышались возгласы сквозь смех.
Из-за двери раздалось угрюмое шипение надзирателя:
— Ш-ш-ш! А ну, давай прекрати ш-шум! В карцер захотели?
Взрыв хохота умолк. Пронин, все еще смеясь, спросил Жердев.
— Вы что же, из идейных коммунистов?
— Да! Я верный сын ленинско-сталинской партии, с гордостью ответил Жердев.
Почему же вас в тюрьму посадили?
— Партия хочет испытать мою стойкость и крепость большевика. Даю слово коммуниста, что выдержу это испытание. А с вами, врагом народа, разговаривать не желаю.
— Посмотрим, надолго-ли хватит вашей стойкости, зло усмехнулся Сергей Владимирович и предложил ему:
— Давайте, все-таки, поспорим. Хотя бы о партии. Коммунист молча отвернулся. Жердевской стойкости хватило не надолго. В тот же вечер он был вызван на допрос к нам вернулся спустя три дня «весь в узорах», как говорят в тюрьме. Его на допросе основательно «обработали «ножкой от стула и куском резинового шланга.
— Ну, как ваше испытание? насмешливо обратился к нему Пронин.
Коммунист не удостоил его ответом, но, оглядев камеру, увидел, что все смотрят на него выжидающе. Тогда он потряс кулаком в воздухе и, покраснев, выдавал из себя несколько фраз:
— Так у них вредительство. Контрреволюционная организация в органах НКВД. Я напишу письмо товарищу Сталину.
Это не поможет. Сталин и без вас знает, что творится в тюрьмах, — заметил Смышляев.
Жердев вызвал дежурного по тюремному коридору и потребовал бумаги и чернил.
— Для чего? — спросил энкаведист.
— Написать письмо с протестом товарищу Сталину. Меня избили на допросе.
— По распоряжению из центра всякая переписка подследственным воспрещена, — объявил дежурный и, выходя из камеры, добавил с насмешливым равнодушием:
— Для вас вообще бесполезно заниматься писаниной. Управление НКВД и тюремная администрация действуют по прямым и личным указаниям Сталина и Ежова.
— Слыхали? Что я вам говорил? — воскликнул Сергей Владимирович.
Жердев опустил голову и ничего не ответил. Вечером его опять вызвали к следователю. Продержали четверо суток на стойке и несколько раз избили, Добивались от него признаний во вредительстве на оросительных каналах. Никакого вредительства там не было, и Жердев отказался признать обвинения. Отправляя его в камеру, следователь пригрозил:
— На следующем допросе ты дашь показания. Или я заставлю тебя посмотреть в зеркало. Понимаешь?
Жердев не понял…
К нам втиснули еще одного арестанта. На вопрос старосты он ответил с грузинским акцентом:
— Я — Сандро Загашвили. Из личной охраны Сталина.
Первые два дня. Загашвили упорно молчал, но потом разговорился. Много интересного рассказал он нам о том, как охраняет свою персону главарь коммунистов.
Жадно слушал Жердев эти рассказы задавал грузину вопросы и лицо его постепенно омрачалось. Простыми, бесхитростными словами Загашвили рисовал весьма непривлекательный портрет «вождя и отца народов».
— Скажите, как товарищ Сталин относится к людям, которые его окружают или приходят к нему с докладами? Как он относится к людям вообще? Что он говорит о рядовых коммунистах, рабочих, колхозниках? — спрашивал Жердев.
Ответ был неожиданным для нас и особенно для «идеалиста». Грузин простодушно сказал:
— Он не любит людей. Всяких не любит. Он говорит про них: «Люди — это тараканы». Так и говорит: «Таррраххханы!..»
Жердев застонал. Пронин расхохотался……
На третьем допросе Жердев был недолго, всего лишь сутки. Пришел он оттуда с покрасневшими, воспаленными и слезящимися глазами.
Следователь выполнил свою угрозу: заставил Жердева «посмотреть в зеркало». Его посадили перед аппаратом, состоящим из комбинации зеркал и разноцветных электрических лампочек. Руки и ноги приковали к стулу. Веки глаз оттянули вверх и вниз специальными зажимами. Затем аппарат привели в действие. Лампочки замигали, зеркала стали двигаться.
Шесть часов коммунист «смотрел в зеркало», а больше не выдержал. Чувствуя, что слепнет и сходит с ума от боли в глазах, он согласился подписать все, что от него требовали…
Войдя в камеру, Жердев, истерически зарыдав, упал на пол. Сквозь рыдания он визгливо выкрикивал:
— Что они делают? О-о-о, как они мучают! Это в стране строющегося коммунизма… Проклинаю такую страну… проклинаю партию!.. И всех… всех!
— Вот! Был один идейный и тот весь вышел, с сожалением произнес Пронин.
На этот раз в его словах и голосе не было насмешки.
За неделю Жердев совсем ослеп.
12. Дверехранитель
Рост у Сандро Загашвили почти двухметровый, сила бычачья, а воспитание чекистское.
В раннем детстве он остался сиротой. Его отец и мать погибли в маленьком грузинском селении во время горного обвала. Сандро стал беспризорником. Всю страну объездил под вагонами поездов, научился воровать и убегать из детских домов, куда его сажали после милицейских облав на беспризорных детей.
Когда Сандро исполнилось 15 лет, он попал в детскую трудовую колонию ГПУ. Управлявшие колонией чекисты поставили ему и другим беспризорникам «твёрдые условия»: или они будут жить и работать в колонии, или их отправят в детский лагерь строгой изоляции.
Сандро слышал от своих приятелей, что в северных лагерях чекисты морят детей голодом и холодом. Поэтому, скрепя сердце, согласился жить в колонии. Здесь мальчика научили работать в поле, читать, писать и… драться по всем правилам бокса и джиу-джитсу. Обучали его чекисты и классовой — ненависти, и методам борьбы против врагов советской власти.
