острыми зубками и жевала, жевала, жевала всё, что попадалось: детские воспоминания, краски, запахи и радости. Мамины руки, смех сестёр, проказы братьев. Любимые игрушки. Домашние праздники. Няню…
А вокруг лежала растерзанная страна, опустевшая страна, страна вымершая. Словно разом прошлись по ней и мор, и Гниль. Где-то рядом, словно шип в ране, торчало войско дона Деррано, так и не ушедшего от несчастного Венти.
Меодора больше нет. И помог в этом Семмеру не кто иной, как Навсинай, приславший своих големов. Варварам, конечно, вообще всё равно, против кого биться, у них своя собственная война, война против всех.
И у неё, доньяты Алиедоры, тоже своя война. Внутри всё пусто, у неё больше никого нет, и никто в этом не виноват, кроме неё самой, – нет, что она! Конечно, она не виновата. Это просто обстоятельства, несчастливо сложившиеся случайности. Она не выбирала, куда ей отправляться «воспитанницей», не выбирала, хочет ли она сделаться женой Байгли Деррано, и потом – желает ли она делаться «каплей крови Дракона», её не спрашивали, не против ли она пройти все потребные для этого испытания.
У неё никто ничего не спрашивал. Но вот крикнуть в лицо – «Убейте ведьму!» – они не забыли. Мать ведь узнала её, не могла не узнать! И ведь всё равно кричала, орала, надсаживалась…
Нет, она, Алиедора, ни в чём не виновата. Она жертва обстоятельств. Она ни при чём. Она никого не хотела убивать из одной лишь корысти. Она вообще не убивала ради убийства. Девчонку-маркитантку, бородатого наёмника и мальчика-раба убил случай, а не её, Алиедоры, злая воля. Она не желала их смерти – осознанно. Бедолаги просто оказались в неправильном месте и в неправильное время. И сложись события лишь самую малость иначе, на их месте была бы уже сама Алиедора.
Нет, нет, она не виновата. Не виновата. Не виновата. Не…
Что там такое? Кор Дарбе? Что ему надо? Она – капля крови, она часть Дракона вечного, истинносущного!
– Големы. – Северянин оставался каменно-бесстрастен. – Големы Навсиная. Идут сюда. Что скажет капля Его крови?
Големы. Навсинай. Навсинай пришёл на помощь Долье. Значит, навсинайцы – враги. И нечего тут рассуждать.
– Истребите их всех, – небрежно бросила доньята. – А я помогу.
Более она не сомневалась в себе.
– Голосом твоим речёт Дракон великий, величайший, воля Его непререкаема. – Ни один мускул не дрогнул на лице варвара. – Мы её исполним.
– Вот и хорошо. – Алиедоре не пришлось играть высокомерие. Ноги сами подняли её на высокий парапет, они помнили дорогу.
С запада, по неширокому, занесённому снегом тракту, тяжёло вилась длинная стальная змея, и под тусклым зимним солнцем так же тускло поблёскивала броня.
Големы – причудливые и очень разные: высокие и не очень, приземистые и вытянутые вверх, иные на двух ногах, иные – на четырёх, а иные и вовсе вдобавок к ногам имели колёса, словно повозки. Торчали в разные стороны чёрные дула, зыркали горящие красным глаза-каменюки, да с лёг– ким шипением двигались шарниры в сочленениях.
Десять… двадцать… сорок…
Алиедора сбилась со счёта.
Ну, капля Его крови, как, справишься? Големов ведь многоножками не испугаешь.
Хотя… люди вот тоже видны, на хороших, породистых гайто, хоть и не чета её собственному. Вроде их называли «погонщиками», вроде бы они и управляли в бою железным стадом… что ж, тем лучше. Моим жёлтым спинкам будет чем полакомиться, не всё же ломать челюсти о сталь.
Ну, железные куклы, мёртвые болваны, что вы теперь станете делать? Возьмёте Венти в осаду, подобно дерранцам? Или дерзнёте и полезете на стены?
Ответа ждать пришлось недолго. Прямо с ходу, не озаботившись разведкой или там разбивкой лагеря, големы попёрли к замку. Те, что с колёсами, с трудом пробирались по снегу, однако упрямо катили к воротам, таща с собой здоровенный таран.
– Твоё слово, капля Его крови. – Кор Дарбе был спокоен, каменно, льдисто спокоен. Ему всё ясно и понятно. Вся жизнь варвара – служение Белому Дракону, долг исполнен, капля найдена и проведена через необходимые испытания. Собственно говоря, дальше жить незачем. Можно отправляться в тот самый Путь и вступать на него с гордо поднятой головой.
Механические руки големов мерно раскачивали таран, мерно ударяли им, но добротные створки держались.
– Пусть они войдут, – одними губами произнесла Алиедора, однако варвары услышали.
Да, пусть войдут. И все получат своё. По справедливости.
И трёхглазый чародей Метхли.
И вожак северян Дарбе.
И дон Деррано, хотя его и нет поблизости, но ничего, его армия невдалеке, она, Алиедора, дотянется.
Так что пусть входят. Стены или не стены – разницы нет.
Или она, Алиедора, справится и сокрушит – или ей и жить незачем.
Слабые умирают, она не забыла.
Право жить – только у сильных. И у них же – право убивать.
Как, впрочем, и быть убитыми.
– Откройте ворота, – повторила она.
– Постой… погоди… – шипящий шёпот Метхли. Лёгок на помине, трёхглазый. Давненько про тебя не вспоминала, хотя кнут твой гулял у меня по спине совсем недавно, такая вот загадка. Нет, ты тоже получишь своё. – Всё правильно, открой ворота, пусть големы втянутся, втянут варваров, а мы с тобой в это время уйдём, – горячо шептал чародей. Кора Дарбе поблизости уже не было – предводитель северян ушёл отдавать последние распоряжения. – Я знаю, я нашёл пути, я, хе-хе, ещё кое на что способен… Эй, ты чего молчишь?
«Какое мне дело до этого ничтожного червя? Он умрёт в свой черёд, предварительно испытав на себе… много разного. Даже досадно, что занятость не позволит мне увидеть всё самой и со всеми подробностями».
А, вот и големы. Жаль, что не умеете вы удивляться, бедные стальные болваны. Люди бы, наверное, заподозрили ловушку, когда вот так запросто открываются крепостные ворота; но погонщики ваши то ли неумны, то ли далеко и просто не успели… впрочем, неважно. Она, доньята Алиедора Венти, избранная, наделённая, прошедшая – сейчас покажет всем.
…Было больно – словно живую жилу из себя тянуть. Но кто сказал, что сила должна доставаться даром? Конечно, даром оно лучше, да и положено так – избранным, но ничего, потерпим.
Кисло-металлический запах враз заполнил ноздри, от шеи вниз по плечам побежали незримые жгучие струйки.
Давайте, давайте, давайте. Раз уж во мне – отравленная, изменённая, нечеловеческая кровь, то пусть покажет всю свою силу. Пусть лопнут жилы, пусть потечёт Гниль, рождая тех самых многоножек, что – помнила Алиедора – очищали землю от человеческой скверны. А големы – это скверна ещё бoльшая, это извращение магической природы, ей тоже не место под вечным небом.
– Чего молчишь-то? – продолжал допытываться Метхли. – Смотри, Дарбе пошёл… красиво рубятся варвары… А нам пора, пора отсюда, давай, ну, давай же, пока никто не смотрит!
И он потянул Алиедору за руку.
Не оборачиваясь, доньята вырвала запястье из потных пальцев.
«Больше ты меня не коснёшься, трёхглазый, никогда и ни за что не коснёшься.
Но погоди, погоди ещё немного. Месть сладка, я ещё посмакую. Ты уж не обижайся, я даже сокращу тебе предназначенное, ты умрёшь быстрее, чем того заслужил».
Замкнуты жилы, кровь кипит и буйствует, просится на свободу, но Алиедора сдерживает её, она ждёт, от кисло-металлического запаха кружится голова и всё плывёт в глазах. Кажется, она вновь слышит голоса?
