и на сей раз уже не воины: серфы, их жёны и детишки, старики, поверившие обещаниям Семмера мелкие купчики.
Перед ними прямо на снегу растягивали Алиедору. Начинал свистеть бич в руке трёхглазого чародея, и под крики доньяты варвары начинали методично резать живую – пока ещё – добычу. Иногда – пытали и мучили. Иногда – убивали быстро, словно в бою. К мольбам и проклятиям они оставались глухи.
Северяне не грабили. На местах стоянок оставалось невзятое, презрительно выброшенное добро. Они просто убивали.
Под утро приходил кор Дарбе. Садился на корточки возле распростёртой Алиедоры и начинал негромко говорить, словно обращаясь к самому себе.
Что миру пришла пора умереть и народиться заново. Что чем скорее все, кто живёт и дышит, предстанут перед Драконом, тем скорее наступит великое обновление. Дракон дарует достойным вторую жизнь, и они станут сражаться, ибо только кровью доказывается своё право. Сильные будут жить. Слабые умрут. Слабые не могут жить, ибо начинают гнить, истекать ядом, отравляя всё вокруг. Остаться должны только сильные. Тогда мир будет жить вечно, как заповедал Дракон.
И потому они, дети великого Дракона, идут с мечом по чужим землям, помогая всем обрести истину и соединиться с Ним.
И она, Алиедора, капля Его крови, должна помочь им в этом. Она оказалась именно такой, какой и надо. Она – избранная, отмеченная, особая. Ей открывать новые пути и горизонты, неведомые не только простым смертным, но и ему, Дарбе. Земля под ногами и небо над головой – лишь утроба, чтобы породить Дракона. Люди, не отмеченные Его печатью, убоги, ущербны и несчастны. Они разрушают не ими созданное, и тогда появляется Гниль – чтобы защитить оставшееся.
…Эта речь повторялась, с небольшими изменениями, становясь то длиннее, то короче, – однако очень скоро Алиедора заучила её наизусть.
Дарбе был не то чтобы добр с доньятой – нет, порой очень жесток.
Она мёрзла и голодала. Просить оказалось бесполезно, варвары лишь отворачивались, а сам кор как-то в ответ лениво отмахнулся – задев кончиками пальцев Алиедоре по щеке, но так, что она отлетела и покатилась, уголок губ был разбит в кровь.
Капля Его крови ни о чём не просит. Никогда и ни у кого.
Урок был усвоен.
Она знала – её продолжают испытывать. Тянущая боль в пустом желудке и пробирающий до нутра мороз – всё это нужно перетерпеть. Ради всего, что она должна получить после.
Труднее всего оказалось привыкнуть к голоду. Алиедоре уже приходилось голодать, казалось бы, это должно помочь; однако ж нет, с каждым днём становилось только тяжелее.
Хуже всего приходилось, когда ей бросали куски грубо обжаренного на костре мяса, – и она визжала, сотрясаясь в приступах жестокой рвоты, потому что знала, у кого из пленников, ещё живого, вырезана эта плоть.
Последний рубеж она не переступала. Словно то тёмное зеркало, куда она заглянула, падая в чёрной бездне, раз и навсегда запретило всё подобное. Если станешь заботиться о плоти – умрёшь ещё быстрее, чем если сама попытаешься уморить себя голодом.
Порой варвары собственноручно долбили мёрзлую землю, не жалея рук, вкапывали высокий столб. На плоскую вершину, где едва удержишься, тесно-тесно сдвинув ступни, ставили Алиедору. Внизу снег утыкивали копьями и колами, тускло блестела нацеленная прямо в доньяту сталь. Капля крови Дракона стояла на ветру и холоде, дрожа и пытаясь получше завернуться в оставленное ей тряпьё, и обмирала от страха – потерять равновесие. Хотя наконечники копий, казалось, сами говорили ей: «Вот выход, он лёгкий и простой. Да, сперва будет больно, но ведь это совсем недолго и не сравнить с тем, что ты уже вытерпела».
«Нет, – молча отвечала она ждущим остриям. – Спасибо за помощь, но – не дождётесь».
…Замёрзшую, её потом стаскивали вниз. Растирали чем-то огненным руки и ноги, пальцы, уши, щёки; снадобья варваров пахли совершенно ужасающе, словно много месяцев не чищенное стойло запаршивевшего тягуна, – но при этом они работали, и Алиедора не получила даже лёгкого обморожения. Она и не простужалась, тело словно отказывалось поддаваться простым, всем известным хворям. Не першило горло, не лило из носа, отчего доньята страдала, случалось, каждую зиму.
Кровь Дракона, она становилась иной.
Оставляя за собой сложенные из отрубленных голов пирамиды, варвары шли дальше – прямиком на Меодор.
Глава 8
Благородный наследник сенорства Деррано, Дигвил, придержал своего гайто и приподнялся в стременах.
– Не вижу ничего страшного, дон Ариагос.
Двое облачённых в полный доспех нобиля стояли на парапете протянувшейся на десятки лиг стены – стены, возведённой неустанным трудом серфов на всём протяжении от Реарских гор до устья Сиххота, пограничной реки, отделявшей земли королевства Долье от владений зловещего Некрополиса, удела Мастеров Смерти.
Серое небо снизилось. Сеяло лёгким снежком. Тёмные воды Сиххота мороз пока не одолел, и они беззвучно струились.
В островерхих сторожевых башнях, заступивших на вечную службу вдоль пограничной реки, воины жгли уголь в жаровнях, тщась спастись от сырого холода, кусающего сквозь надетые доспехи и тёплую одежду.
Уже неделю Дигвил был дома, в родном Деркооре, занимаясь хозяйством, пока отец оставался с главными силами под осаждённым и упрямо не сдающимся Венти. Замок держался крепко – не помогали ни угрозы, ни посулы. Предателя не нашлось, ворота не открылись. Его величество Семмер, проводивший зиму в столице новозавоёванного королевства Меодор, строгим указом велел сенору Деррано во что бы то ни стало продолжать осаду и не покидать войска.
Скрепя сердце сенор велел отправиться домой старшему сыну.
Семь дней Дигвил, как мог, приводил в порядок подрасстроившиеся дела – вразумлял серфов, строжил мастеровых, хмурил брови на купчиков, договаривался, откупорив дорогое южное вино, с крупными негоциантами.
Вечером седьмого дня в ворота Деркоора постучался усталый гонец в цветах сенорства Илтеан, что лежало к востоку, вытянувшись вдоль порубежного Сиххота. Владетели Илтекоора издавна славились воинственностью и беспощадностью в борьбе с властелинами проклятых зомби – Дигвил в детстве с замиранием сердца слушал истории о том, как сеноры Илтеан хаживали походами
Сперва Дигвил решил, что привезённое письмо – лишь дань вежеству, положенный этикетом ответ на формальное приветствие наследника соседнего сенорства, прибывшего домой из неоконченного ещё похода; глава дома Илтеан, как и громадное большинство нобилей, пребывал сейчас с основными силами в Меодоре. Для охраны границы оставлена была лишь сотня лучников – последние лет пятнадцать ни один мертвяк не перешёл на левый берег Сиххота.
Старший сын сенора Деррано сломал тогда печать – подивившись, что пишет ему мастер- распорядитель сеноров Илтеан, дон Ариагос, а не супруга благородного сенора, выполнявшая в его отсутствие церемониальные обязанности.
Прочитав же письмо, Дигвил изменился в лице и велел немедля седлать скакунов. Очень скоро сам молодой дон и его ближняя охрана во весь опор мчались к соседям в Илтекоор.
– Не вижу ничего страшного, благородный дон, – повторил Дигвил.
Противоположный берег Сиххота являл собой унылое зрелище – засыпанные снегом исполинские валы, увенчанные острыми зубами частоколов. Они не тянулись вдоль реки сплошной непреодолимой преградой, подобно каменной стене, возведённой дольинскими серфами, – напротив, раскрывали пасти проходов, что – не сомневался Дигвил – вели в гибельные лабиринты.
Снежное покрывало на правой стороне реки оставалось совершенно девственным, словно во владениях Мастеров Смерти не жилось ни зверям, ни птицам – чему Дигвил, впрочем, ничуть бы не удивился.
