– Отведённым тебе комнатам позавидовали бы и императоры старого Эбина, – не без гордости заявила настоятельница. – А хотим мы лишь помочь тебе вернуться на путь истинный. Ведь ранее ты, Мегана, слыла послушной дщерью Спасителя…
– До того момента, как Этлау не бросил магов Ордоса и Волшебного Двора на верную смерть у Чёрной башни!
Настоятельница опустила глаза, затем строго взглянула на Мегану:
– Ради спасения многих немногим приходится расставаться с жизнью.
– Кто может это решать?!
– Облечённый святостью. Отца Этлау возвратила к жизни воля Спасителя, это даёт преподобному высокое право решать, когда и где следует смертному расстаться с жизнью, совершив подвиг во имя Его!
«Не спорь, не перечь ей, – останавливала себя Мегана. – Ничего ты ей не докажешь. Фанатичка ведь, это ясно. Молчи и кивай. Кивай и молчи…»
– Поза твоя, Мег, ясно выдаёт раскаяние в поспешных и необдуманных словах. Я надеюсь, что мои скромные усилия, помощь других святых сестёр помогут тебе осознать свои заблуждения и ступить на правильную дорогу. Желая споспешествовать исцелению твоей души, преподобный отец Этлау не смог бы выбрать лучшего места – у нас ведь хранится древнейший список «Спасителя взирающего», сделанный по памяти Менохом Эбинским, своими глазами видевшим вступление Спасителя в имперскую столицу.
…Она говорила ещё долго, эта настоятельница, красивая и властная женщина, говорила, поминая Спасителя и все подвиги его, пока Мегану не стало клонить в сон.
Покои, куда отвели хозяйку Волшебного Двора, действительно оказались под стать королевскому дворцу, в таких не погнушался бы остановиться даже сам султан Арраса, известный сибарит и любитель роскоши. Для услуг к Мегане приставили аж трёх молоденьких монашек, тихих и незаметных, словно мышки. На вопросы они не отвечали, ограничиваясь всё тем же – «о том речь станет держать мать настоятельница».
Из окон высоко взнесённой над скалистым берегом башни хозяйка Волшебного Двора могла любоваться великолепной панорамой бескрайнего океана, простиравшегося, настолько хватал глаз, на север и восток. Береговую линию, где красноватый камень выжженных скал смешивался с буйной южной зеленью, окаймлял белый росчерк прибоя, на волнах смешно подпрыгивали утлые рыбачьи баркасы – монашки бесстрашно уходили на них далеко от земли, возвращаясь с такими уловами, что всем гурманам – любителям рыбной кухни следовало бы немедля и на коленях умолять преподобную мать принять их хотя бы простыми трудниками. Правда, та едва бы преклонила слух к их стенаниям – настоятельница мужчин, мягко говоря, недолюбливала.
«И это заточение?» – смятенно думала Мегана, завороженно следя, как один за другим разбиваются об утёсы коронованные пеной океанские валы. Чего хотел добиться этим хитроумный и проницательный Этлау (а ни в том ни в другом Мегана не могла ему больше отказывать – иначе их с Мероном заговор не раскрылся бы так просто)?
Чародейке разрешались прогулки, но лишь в пределах монастырских стен. Стараниями всё тех же монашек здесь зеленел и цвёл радостным многоцветьем роскошный сад; тёплый воздух напитывал аромат сотен диковинных, редких дерев крайнего Юга. Разумеется, никто и никогда не оставлял волшебницу в одиночестве, даже при посещении латрины (роскошной, как и всё в этой странной «обители» – всюду блистающий голубой мрамор). Во время променада Мегану сопровождали самое меньшее четыре послушницы; они держались чуть поодаль, но отчего-то хозяйка Волшебного Двора не сомневалась, что при нужде эти хрупкие на вид девушки справятся и с бешеным тигром.
При этом Мегана могла бы поклясться, что никакими «воинскими искусствами» здесь не занимаются. Девушки подолгу возились в монастырских садах, ухаживали за хрустальной чистоты прудами, где неторопливо и с достоинством закладывали круги пойманные живыми морские обитатели самого причудливого облика и окраса; послушницы проводили тихие часы в богатой библиотеке, изобиловавшей редкими инкунабулами, которой позавидовал бы даже заносчивый Ордос; выстаивали службы, слаженно и вдохновенно выводя хором замысловатые песнопения, восхвалявшие Спасителя.
Настоятельница, разумеется, не забыла о знатной пленнице. Дважды в день посыльная монашка осторожно скреблась в дверь – хозяйка обители требовала заблудшую дщерь Спасителя к себе.
Разговоры оказались долгими. Мегана полагала, что её станут «вразумлять», забрасывая цитатами из Священного Предания; однако её собеседницу больше интересовало творящееся «на большой земле» – в Аркине, Эбине и Ордосе.
«Ты тоже оказалась здесь не своей волей, – думала Мегана, стараясь отвечать как можно цветистее. – Наверное, некогда ты действительно была тверда верой, а ныне осознала свою силу. Тебе тесно здесь, власть над полчищем серых мышек приелась. Иначе ты не расспрашивала б меня с такой придирчивостью о том, как народ воспринимает святых братьев…»
В остальное же время от Меганы требовалось всего лишь регулярно, утром и вечером, совершать моления, всякий раз подробно перечисляя свои прегрешения против Святой матери нашей, Церкви Спасителя, и посещать общие службы. Чародейка скрипела зубами, но поднимать открытый мятеж не спешила. Слишком мало она ещё успела узнать об этом месте.
Волшебница по-прежнему могла лишь догадываться, какое сегодня число или месяц. Здесь, на юге, стояло постоянное лето; а монашки, понятное дело, от ответов старательно и вежливо уклонялись.
Кормили Мегану на убой; златошвейки сработали ей несколько сменных платьев, скромных, но идеально скроенных. Мягкие сапожки, тоже сшитые местными мастерицами, подошли с первой примерки – таких удобных у Меганы никогда не водилось, хотя обувь она заказывала лучшим умельцам Эбина.
Её умело вывели из большой игры, признавалась себе Мегана, досадливо морщась и вспоминая банальные строчки о «золочёной клетке». Правда, она так и не смогла понять, почему Этлау потребовалась именно такая – гораздо проще упечь дерзкую волшебницу в самое глубокое из аркинских подземелий, после чего испробовать на ней весь богатейший арсенал пыточных средств, составлявший законную гордость Святой Инквизиции.
Однако он этого не сделал. «Почему, отчего?» – терзалась волшебница, не находя ответа. Лишённая магии, она оказалась совершенно беспомощна.
Конечно, Мегана думала о побеге. Постоянно, каждодневно, ежечасно.
Подкупить стражу. Устроить подкоп. Выбраться на свободу в чанах с отбросами или переодеться кухонной служкой – все эти способы, о которых Мегана многократно читала в книгах, здесь не годились. У золочёной клетки оказались поистине стальные прутья.
Дни проходили за днями. Мегана старательно выполняла всё положенное и ждала. «Ждала чуда», наверное, сказал бы иной сочинитель; но волшебница в чудеса не верила с детства. Она знала, что ни одна тюрьма не идеальна, особенно та, где заключённых не держат круглые
…Мегана исправно молилась Спасителю, как того требовали её тюремщицы. Зачастую даже искренне – когда, несмотря ни на что, просила о спасении одного своенравного и дерзкого мага, ректора Академии Высокого Волшебства.
Дни шли. Мегана ждала.
Глава четвёртая
Холодный ветер яростно дул прямо в лицо, завывал на острых гранях врезавшегося далеко в море утёса. На самом краю, над жутким, заставляющим леденеть душу обрывом застыла человеческая фигурка в развевающемся плаще, хлопающем, словно парус. Распущенные волосы стлались языками вырвавшегося на свободу пламени. В поднятой правой руке фигура сжимала тонкую шпагу с необычным, богато украшенным рубинами эфесом.
Клара Хюммель, боевой маг по найму, чьё слово, как известно, больше жизни. Она добыла вожделенные Мечи. Рождённые под небом Мельина Драгнир и Иммельсторн, Алмазный и Деревянный, проклятие своего родного мира, выкованные кровью и ненавистью сошедшихся в смертельной схватке народов. Осталось совсем чуть-чуть, самая малость – вручить Мечи тому, с кем она, Клара Хюммель, заключила честную сделку.
