ее.
Поглядел на него товарищ, посоветовал:
– Потоньше выбери. С этой тебе не справиться.
– Много ты смыслишь, – отмахнулся от него бобер Серега и знай себе сидит возле осины, подгрызает ее.
Решил он принести самую большую, чтобы лежала она в плотине самая заметная и чтобы все говорили о ней:
– Это осина бобра Сереги.
Отнесли бобры к речке по одной осинке, еще пришли, а Серега все подрезает свою.
Отнесли бобры еще по осинке и еще пришли, а Серега все потеет возле своей, все еще никак повалить не может. Думает о товарищах:
«Пусть носят. Осинки у них тоненькие, смешаются в плотине и не отличишь потом, где чья. А моя осина видная, ее ни с чьей не спутаешь. Она вон какая».
Долго резал бобер Серега свою осину. Подрезал, наконец, повалил. Очистил от сучьев, потащил к речке... да не тут-то было: дернул, а осина ни с места. Топчется возле нее бобер Серега, пыхтит. И за тонкий конец потянет, и за толстый. Лапы ободрал, грудь оцарапал – не тащится осина да и только.
А товарищи его все носят и носят к речке осинки. Нанесли, сколько надо было, и построили плотину. Ходит по ней бобер Серега, говорит:
– Ну вот, все осинки одинаковые. Отгадай, где чья. А вот если бы я свою принес, она бы сразу всем в глаза бросалась, потому что вон огромная какая.
Но осина его и сейчас у всех на виду. Где повалил ее бобер Серега, там она и лежит. И когда случается бобрам проходить мимо нее, говорят они с улыбкой:
– Осина бобра Сереги.
У всех она на виду. Но бобра Серегу это почему-то не радует.
ОСОБОЕ МЕСТО
Не в нашей роще это было да и не в наши годы. Сорока рассказывала. Жили в лесу звери. Одной семьей жили, за одним столом ели. И было у каждого за этим столом свое место: у Зайца – свое, у Лисы – свое, у Волка – свое. Медведь тоже ел за общим столом и было у него здесь свое особое место. Усядется, бывало, Медведь на него и сидит глядит на всех, а все на него смотрят.
Скажет Медведь:
– Щи сегодня бледные какие-то.
И хоть румяные щи, наваристые, кивают все, как лошади в жаркую пору, головами, соглашаются:
– Точно, бледные какие-то щи сегодня.
Скажет Медведь:
– Солнце как-то не так светит сегодня.
И хоть солнце светит сегодня так же, как и вчера, как светило и в прежние дни, кивают все опять, как лошади, головами:
– Точно, не так как-то светит сегодня солнце.
Что ни скажет медведь – все соглашаются. Куда ни пошлет кого, бегут не прекословят. Сидит, бывало, Заяц, косит на Медведя глаз свой, думает: «Оттого, наверное, все слушают Медведя, что на первом месте за столом сидит. Сидел бы я на его месте, передо мной бы трепетали все, меня бы слушались. Эх, не повезло мне в жизни, не то место за столом досталось...»
И вот как-то собрались все к столу, а Медведя нет. Пустым его место осталось, никто его занять не посмел. И на второй день также не пришел Медведь. И на третий тоже. И решил тогда Заяц – займу-ка я его место. И тишком вскарабкался в медвежье кресло. Зашумели на него все, зашикали:
– Куда это ты залез? Это Медведя место.
И потащили было Зайца за уши, да Волк вступился:
– Пусть сидит, а то его и не видно с его-то места.
И все согласились:
– И правда, пусть сидит.
Уселся Заяц поудобнее, склонился над своей миской, повертел носом.
– Чугуном сегодня щи пахнут, угорели. И на вкус не больно хороши – голехонькая соль.
Понюхал Волк, пробурчал:
– Не придумывай, щи как щи. И солоны в меру. Лучку только маловато.
И хоть было во щах достаточно луку, закивали все, отозвались на разные голоса:
– Точно, маловато сегодня лучку во щах, побольше бы положить надо.
– Кваску бы сейчас испить, – сказал Волк и поглядел на Енота.
– Я сейчас, – соскочил Енот со своего места и побежал с кружкой на погребицу.
– Верно, кваску испить не мешает, – согласился Заяц и многозначительно поглядел на Лису, но она даже и не пошевелилась.
Перевел Заяц глаза на окошко, сказал:
– В солнце-то сегодня нет вчерашней ясности.
Посмотрел Волк, сказал сердито:
– И что ты слова неверные по ветру пускаешь? Солнце как солнце. А вот звезды сегодня ночью как-то врозь светили.
И хоть звезды минувшей ночью светили так же, как всегда, закивали все:
– Точно, врозь как-то сегодня звезды светили. Сидел Заяц во главе стола, косил на Волка глаз свой и думал: «Странно, на медвежьем месте сижу я, а слушают почему-то все Волка, а Лиса вон даже утиральником крошки ему с живота смахивает, хоть он и не просил ее об этом. Почему?»
БОЛЬШОЙ СОСЕД
На большом Маньяшином кургане жила маленькая Мышка. Все у нее было: и хитрая норка с хитрыми отнорками, и зерно в сусеках – живи да радуйся, а вот радости-то у Мышки как раз и не было. Жили рядом с нею такие же, как она, маленькие мышки, тоненькие ящерицы, крошечные жучки да букашки.
– Ну что это за соседи, – вздыхала Мышка. – Одна мелкота.
И мечтала Мышка о большом-большом соседе. Он даже во сне ей снился. Огромный, ворочался в кургане, чуть помещался в нем. И когда однажды рядом с ее норкой вырыл себе нору Суслик, обрадовалась. Прибежала к нему в гости. Обрадовался и Суслик ей. Привел в столовую, насыпал перед Мышкой горку пшеницы, угощает:
– Кушай, соседушка. Пшеничка – первый сорт. По зернышку отбирал, для гостей готовил. Люблю гостей обильно кормить.
Сидит Мышка похрупывает – хруп-хруп, – угощается. Только много ли ей надо? Три зернышка съела и сыта.
Дня через три Суслик к ней в гости пожаловал, Мышка его у норки встретила. Раскланялась перед ним:
– Проходи, сосед, будь гостем.
Прошел Суслик. Засуетилась вокруг него Мышка, так вся и светится счастьем. Как же, такой большой сосед возле нее поселился да еще и в гости пришел. Стол чистой скатертью накрыла. Зернышек конопляных из кладовки принесла. Много, чуть донести осилила.
– Угощайся, сосед, кушай на здоровье.
Мышке за неделю столько зернышек не съесть, а Суслик – чаф-чаф! – съел и сидит, глаза растаращил, на Мышку смотрит, ждет, что дальше будет.
Сбегала Мышка в кладовку, еще зернышек принесла. И опять: ей недели полторы бы есть, а Суслик – чаф-чаф – сжевал и сидит, будто и не ел ничего. Уши навострил, ждет, что же теперь будет.
Смутилась Мышка. Всегда такой щебетуньей была, а тут чуть выговорила:
– Что же ты у пустого стола сидеть будешь, нудиться? Пойдем прямо к закрому.
Привела Суслика в кладовку, угощает:
– Ешь, соседушка, пожалуйста, не стесняйся. А чего Суслику стесняться? Он не воровать пришел. Как сел, так ползакрома и съел.
«Ого! – думает Мышка. – Мне нужно ползимы, есть, чтобы столько съесть».
А Суслик наелся, встряхнулся и говорит:
– Я к тебе на днях еще забегу. И вообще теперь частенько заходить буду. Мне у тебя нравится.
– Заходи, я всегда рада тебя видеть, – сказала Мышка, а ночью, когда спали все, собралась потихоньку и перебралась жить в другое место.
– Большого, – говорит, – соседа иметь хорошо, но только если он к тебе в гости не ходит.
РАЗДОБЫЛ ЗАЯЦ МАГНИТОФОН
Раздобыл Заяц магнитофон и пришел к Медведю:
– Порычи, Михайло Иваныч.
– Зачем это?
– Да ты уж порычи, тяжело тебе, что ль?
Порычал Медведь. Скривил Заяц раздвоенную губку, обидным смешком прыснул в ладошку, сказал:
– Ну что это за рык? Ты построже, поначальственнее рыкни. Ты же любишь рычать.
– Когда в дело, – сказал медведь, – а так зачем? Да и что я тебе, гикалыцик, что ли? Что зудишь?
А Заяц просил:
– Да ты уж порычи, пожалуйста. Ну за будущую мою провинность порычи. Авансом, вперед.
И рявкнул медведь в сердцах:
– Брррр!
Так и заходили у Зайца уши на голове. Поймал он медвежий рык на магнитофонную ленту, сказал:
– Вот это настоящий рык, до дрожи. Спасибо тебе, Михайло Иваныч, не погордился, от души рыкнул.
А теперь скажи: «Ты зачем сюда идешь? Проходи мимо».
– А ты, оказывается, с чудинкой. И что за блажь у тебя в голове сидит? Зачем тебе это, чурка ты с глазами? Надокучил ты мне. Беги отсюда. Мне делом пора заняться. Вон мухи окошки оконопатили, протереть надо.
Медведь отказывался, Заяц просил:
– Да ты уж скажи, Михайло Иваныч, сделай милость. Я тебе еще одно спасибо скажу.
Сказал медведь. Скривил Заяц раздвоенную губку, прыснул в ладошку, покачал головой:
– Ну и сказал! Никакого страха. А ты так скажи, чтобы от одного твоего голоса в кусты бежать захотелось да подальше.
И рявкнул медведь зычно, даже грудь расправил:,
– Ты зачем сюда идешь? Проходи мимо.
Аж желуди с соседнего дуба посыпались. Поймал! Заяц его голос на магнитофонную ленту, сказал:
– Вот теперь хорошо. Сейчас ты так рявкнул, что уж лучше никому и не рявкнуть. Ну а теперь скажи: «Это мой Заяц. Никогда не смей его трогать»
– А ты, милый, шутник. Уж тебя не матицей ли зашибло? Зачем тебе это, назола? Я уж и так укричался до пота.
– Да ты уж скажи, Михайло Иваныч, сделай милость. Может, в этих словах твоих счастье всей моей жизни.
Сказал медведь. Скривил Заяц раздвоенную губку, покачал головой:
– Ну и сказал, мне и то не страшно. А ты так рыкни, чтобы с неделю твой голос в ушах гудел.
И тогда рявкнул медведь изо всей мочи и ногой как бревном, топнул:
– Это мой Заяц. Никогда не смей его трогать.
