желтым яичек. Лунь кружил в небе, высматривал добычу. Еды требовалось много: себя накорми, жене принеси. Такой уж у них обычай: она в гнезде сидит, он еду добывает.
Кружил Лунь под облаками, поглядывал на гнездо Чомги, радовался:
– Сейчас как-нибудь перебьюсь: где мышь изловлю, где лягушатники поем, а вот выведутся у Чомги птенцы – и поем же я птенчатинки.
Все продумал, все рассчитал Лунь: семь яичек в гнезде у Чомги, семь птенцов вылупится. Четырех он съест, трех жене снесет. Если бы птенцов восемь было, он бы и жене четырех снес, а раз их только семь, то лишний должен ему принадлежать – за ожидание.
А Лунь и верно долго ждал: полмесяца Чомга несла яички да четыре недели высиживала. Потерпи столько-то! И все-таки вытерпел Лунь, дождался.
Дождалась и Чомга своей радости: услышала – выклевывается птенец из яичка и зажмурилась от счастья. Слушала, как, попискивая, вылезают из яиц птенцы, и считала:
– Первый... Второй...
Она насчитала шесть голосов: ведь у каждого птенца свой голос! Шесть! Значит, одно яичко оказалось пустым, значит, одно яичко она грела зря. Жаль.
– Но ведь шесть ребят – это тоже хорошо, шесть ребят – это тоже семья, – сказала Чомга и, как только подсохли птенцы, свела их на воду.
Лунь кружил в небе. Увидел птенцов Чомги и не поверил своим глазам. Шесть! Почему не семь? Ведь в гнезде лежало семь яиц. Он не один раз считал – семь. Значит, из одного яйца не вылупился птенец, значит, одно яйцо оказалось пустым. Жаль.
– Но ведь шесть птенцов – это тоже хорошо, шесть птенцов – это тоже мясо, – воскликнул Лунь и стал падать на детей Чомги, прикидывая на лету, которого из них унести первым.
Чомга тревожно вскрикнула, распушила на спине перья. Птенцы метнулись к ней, и через минуту Чомга погрузилась в воду.
Ничего не понимая, Лунь взмыл в небо. Только что на воде были птенцы, куда они могли деться? Чомга ушла под воду, но птенцы еще не умеют нырять. Куда исчезли они?
Чомга вынырнула далеко от гнезда. Из распушенных на спине перьев торчали желтые клювики. Вскоре Лунь увидел возле Чомги ее птенцов и взмахнул крыльями:
– Да вот же они! Как я мог не заметить их! – и он начал быстро снижаться.
И Чомге опять пришлось нырять. И снова Лунь остался ни с чем. Он караулил птенцов и на второй и на третий день. И Чомга не выдержала, сказала:
– Этот разбойник не даст нам теперь покоя, так и будет выслеживать да сторожить.
И она улетела на озеро. Когда летела сна, из ее взъерошенных на спине перьев торчали желтые клювики.
Лунь был доволен:
– Чомга улетела, и птенцы теперь мои.
Он кружил над речкой, искал и не находил их. Куда они могли деться? Нырять они пока не умеют и летать тоже. Так куда же они могли спрятаться?
– Умру, но найду их, – решил Лунь и по целым дням теперь летает над речкой, ищет и никак не может найти детей Чомги.
РАЗНЫЕ ДОРОЖКИ
Всю осень собирала рыжеватая Мышка пшеничные колоски на поле и носила к себе в норку, к зиме готовилась. Большой сусек колосками набила, до весны вполне хватит. На всякий случай принесла Мышка еще несколько колосков: вдруг в гости кто придет, покормить придется. На гостей тоже запасать надо.
Все рассчитала Мышка и зиму встретила без тревоги. Но однажды забеспокоилась: убывают колоски из закрома. Подумала:
– Собирала долго, а ем быстро. Экономнее жить надо.
Но как ни экономила Мышка, до весны ей запасов не хватило, и она еле-еле выжила. Если бы Хомяк не помог, умерла бы, наверное, с голоду. Чуть весны дождалась. Весной полегче стало: то травку зеленую пожует, то жука к норке притащит. Ест да приговаривает:
– Теперь проживу. Зато впредь умнее буду: покрепче закрома колосками набивать стану.
Сидит она один раз, разговаривает сама с собой и видит – проклюнулись из земли пшеничные всходы и зеленой цепочкой уходят от норы в поле.
«Откуда они здесь взялись?» – подумала Мышка и догадалась: так это же она носила с поля колоски и теряла из них зернышки. И вот теперь взошли они и растут.
Поглядела Мышка, как бегут к полю от ее норки зеленые ростки пшеницы, сказала с гордостью:
– Дорожка труда моего.
А потом смотрит – еще одна тропка зеленая от ее норки уходит. Куда это она идти может? Побежала Мышка поглядеть и прибежала к соседке серенькой Мышке.
– А, – говорит, – так это ты, проныра, меня голодать заставила, ты из моего закрома колоски потаскивала?
– С чего это ты взяла? – наглехонько огрызнулась серенькая Мышка.
– Тропка зеленая к тебе ведет. Носила ты колоски из моей норы, теряла зернышки, и вот теперь проросли они и показали всем, что ты – воровка.
Сказала так рыжеватая Мышка и ушла к себе, обиженная, а серенькая у своей норки осталась. Глядела она на цепочку пшеничных всходов и думала: «Дорожка моего позора».
Ночью при луне она старательно срезала под самый корешок ростки пшеницы, но вскоре они снова объявились и опять упрямо показывали, из чьего закрома потаскивала зимой колоски серенькая Мышка.
УШИ СТРАУСА
С каждым в жизни может случиться беда, случилась она и с африканским Страусом: оглох он. Бывало, облако в небе проплывает – слышит Страус, а тут видит: в пяти метрах крадется лев к антилопе – и не слышит.
– А ведь он так может и ко мне подкрасться, – ахнул Страус и стал думать, как помочь самому себе.
И придумал: пристал к зебрам, с ними пастись начал. К зебрам никому не подкрасться. Они беду далеко чуют. Чуть что – хвост по ветру и бежать.
Зебры бегут – и Страус с ними. Зебры остановятся – и он тоже. Ходит, африканскую травку пощипывает, пока зебры снова хвост по ветру не пустят.
И спросил у него как-то вожак стада:
– Ты что с нами пасешься? Почему один не живешь, как раньше?
Каждый может оглохнуть к старости, но не каждый может признаться в этом. Страус не смог. Тряхнул маленькой головкой, сказал:
– Проверить решил себя, так ли я резво бегаю, как в молодости. Сумею ли убежать в случае опасности.
– Ну и как?
– Ничего, сами видите: есть еще во мне силенка. От вас не отстаю.
Сказал это Страус и склонился опять над травой. Ходит, пощипывает ее, думает: «Убежать-то я еще могу от беды, да не услышать мне ее теперь – оглох я».
Но Страус никому не говорит об этом, делает вид, что все слышит. Ходит по Африке с зебрами и думает о них с гордостью: «Вы мои уши…»
ПОБЕДА РЫБЫ-МОЛОТ
Собрались как-то в Индийском океане рыбы со всех концов земли и стали хвастать друг перед дружкой, кто из них чем знаменит.
– У меня верхняя челюсть, как меч. Я могу ею лодку насквозь пробить, – сказала Меч-рыба и повернулась из стороны в сторону, показала себя всем.
– А у меня зубы крепкие, – ощерилась Акула, и те, кто были поблизости, даже попятились от нее.
– Нашли чем хвастаться – зубами да челюстью, – сказала Рыба-молот. – Все это для зла у вас.
И замолчали все. Смотрят Друг на дружку и молчат. Наконец Угорь слово подал:
– Я могу выползти на берег и подышать самым обыкновенным воздухом.
– Это и я могу, – сказал Рогозуб. – У меня в груди одно легкое. Так что я могу жить и в воде и на суше.
А Рыба-молот сказала:
– Нашли чем хвастаться: что они умеют без воды дышать. Это умеют многие.
И опять замолчали все. Смотрят друг на дружку и молчат, ждут, кто теперь осмелится слово молвить. Прыгун осмелился. Приплыл он от берегов Индонезии и поэтому считал себя очень смелым.
– Я могу голову из стороны в сторону поворачивать. А еще я могу чесаться. Смотрите.
И он почесал себя грудными плавничками. Они у него на лапки похожи.
– П- подумаешь, – капризно выпустил из себя струю воды Звездочет. – У меня вот глаза на затылке.
– И надо, чем хвастаются! – воскликнула Рыба-молот. – Один хвастает, что он чесаться умеет, а другой – что у него глаза не на месте.
И снова замолчали все. Смотрят друг на дружку и молчат. Только Еж-рыба шевелится, покряхтывает. Не вытерпела Камбала, спросила:
– Ты что кряхтишь?
А Еж-рыба обиделась, пупырышками покрылась. Засипела:
– Я и не кряхчу вовсе, я хрюкаю. Пусть все видят, что я умею хрюкать.
– А я умею клохтать, – выскользнул вперед Оголец и заклохтал по-куриному.
– А я могу кошкой мяукать, – сказал Американский Чешуйчатник и замяукал по-кошачьи.
– А так ты можешь? – придвинулся к нему Азовский Бычок и заквакал по-лягушачьи, а потом вдруг как зарычит.
– Ну надо, чем хвастают! Хрюканьем, кваканьем, рыканьем, – сказала Рыба- молот.
И рассердилась тут Рыба-пила.
– Что ты всех одергиваешь и бракуешь? Ты сама-то хоть что-нибудь можешь?
– Могу. Раздвиньтесь-ка пошире, чтобы всем видно было. Вот так, а теперь глядите, – сказала Рыба-молот и – закрыла глаза. И тут же снова открыла их.
– У-у, – загудели изумленные кильки. – А ну еще покажи.
И Рыба-молот опять закрыла глаза.
Никто из рыб этого делать не умел. Все оцепенели, а Рыба-молот стояла перед ними с закрытыми глазами. И это была победа.
ОСИНА БОБРА СЕРЕГИ
Задумали бобры перегородить речку плотиной и пошли в рощу осинки валить. Бобер Сорог» со всеми вместе пошел. Выбрал самую толстую осину и стал подрезать
