навсинайские големы, они безмолвны и бесстрастны. Даже зло они творят не в кровавом угаре, а бесстрастно и методично, словно повинуясь некоему заранее продуманному плану.
Внутри клубком свившихся змей обосновалась боль.
Перед доньятой на снег упал ломоть хлеба. Она не шелохнулась.
Чёрный ящик исчез. Немилосердно болело всё, каждая жилочка, каждая связка.
Но над головой – небо и тучи. И холод зимы, но холод обычный, вполне такой себе человеческий. И живые люди, пусть даже и такие, как кор Дарбе со своими подданными.
А на санях – груда чёрных обломков: доски, искрошенные в щепу, обрывки шкур.
Её оставили в покое – лежать на снегу, глотать слёзы и смотреть в небо. Не чувствуя мороза, не чувствуя вообще почти ничего, доньята лежала – серые облака вплывали в широко раскрытые глаза, оставляя там влагу, и плыли себе дальше, унося в себе частицу её горя, но – равнодушные, равнодушные, равнодушные…
«Я прошла, – думала она. – Я прошла, я донырнула… до самого дна. Там, на дне, – настоящая я. Но… если увиденное – самая истинная я… как меня ещё носит земля?»
Что творилось вокруг – она не знала. До того мига, как её вздёрнули на ноги.
– Капля Его крови, никто не может спрашивать тебя, что ты увидела. – Северянин был непривычно серьёзен, взгляд тяжёл. – Старое отступает. Оно не сдастся, нам придётся его убить.
«Убить? – содрогнулась Алиедора. – Что он говорит?»
– Капля Его крови выживет, – торжественно провозгласил варвар. – Всё прочее – умрёт.
– Умрёт! – рявкнули стоявшие вокруг них воители.
– А… а я? – пролепетала доньята.
– Если старое в тебе окажется слишком могущественно – оно потянет тебя за собой. – Невозмутимость кора Дарбе ничто не могло пробить.
Потянет за собой?! Ну уж нет. Я уже падала, мне уже шипела в уши холодная тьма…
Алиедора сжалась. Но не как испуганный зверёк – нет, словно готовясь к броску. Кровь вновь весело бежала по жилам, пусть и смешанная с Гнилью.
Нет, это не так. Она умирать не собирается.
«У меня есть многое, – Алиедора прикусила губу, – о чём эти варвары даже и не подозревают. Они не знают, что я увидела там, в колодце… в бездне… неважно, как называть.
Я жива. Я могу сбежать. Я наверняка сбегу. Но уже не так, как из Деркоора. Я должна отомстить. И найти место, где можно обрести силу. Слабых убивают, нет, хуже, их топчут, заставляя наблюдать за триумфом победителей».
– Вставай, доньята.
Знакомый голос.
Алиедора медленно повернула голову, словно с усилием толкая в гору каменную глыбу. Взглянула – над ней, нервно облизывая губы и постоянно потирая руки, покачивался с носка на пятку и обратно не кто иной, как трёхглазый чародей Метхли. Страшный рот с острыми зубами исчез, Метхли вновь выглядел почти как человек.
– Ты здесь, – это был не вопрос, просто утверждение.
Сил удивляться не осталось.
– Здесь, здесь, доньята, – вновь облизнул губы чародей. – Великий кор Дарбе, да продлит Дракон триждывеличайший дни его, благоволил поручить мне заботу о тебе.
Алиедора не шелохнулась. Трёхглазая тварь, стоявшая перед ней, не была человеком. Так же, как и она сама, Алиедора. Правильно говорил вожак варваров…
– Забота заключается в том, чтобы как можно скорее открыть уста заключённого в тебе. После случившегося с тобой осталось лишь дать голос крови Дракона… э-э-э… великого, всемогущего. Как же надоело повторять это каждый раз! – шёпотом вдруг пожаловался маг. – Для этого тебя следует провести дальнейшим путём ужаса и боли. Дабы презренное естество… не смотри на меня так, это не я придумал! – вдруг взвизгнул он. – Дабы презренное естество уступило бы место истинной природе. Они страшно радуются, что нашли тебя, доньята. Кор Дарбе даже сохранил мне жизнь.
– Отчего же ты… могущественный маг… служишь ему? – Алиедора с трудом разлепила губы. – И откуда… ты взял… что я доньята?
– Не так уж трудно было прочитать твою память, – сквозь животный страх пробивались остатки чего-то, похожего на гордость. – Доньята Алиедора Венти. Как же, как же, наслышан о твоём семействе…
– Почему ты ему служишь? Ты, могущественный маг?
Метхли отвернулся.
– Его сила превосходит мою. У него есть нечто, гасящее все мои заклинания.
«Трус, – подумала Алиедора. – Тебе бы лежать грудой вываленных кишок на той арене, а не простым солдатам, что верили тебе. Даже презрения на тебя нет…»
– Вставай, доньята. Мне велено бить тебя, – маг втянул голову в плечи, словно нашкодивший дворовый мальчишка.
«Он же меня боится, – вдруг осенило доньяту. – Боится до судорог. Я оказалась чем-то совершенно иным, чем он подозревал. В «главном» он не ошибся, но вот масштаб этой ошибки…»
– Велено – бей. – Она равнодушно опустила голову.
– Не играй, – сдавленно прошипел чародей. – Я не собираюсь из-за тебя отправляться к Дракону раньше времени, как говорят варвары! Если ты будешь слушаться, может, сумею притушить боль…
То, что раньше было капризной доньятой Алиедорой Венти, взвизгнуло от животного ужаса.
– Мне велено бить тебя вот этим кнутом. – Метхли показал жуткое орудие, скрученное из сыромятных ремней. – Я не хочу тебе зла, благородная доньята, и постараюсь облегчить…
– Червяк, – раздался рык самого кора. И как он только сумел оказаться рядом? – Червяк, не достойный ни встречи с Драконом, милостивым, беспощадным, ни жизни в мире, Ему принадлежащем.
У Метхли подкосились ноги, маг бухнулся на колени.
– Пощади, великий…
Варвар несильно толкнул трёхглазого чародея носком сапога, не ударил, а именно толкнул – однако волшебника отшвырнуло на добрый десяток шагов. Не дерзая подняться, завывая от боли, трёхглазый пополз к предводителю северян, точно побитая собака – каковой он сейчас и являлся.
– Хула на Него ещё никому не сходила с рук. Вставай и делай дело.
…Алиедора опять кричала. Вернее, кричала не она – кричало её избиваемое кнутом тело. Боль словно разорвала её пополам – одна часть, та самая благородная доньята, выла, вопила и дёргалась, рискуя вывернуть суставы; а другая, безымянная, живущая за пределом боли, думала, даже не считая сыплющиеся на неё удары.
«Я не могу умереть. Не имею права. Должна выжить. И отплатить. Они не убьют меня, я им нужна. Значит, нужно просто вытерпеть. Кожа заживёт, пусть даже и со шрамами».
Это повторилось на следующий день, а потом на следующий за ним и так далее. Её били, били до бесчувствия, пока снег вокруг не краснел от крови. И лишь когда Алиедора, лишившись чувств, падала лицом вниз, истязание прекращали. Сосредоточенно сопя, обмывали кровоточащую иссечённую спину, накладывали какие-то жгучие мази, отчего Алиедора корчилась едва ли не больше, чем во время экзекуции. Приходил Метхли, подносил к искусанным в кровь губам плошку с водой, с рук кормил маленькими кусочками хлеба.
Отряд северных варваров разросся – к ним подошли подкрепления, теперь кор Дарбе распоряжался тремя сотнями воителей.
За собой они оставляли мёртвую пустыню, и это не было поэтическим преувеличением. Деловито и без суеты варвары ловили всех, кто попадался им под руку в разорённых деревнях или опустевших городках. Они не брезговали даже самыми захудалыми, самыми бедными хуторами, с угрюмым упорством обыскивали брошенные, выгоревшие замки – и нельзя сказать, что возвращались совсем уж «с пустыми руками».
Зима гнала серфов обратно, к домам и очагам, к запасам сена для скотины – в лесу можно пересидеть дни, но не месяцы. Вдобавок новый правитель, король Долье Семмер, «взявший Меодор под длань свою», как мог пытался навести порядок.
Всякая ночь теперь начиналась одинаково. Горящие костры; сбившиеся в кучу перепуганные пленники,
