к дону Антонио. Когда он появлялся в их доме, Паолина, видя его усталый вид, спешила приготовить для него особый отвар из трав, который, как она считала, чудесным образом очищает кровь и бодрит. Этот рецепт ей передал один мантуанский травник. А однажды, когда тот случайно порвал карман сутаны, зацепившись за бронзовую голову одной из двух лошадей, украшающих по бокам гондолу, Паолина предложила ему присесть и в один миг заштопала образовавшуюся прореху, пока Анна за клавесином распевала арию Тамиры.
В этом доме, где при его появлении мать девушек синьора Бартоломея тут же скрывалась в своей комнате, Вивальди находил тепло и заботу, какой был постоянно окружён при жизни Камиллы. Как же мало общался он с матерью, будучи вечно занят, и как теперь ему её недостаёт! Его сёстры Маргарита и Дзанетта хотя и проявляют о нём заботу, но без особой теплоты. С ними он постоянно настороже, ловя их косые взгляды или очередную колкость по поводу Жиро. Здесь же, едва Анна запевает своим нежным голосом одну из его арий, в скромной гостиной устанавливается атмосфера душевного спокойствия, близости, а деликатная Паолина уходит к себе, оставляя их наедине.
Однажды он сообщил девушкам, что у него появился племянник, названный Карлом. Они тут же побежали в лавку и купили в подарок новорождённому красивый вышитый чепчик. Став отцом, Франческо находился в крайнем возбуждении. Имея подряд на поставку строительного камня, он закусив удила, как пришпоренная лошадь, упрямо шёл к заветной цели — получению лицензии на издание и печатание книг. Полученный ответ на запрос его не удовлетворил. В нём говорилось, что для издания небольших книг, содержащих сонеты и канцоны, достаточно обратиться к общественному цензору. В иных случаях следует подавать более подробную заявку в специальную канцелярию. Джован Баттиста посоветовал сыну повторить запрос, добавив:
— А пока отправляйся-ка в лавку, где тебя заждались новые заказы на парики!
Оказавшись снова в Мантуе, Вивальди предпочёл меблированным комнатам гостиницу. Придётся в городе задержаться, так как он выступал также и в роли импресарио. В той же гостинице разместились Анна и Паолина. Для репетиций времени было достаточно, и о финансовых затратах на постановку не надо было ломать голову, так как в Арчидукале с пониманием относились к его запросам и не скупились. Жиро находилась в хорошей форме, и на репетициях как с труппой, так и с оркестром всё прошло гладко. На премьере «Семирамиды» театр был переполнен и, как всегда, выглядел празднично благодаря присутствию блестящих дам и кавалеров. Имя Вивальди в Мантуе было хорошо известно, и новая его работа вызвала большой интерес. Опера понравилась публике, но наибольший успех выпал на долю Жиро в роли ассирийской царицы. Она вновь вышла победительницей в нелёгком для себя испытании. Как же был горд Вивальди своей протеже, в голос которой поверил, несмотря на сомнения, Джован Баттиста! Сколько терпения и старания ему пришлось проявить в работе с ней, пока она не стала поистине настоящей певицей! Он был безмерно счастлив, видя, что оправдалась его вера в природный артистизм Анны.
Вернувшись в Венецию, он сразу направился в Пьет
Вивальди не стал мешкать и на следующий день оказался в Вероне. В академии тот же Маффей посвятил его в весьма запутанную историю, связанную с театром, который был возведён ещё в 1712 году и двадцать лет простоял закрытым. Вначале его открытие не состоялось из-за финансовых трудностей, так как четыре бравых подрядчика, сменявших друг друга, незаметно растратили отпущенные средства, а знатные члены Филармонической академии не спешили раскрыть собственные кошельки. Маффей написал либретто «Верность нимфы», а сочинение музыки было поручено болонскому композитору Орландини.
Неожиданно из Венеции пришло распоряжение цензурного комитета отложить открытие театра на неопределённое время по причине вскрывшихся чрезмерных расходов на его оформление.
— Но истинная причина совсем в другом, — уточнил Маффей.
Как ни странно, но высшие чины из канцелярии Дворца дожей были напуганы растущим могуществом соседней Австрии. А у страха глаза велики, и чиновники явно опасались, что с открытием театра начнётся паломничество на его спектакли скучающих в бездействии австрийских офицеров из гарнизонов, расквартированных в соседней Ломбардии, и те якобы смогут воочию убедиться, насколько в действительности ограничено военное присутствие Святейшей республики на материке.
— К счастью, — признался Маффей, — приказ из Венеции освободил меня от обязательств перед певцами, а среди них была известная Фаустина Бордони.
— А как же Орландини? — спросил с понятной обеспокоенностью Вивальди.
Оказывается, болонский маэстро едва взялся за работу, как из Венеции пришёл отказ, а руководство Филармонического театра в этой неразберихе не сразу вспомнило о великом Вивальди и теперь приносит ему свои искренние извинения за то, что в своё время не обратилось сразу к нему.
У рыжего священника под сутаной билось чуткое сердце, которому ничто человеческое не было чуждо. Поэтому слово «великий», сказанное о его персоне, помогло тут же забыть об Орландини и принять извинения театра и академии. Прежде чем взяться за музыку к «Верности нимфы», он решил почитать либретто и познакомиться с самим театром.
Просторный театральный зал поражал великолепием. Пять ярусов лож были богато украшены золотым орнаментом и лепниной. Сами ложи были довольно вместительны. Здесь же располагались небольшие раздевалки. Удобны были коридоры и лестницы, облицованные каменными плитами, что выгодно отличало их от скрипучих деревянных лестниц и полов в венецианских театрах, создающих неприятные помехи во время спектакля. Театр — колоколообразный и напоминает венский Хофмузиккапелле, построенный тем же Бибьеной. Превосходен занавес с изображёнными на нём тремя музами: трагедии, комедии и гармонии.
— Голоса звучат превосходно, — заметил Вивальди и попросил Маффея пригласить на сцену скрипача или флейтиста, чтобы оценить чистоту звучания в зале с его внушительной кубатурой. Переходя с одного места нижнего яруса на другое и поднимаясь всё выше, он смог убедиться, сколь совершенна акустика зала. Маффей обратил его внимание на особую конструкцию двойного потолка с широким отверстием посредине.
— Потолок служит мощным резонатором, — пояснил Маффей. — Он, как полость гигантской скрипки, усиливает звук.
Возвратясь из Вероны, Вивальди застал в доме на Сан-Сальвадор одного отца. Все остальные были на дружеской вечеринке, устроенной Франческо по случаю получения им долгожданного официального разрешения на издательскую деятельность. Других новостей не было, в том числе и от находящегося в бегах Изеппо.
— Так чего же хотят веронцы? — спросил Джован Баттиста, приглашая сына к накрытому столу. — Концерт, ораторию или серенаду?
— Нет. Мне заказана опера, — последовал ответ.
На следующий день Вивальди сел за чтение либретто «Верность нимфы» — незамысловатой пасторальной истории с шестью действующими лицами и неизменным переплетением любовных коллизий. Работа над новой оперой его увлекла. Пожалуй, иначе и быть не могло, ибо в его руках находилось добротное либретто известного поэта, а премьера приурочена к долгожданному событию для веронцев — открытию нового театра. Над сценическим оформлением работал сам строитель театра архитектор Бибьена, а дивертисмент ставил хореограф Каттани, солист польского королевского театра. Вивальди хотелось, чтобы в новой опере хотя бы одна партия была поручена его протеже Анне. Но Маффей уже ангажировал на главные роли других певцов. И еще одно огорчало маэстро — репетиций было не столько, как того хотелось бы автору. День торжественного открытия театра был заранее установлен, и невозможно сдвинуть дату — Верона заждалась этого события.
Премьера оперы «Верность нимфы» состоялась 6 июня 1732 года. Театр был переполнен. В каждую ложу набилось по десять человек, а в партере все кресла были проданы, так что многим зрителям достались
