путника, лишённого, вдобавок, всякого оружия. Позволь, достойный, лучше угостить тебя элем — в деревне, кою я только что миновал, едва закончили варку, и, клянусь своим посохом, это самый славный эль, что мне доводилось пивать с самой осени.
Великан так и замер, бешено вращая налитыми кровью глазами. Рот у него открылся. Как?! Обычно людишки удирали от него, едва завидев, а тут какой-то жалкий нищий говорит с ним, как с равным?
Один взмах чёрно-рыжего меча, и от ничтожного старикашки не останется даже мокрого места. Однако великану отчего-то захотелось пошутить. Может, он тогда пребывал в необычно хорошем для себя настроении, может, ему возжелалось позабавиться.
— Эль? — сказал он, нагибаясь и глядя на дерзкого одним глазом. — Эль это хорошо, это славно. Эля можно выпить; что ж, веди, старик.
Странник в сером едва заметно усмехнулся.
— Тогда идём. Это неподалёку.
…В те далёкие времена встретить смелых людей порой было проще, чем в последующие. Во всяком случае, хозяева постоялого двора, где варили пиво, отнюдь не удивились визиту великана. Может, пришли из мест, где подобные встречи случались куда чаще — кто знает? — но пива великану налили, даже не взглянув.
— Эль превосходен, — громогласно объявил великан, осушив кружку. — Что ж, старик, тебе повезло. Мы сыграем в тавлеи. Надеюсь, игра эта тебе знакома, человече?
Странник в сером плаще пожал плечами.
— Разумеется, знакома. Что ж, почему бы и не сыграть; но что послужит ставкой?
— Твоя голова, конечно же! — рыкнул великан.
— Моя голова, превосходно. А что прозакладываешь ты?
— То же самое, — великодушно объявил великан. — Можешь спрашивать первым, старик.
— Благодарю, — слегка кивнул странник. — Но я, как ты видишь, безоружен, а у тебя — огромный меч. Мне такой и не поднять. Так что, если ты вдруг проиграешь, тебе придётся отрубать голову себе самому. Не очень-то мне хочется начинать игру, где я даже не смогу забрать выигрыш.
— Боишься прозакладывать собственную голову, червяк? — расхохотался великан.
— Отнюдь, — пожал плечами старик. — Как давно известно, проигрываешь только голову, а не шею. Шею победитель трогать не может, что, само собой, делает всю забаву бессмысленной. Не так ли?
— Хм, — призадумался великан. — Согласен, шея тоже считается. И добудь себе меч, старик.
— У меня найдётся, — вызвался хозяин. — Добрый клинок, гномья работа. Не в обиду тебе, господин великан, будь сказано, но и твою голову снесёт.
— Может, и снесёт, а может, и нет, — рыкнул великан. — А тавлеи-то у тебя, старик, свои-то хоть есть? Не люблю делить свои, понимаешь.
— Кто же отправляется в дорогу без собственных тавлей? — усмехнулся странник в сером. — Хотя у меня они простые, без затей. По сколько играем? Сорок восемь или девяносто шесть?[7]
— Сыграем сорок восемь, — объявил великан. — Чего зря тратить время?
Старик развязывает тесёмки на видавшем виды кожаном мешочке. Появляются вырезанные из кости и искусно раскрашенные фигурки: их всего восемь.
Великан смотрит, призадумавшись. Потом ставит свои собственные. Всего четыре, но каждая — из числа самых сильных в игре.
— Не ошибся ли ты, почтенный? — пряча лицо в тени, спрашивает странник в сером. — Мастера тавлей советуют сочетать сильные и слабые фигуры, как в настоящем войске, где отряды разной мощи и разного оружия дополняют друг друга…
Великан не удостаивает своего соперника ответом. Тавлеи кажутся крошечными в его массивных пальцах, но управляется он с ними на удивление ловко.
Пожав плечами, старик двигает своего
— …Кажется, удача отвернулась от тебя, могучий ётун? — насмешливо произносит странник в сером. Один-единственный
Великан словно ничего не услыхал. Несколько мгновений он молча глядел на тавлеи, на единственного своего
Чёрно-рыжий меч вспорол воздух неслышно, единым незримым движением, оставив на своём пути пламенную арку. И — со звоном натолкнулся на подставленный посох. Сталь возмущённо загудела, почти закричала от боли, Гунгнир вспыхнул, представ в своём подлинном виде. Остриё горело нестерпимым белым огнём.
— Один… — прошипел сквозь зубы великан.
— А как твоё имя, нарушитель клятв? — спокойно осведомился Отец Дружин. — Ты проиграл мне и голову, и шею.
Глаза ётуна сузились, длинный меч нацелился прямо в грудь владыке Асгарда.
— Как пожелаешь, — пожал плечами Ас воронов. И взмахнул рукой.
Над крышами и стрехами взвился тугой столб огня, где голубое пламя переплелось с рыжим. Навес, под которым они играли, смело, точно ураганом; в грудь словно грянуло стенобитным тараном.
Налетел свежий ветер, облако дыма и пыли отнесло в сторону. Отец Дружин застыл с поднятым и готовым для удара Гунгниром; его противник тоже замер, но в руках его был уже не чёрно-рыжий клинок — там ярился росчерк бушующего пламени. Подобно своему хозяину, оружие сбросило чужую личину.
— Сурт, владыка Муспелля. Приветствую могучего турса, носителя огненного меча! Что же ты не идёшь сюда? Пришло время платить проигрыш.
— Скорее небесный свод погрузится в Мировое море, — проревел великан.
— Тебе же хуже. Клятвопреступник отправится в Хель.
— А тебе ведомо, куда уходят великаны, когда настаёт их срок? — сплюнул Сурт. — Нет? Вот и молчи, Ас воронов. Мы ещё встретимся и посчитаемся, будь уверен!
— Встретимся, — кивнул Отец Дружин.
Там, где только что стоял великан, взвился огненный вихрь. Фигура Сурта утонула в пламенной круговерти.
— Встретимся, — медленно повторил
