Шолохов хотел опубликовать в «Правде» отрывки из романа «Они сражались за Родину», где речь идет о предвоенной ситуации в стране. Редакция не решалась на публикацию без санкции свыше. Осенью 1968 года Шолохов передал отрывок Брежневу, уверенный, что тот скоро даст ответ. Но Леонид Ильич не торопился.
Шолохов, который привык к особому отношению верхов, обижался на то, что не может попасть к Брежневу. Приехав в Москву на пленум ЦК, написал генеральному записку:
«Обещанный тобою разговор 7 октября не состоялся не по моей вине... Если у тебя не найдется для меня на этот раз времени для разговора (хотя бы самого короткого), поручи, кому сочтешь нужным, поговорить со мной... Найди две минуты, чтобы ответить мне любым, удобным для тебя способом по существу вопроса. Я на пленуме. Улетаю в субботу, 2 ноября. Срок достаточный для того, чтобы ответить мне, даже не из чувства товарищества, а из элементарной вежливости».
Брежнев не откликнулся даже на эту записку! В начале февраля следующего года Шолохов телеграфировал генеральному секретарю:
«Осмелюсь напомнить, что обещанного разговора жду уже пятый месяц. Пожалуйста, отзовитесь».
Леонид Ильич наконец распорядился соединить его по телефону с Шолоховым. Через месяц глава из романа, так и оставшегося недописанным, появилась в «Правде»...
При обсуждении тезисов доклада Брежнев выбирал между точками зрения, которые считал крайними, среднюю линию.
Доклад для XXIII съезда ему писали больше двадцати человек из разных отделов ЦК на бывшей сталинской даче Волынское-1.
Трапезников и Голиков требовали проводить жесткую линию, сделать упор на «классовую борьбу». В международном разделе доклада считали необходимым акцентировать «революционную борьбу с империализмом». Сотрудники международного отдела сопротивлялись. Но слышали в ответ рассуждения об «отходе от ленинской линии» и «оппортунизме».
Голиков и Трапезников были близки к Брежневу, бегали к нему жаловаться. У них в разных отделах были союзники. Один из сотрудников международного отдела, не скрывавший своей симпатии к сталинизму, сказал Юрию Александровичу Жилину, который в отделе руководил группой консультантов:
– Тебя придется расстрелять.
К другому сотруднику был милосерднее:
– А тебя – посадим.
Он был навеселе, плохо себя контролировал. Но, как известно, что у трезвого на уме, то у пьяного на языке.
«В какой-то момент я вдруг подумал, – вспоминал Карен Брутенц из международного отдела ЦК, – а не стоим ли мы на пороге чего-то похожего на новый тридцать седьмой год? И не отправится ли часть „дискуссантов“ в места, не столь отдаленные?»
Но Зимянин, главный редактор «Правды», Виталий Германович Корионов, первый заместитель заведующего международного отделом, и Лев Николаевич Толкунов, первый заместитель заведующего отдела соцстран, считали, что доклад должен быть взвешенным.
Суслов собрал рабочую группу для обсуждения введения к докладу, написанного Голиковым и его компаньонами. Во введении говорилось, что после октябрьского пленума (смещения Хрущева) у партии «другая» генеральная линия.
Суслов стал выговаривать Зимянину:
– Что это вы тут пишете? С каких пор генеральная линия партии делится пополам?
Михаил Васильевич сначала не понял и стал объяснять:
– Это не мы готовили. Мы же работаем над международным разделом.
Суслов продолжал свое:
– Вы успокойтесь. Дайте мне договорить. С каких пор генеральная линия партии делится пополам?
Постепенно до присутствующих дошло, что таким образом Суслов обращался к Голикову и его единомышленникам. Делать выговор помощнику Брежнева Михаил Андреевич не хотел, но свою мысль довел до всех. После чего общими усилиями был написан бесцветный доклад. Радикальные призывы исчезли.
Но изменение идеологической атмосферы почувствовалось достаточно быстро. Прежде всего в отношении к истории Великой Отечественной войны. При Хрущеве начался разговор о причинах катастрофического поражения летом 1941-го, о трагической участи миллионов советских солдат, попавших в плен. Теперь настроения менялись.
7 апреля 1965 года в редакции «Красной звезды» состоялась встреча писателей с журналистами. Через пару недель газета опубликовала отчет. Главный редактор журнала «Октябрь» Всеволод Анисимович Кочетов, певец рабочей темы, считавшийся преданным сталинистом, говорил:
«Мы с Николаем Семеновичем Тихоновым не можем рассказать о гигантских отступлениях, о которых так живописно рассказывал здесь Сурков. Любой клок земли под Ленинградом – это рубеж упорнейшего сопротивления наступавшему врагу. Мы видали и наступательные бои, например, под Тихвином, где еще в начале войны почувствовали, что можем успешно бить фашистов... Сейчас много пишется о героизме военнопленных. Действительно, наши люди сражались и в гитлеровских лагерях. Но, говоря честно, это героизм вторичный. Первичный же определен воинской присягой... Если бы каждый выполнял свой долг на поле боя, не было бы нужды в героизме лагерников. Иные из писателей, кинодеятелей, рассказчиков с телеэкранов изо дня в день утверждают, что плен – это не беда и там можно стать героем».
Константин Симонов был возмущен этой демагогией и отозвался об этом так:
«Попытки Кочетова противопоставить Ленинградский фронт другим фронтам и в особенности попытки шельмовать без разбору чуть ли не всех людей, имевших несчастье попасть в плен в начале войны, кажутся мне глубоко отвратительными».
А что думает ГлавПУР?
В сентябре 1966 года Главлит не разрешил «Новому миру» печатать упомянутые Брежневым фронтовые дневники Константина Симонова под названием «Сто суток войны. Памяти погибших в сорок первом».
Главлит отправил в ЦК развернутый донос на Симонова, обвинив его в том, что он считает ошибочной предвоенную политику государства, приводит данные о репрессиях в армии и считает неправильным заключение пакта с фашистской Германией в 1939 году.
Главное управление по охране государственных тайн в печати при Совете министров СССР просило «поручить отделу культуры ЦК КПСС рассмотреть вопрос о целесообразности публикации фронтовых записок К. Симонова и комментариев к ним в подготовленном журнальном виде».
Дневники Симонова были задержаны, потому что цензура чутко уловила изменившиеся настроения. На идеологических совещаниях звучали требования «вступиться за годы культа личности, перестать чернить прошлое и печатать литературу, которая воспитывает героизм и патриотизм».
Корней Чуковский в январе 1965 года принес статью в редакцию «Правды»:
«Николай Александрович Абалкин с серым лицом, облыселый, прочитал вслух при мне статейку о Васнецове и сказал:
– Хорошая статейка, талантливая и главное нужная. Мы должны воспитывать молодежь в духе национальных и даже националистических идеалов. Потому что куда идет молодежь? Разнуздалась, никаких святынь...
Мне и в голову не приходило, что моя бедная статейка – узда для молодежи. Впечатление от «Правды» мрачное, словно тюремное».
Партийный аппарат по всей стране требовал прекратить критику Сталина, не рассказывать больше о репрессиях и лагерях, о катастрофе в начальный период войны. Прошло всего два года после отставки Хрущева, и решено было сделать вид, будто трагедии сорок первого просто не было. Чуковский 15 августа 1965 года записал в дневнике: «Впервые в жизни слушаю радио и вижу, что „радио – опиум для народа“. В стране с отчаянно плохой экономикой, с системой абсолютного рабства так вкусно подаются отдельные крошечные светлые явления, причем раритеты выдаются за общие факты – рабскими именуются все другие режимы за исключением нашего».
На совещании в Москве секретарь ЦК компартии Украины по идеологии Андрей Данилович Скаба
