– Стоит ли, Баламут? – осторожно спросил Император.
– Стоит, повелитель, – вместо гнома ответила Сежес. – Баламут прав. Строители пирамиды, кем бы они ни были, поймали и замуровали здесь могущественного чародея. Он сумел оставить по себе память. Я чувствую… он умирал долго, пережив всех своих товарищей по несчастью, сходивших с ума, погибавших от жажды… Они лишили его возможности вырваться отсюда, но не смогли полностью отнять у него магию. Я думаю… он… ну да, конечно! Он оставил нам свой рассказ.
Баламут тем временем уже успел выдернуть из кладки с полдюжины кирпичей. Внутреннюю поверхность густо покрывали каллиграфически аккуратные письмена. Сам же неведомый маг и впрямь оказался медведем – могучие лапы прикручены к стене толстыми цепями, стальные браслеты – толщиной в руку взрослого человека.
«Это ведь ты меня позвал, – потрясённо подумал Император. – Ты подал мне весть, неведомый брат. Ну что ж, я надеюсь, что не подведу тебя…»
– Какое мужество! – негромко произнесла Сежес, и голос её неожиданно дрогнул. – Он знал, что обречён. Знал, что помощь не придёт. Он мог надеяться только на то, что невесть сколько столетий спустя кто-нибудь войдёт в пирамиду, прорвётся сквозь ту дверь и окажется около его гробницы. И – прочтёт то, что он написал.
Баламут бережно раскладывал на полу выломанные кирпичи, перенося их нежно, словно новорожденных. Император и Вольные, не сговариваясь, отсалютовали безымянному чародею, проигравшему свою собственную битву, но всё же нашедшему способ послать весть грядущим мстителям.
По камням ровными рядами тянулись чёткие и странные знаки, начинавшиеся так:
Руны покрывали всю поверхность выпиленных камней.
– Он ведь писал не руками, правда?
– Да, мой Император, – кивнула Сежес. – Руны нанесены заклинанием, чарами, которые строители пирамиды не смогли ни блокировать, ни уничтожить. Скорее всего он заставил себя жить, пока пирамида не была закончена и его мучители больше не могли до него дотянуться.
Двое людей, гном, Дану, Вольные – все застыли в молчании, отдавая последнюю дань.
– Всё бы хорошо, но может ли кто-нибудь это прочесть? – почесал в затылке Баламут. – Меня, например, и просить не стоит.
– Никто и не собирался, – съязвила Сежес, – всё равно про один гномояд и услышим.
Император взглянул на Сеамни, однако Дану только покачала головой:
– Прочесть те строчки внизу мне помог Деревянный Меч, его память. Это не имеет к создателям пирамиды никакого отношения.
– Ну не зря же ты старался, не зря, не мог ты этого не предусмотреть! – горячо выпалил вдруг гном, в упор уставившись в пустые глазницы белого черепа.
В глубине чёрных провалов засветились два крошечных желтоватых огонька, и Император невольно заслонил собой Тайде. Обнажили оружие и Вольные, смыкая круг около обнявшихся человека и Дану.
Зазвучал спокойный, низкий, хрипловатый голос – таким в представлении деревенских сказочников и должен говорить могучий медведь.
– Gratiodo metre sem, – услыхали Император и его спутники. – Se elprim Murono, dankobar seti…
– Нам это не поможет, – покачала головой Сежес. – Слишком много времени уйдёт на расшифровку…
Жёлтые огоньки мигнули раз, другой, изменили цвет, сделавшийся словно тёмный янтарь, вспыхнули ярче. И прежний голос вновь начал свою речь, только теперь он говорил на чистейшем, академически правильном мельииском, заставив бы устыдиться своего произношения даже Тита Оливия, великого имперского трагика:
– Приветствую внимающих мне. Моё имя Муроно, волшебница народа данкобаров. Я оставляю тут свою память и своё сердце. Я проиграла битву. Я замурована в пирамиде пришельцев, явившихся в мой мир и победивших нас. Они лишили меня всей магии, какую только смогли найти. Но нашли не всё. И пусть я не могу освободиться или продлять своё существование дальше, но у меня хватит сил оставить тут это послание. Я записала его речью моего народа, данкобаров, но понимаю, что сюда могут заглянуть и другие, не разумеющие нашего языка. Поэтому моё послание переведёт это заклятье. Я гордилась им, я создала его, чтобы данкобары могли говорить со всеми, проходящими через наш мир. Сейчас я оставляю его как свой последний дар тем, кто выступит против Возводящих Пирамиды. – Короткая пауза, и голос окреп, сделался ещё ниже, в нём то и дело проскальзывали яростно-рыкающие нотки. – Созидающие Пирамиды явились в наш мир незваными, и сперва никто не заподозрил их в дурных намерениях. Их было мало, и они не вмешивались в дела народа данкобаров, как, впрочем, и эххов, и грамнов, и других, чьи имена могут ничего не сказать вам, слушающие. Они строили пирамиды и нанимали работников. Плата была щедрой, отношение – добрым; польстились многие из моих соплеменников. Созидающие привечали данкобаров – мы отличаемся силой, рассудительностью и спокойствием.
Однако Рашата, моя мудрая мать, первая из владеющих Словом у народа данкобаров, встревожилась. Она спросила совета у Тёмной Птицы, что каждый вечер закрывает своими крылами всё небо, даруя нам покой и отдых от палящих лучей всех четырёх солнц, и Птица сказала, что строители пирамид пришли к нам со злом. Птица сказала, что пирамиды высосут живительные силы из лесов и рек, вулканов и гор, из глубин океанов и области, где ждут перерождения наши предки; а потом они заберут жизнь и у самой Тёмной Птицы, если мы не сможем справиться с этой бедой.
Тёмная Птица сказала правду – погода стала портиться, наступили засухи, обмелели реки, погибла рыба, пришли странные болезни, от которых наши лекари не знали средства.
Моя мать сказала народу данкобаров, чтобы все, кто работает на стройках, покинули их и вернулись в наши леса, не беря с собой никакой платы. Данкобары послушались и возвратились. Пирамиды стояли покинутыми, ибо следом за моим народом так поступили и многие другие, ранее привлечённые щедрыми посулами.
Строители Пирамид разгневались и прислали посольство в наши леса, коря мою мать за облыжные, по их словам, обвинения. Их искусные речи свивались, подобно молодым ветвям, но моя мать спросила их: для чего нужны эти пирамиды, почему вырубается столько лесов и почему чародейство режет камень наших гор? Созидающие не ответили, они сказали лишь, что того требует их вера.
Они сказали так, и все данкобары почувствовали, что им лгут.
Мои соплеменники повернулись спинами к послам и удалились ещё глубже в леса.
Тут я должна описать этих послов, ибо то был первый раз, когда я увидела их…
Давно умершей разумной медведице-чародейке не потребовалось много слов, чтобы Император и все слушавшие поняли, что речь идёт как раз об остроголовых существах, изваянных у входа в ступенчатую пирамиду. Говорилось в описании и о коричневатой чешуе и венчиках щупалец вокруг глаз – совпадение оказалось полным.
– Никто больше не хотел работать на Созидателей, и они напали на мирные речные племена Тростника. Пришельцы владели могущественной боевой магией и одержали верх; однако победа далась им недёшево. Разъярённые встреченным отпором, змееглавцы – как мы стали их называть – поклялись «истребить неверных», всех, кто встал на их пути.
Данкобары выступили против них. Мы бились храбро и дважды подступали к самым пирамидам. Мы сразили многих и многих, и победа была уже близка, но к Созидающим подоспели подкрепления. Я услышала название их родного мира – Эвиал, – Император вздрогнул, – и название места, откуда они все происходили, – Утонувший Краб, конечно, на их языке это звучит совсем по-иному.
Мы были разбиты. Моя мудрая мать погибла, прикрывая отступление. Меня взяли в плен. Вместе с множеством других существ нам предстояло обратиться в жертвы, напитывающие силой эту пирамиду.
Вы, пришедшие сюда, разорвавшие оковы, – слушайте! Пока во мне бьются оба сердца и есть чем дышать – я буду слушать и чувствовать пирамиду. Я знаю, что все они объединены в одну сплошную цепь, тянущуюся сквозь миры. В каждой пирамиде замурованы десятки и сотни жертв, но лишь в немногих оставлены эти ходы – они необходимы змееглавцам для жертвоприношений и есть лишь в особо сильных, напоенных большой мощью пирамидах. Пирамиды способны улавливать рассеянную силу и обращать её на пользу Созидателям. Я назвала их «змееглавцами», однако среди явившихся с Утонувшего Краба оказались
