доньята?
– О да, – отозвалась Алиедора.
Сейчас она была благодарна и этой белой безжизненной равнине, и серому небу, и снегу, и даже черноте деревьев. Мир вокруг неё, направляющейся в Некрополис, по– блёк, утратил краски. Ей предстояло отыскать их заново, потому что прежняя Алиедора Венти, как теперь становилось понятно, окончательно погибла. Умерла в штурмуемом Венти, погибла в схватке с големами. Потому что нынешняя Алиедора, мельком вспоминая домашних, мать, сестёр с братьями, – ничего не чувствовала. Никакой вины.
«Так было предначертано. Они встали на пути избранной, и судьба моей рукой убрала их с дороги. Мне указано, что я должна отыскать свою собственную силу, которую не отнять ни при каких обстоятельствах».
Гончие…
Она представила себя, неслышной тенью скользящей мимо таких же теней, лишь на миг выступая из них – чтобы нанести короткий разящий удар. Потому что осталось ещё немало тех, кому она задолжала. Немало, ой как немало…
И тут мысль доньяты останавливалась. На осознании того, что «немало». Но имён память услужливо не называла. Словно Алиедоре достаточно было знать, что есть, просто есть ещё кому отомстить.
Снежная дорога вела дальше, мимо острых башен и чёрных нагих рощиц. Трактом пользовались, хотя сейчас он был пустынен. Действовавшая в Долье и Меодоре армия мёртвых не нуждалась в транспортах с провиантом и тёп– лой одеждой.
Однако возле дороги Алиедоре попадались следы стоянок – словно тут побывали большие караваны, по несколько сотен людей. Снег вытоптан далеко окрест, валяются какие-то жердины, обрывки ткани, чернеют ещё не занесённые кострища; ну и, конечно, человеческие фекалии.
Кто здесь побывал? Куда направлялся?
Она спросила.
– Ты наблюдательна. – Латариус вновь говорил медленно, тщательно взвешивая слова. – Здесь прошли караваны пленных. Они же несут в Некрополис подобранные на поле боя свежие трупы, пригодные для зомбирования. Нам надо пополнять армию, доньята Алиедора. Войны без потерь не бывает, а наши зомби, увы, не неуязвимы, и в большинстве случаев их не «починить». Поэтому да, мы берём пленных. Но только тех, кто сражался против нас с оружием в руках. Мирных селян мы не трогаем.
Алиедора промолчала – хотя Латариус пристально и неотрывно смотрел ей прямо в глаза.
Какое ей дело до каких-то неудачников, проигравших свой бой, а вдобавок ещё и угодивших в плен? Она тоже побывала в плену, однако вырвалась и отправила на свидание с Белым Драконом немало своих мучителей. Жаль, трёх– глазый гад Метхли ускользнул… но с ним она ещё встретится. Доньята в это верила.
– Ты увидишь всю процедуру, – вдруг сказал Латариус. – И сможешь сама судить.
– Для чего?
– Что «для чего»? – неподдельно удивился Мастер.
– Мне не надо ничего судить, – глядя вперёд и не поворачивая головы, бросила Алиедора. – Судить и взвешивать – пусть тот, кому нравится, этим и развлекается. Мне нужно то, что нужно мне.
– Достойно. – Латариус взялся за подбородок. – Из тебя, доньята Алиедора, может выйти отличная, непревзой– дённая, я бы даже сказал – величайшая Гончая. Предводительница Гончих.
– Вы льстите мне, Мастер.
– Льщу? О нет. Некрополис правдив, как правдива сама Смерть, – никого не жалея, она тем не менее никому и не отказала в помощи. В тебе есть то, что сделает тебя… той, кем ты захочешь. Вернее, уже хочешь. Верно?
Алиедора промолчала.
Тьма отступила, и сразу же множеством ледяных зубов в Дигвила Деррано вцепился холод. Тяжко звякнули цепи.
Наследник дома Деррано не задавался вопросами «где я?» и «что со мной?». Он отчётливо помнил ту возникшую из ниоткуда тень и внезапный удар, лишивший его сознания. Помнил холодные липкие руки, поднявшие его, механически, без злобы, разжавшие ему зубы и влившие в рот что-то обжигающе-перцовое. Дон Дигвил отличался стойкостью к хмельному, но на сей раз его пробрало.
Смутно ощущалось, что он куда-то идёт, едва передвигая ногами, в длинной шеренге таких же, как он, скованных одной судьбой. Свет сменялся темнотою, однако неизменным оставалось одно – снег и ветер в лицо, холод да бесконечное упорное движение, словно сам Дигвил пробивался сквозь заросший тиной пруд.
Мыслей не осталось. Только ходьба. Движение костей и мышц, с тяжким усилием проталкивающее усталое тело через сгустившийся, сделавшийся до невозможности плотным воздух. Идёт не человек – идёт лишь плоть, по случайности ещё не расставшаяся с душой.
Сейчас вокруг Дигвила были снег и равнина со странными острыми башнями, понатыканными, казалось, безо всякой системы и порядка. Вокруг – прямо на снегу – сидели и лежали люди. Сознание прояснялось – он узнавал собственных товарищей по защищавшему северный берег Долье отряду, по безумному походу «для поимки Мастера Смерти»… Ага, поймали. Да только не они, а их.
Руки Дигвила были свободны, а вот ноги – скованы кандалами на длинной цепи. Можно идти, но не бежать. Доспехи и оружие исчезли, однако добротную одежду молодому дону оставили, равно как и фамильный перстень с гербом сенорства и его инициалами. Пленников явно берегли.
А потом появились мертвяки. Застывшие лица, серая, блестящая, словно обильно смазанная жиром кожа. Угловатые, на первый взгляд неловкие движения – но в бою, знал Дигвил, эта неловкость отнюдь не делает зомби лёгкой добычей. Воины Некрополиса раздавали еду – куски грубого хлеба. Дигвила передёрнуло от отвращения, он оттолкнул протянутый ломоть, тот упал на снег. Мертвяк равнодушно шагнул далее, к следующему пленнику. Чувства явно не входили в список оставленного ему Мастерами.
Сосед Дигвила только оскалился и мигом подхватил упавшую краюху.
– Ты, молодой дон, не задирайся тут, а жри, как все. Иначе ноги не дотащишь, – злорадно бросил ратник.
Дигвил ответил ударом, как умел ударить человек благородного происхождения, сызмальства обучавшийся самому разному бою. Старый сенор Деррано никогда не наказывал дворовых мальчишек, если те дрались с его отпрысками, даже если Дигвилу или Байгли изрядно доставалось. И потом, учителя всегда начинали и заканчивали с «последнего оружия, которого не лишить мужчину» – кулака.
Ратник опрокинулся, поперхнувшись кровью и выбитыми зубами.
Дигвил ударил, не думая о том, чем это обернётся, ударил просто потому, что простолюдину, оскорбившему благородного, этого нельзя спускать.
На него навалились его же собственные воины, те, с кем он стоял насмерть у Долье, тут враз обернувшиеся злейшими врагами.
Но прежде, чем заработали кулаки, вмешались бдительные надсмотрщики.
Сильные холодные руки хватали дерущихся за плечи, равнодушно оттаскивая в стороны. Самых ретивых угостили по головам дубинками, обмотанными тканью.
Перед тяжело дышащим Дигвилом появился наголо обритый человек в скромном сером плаще, капюшон откинут, несмотря на холод. Угадать возраст по гладкому лицу невозможно, и странно выглядят на молодой и здоровой коже глубоко рассёкшие её морщины.
– Беспорядки запрещены, – ровным, без гнева голосом сообщил новоприбывший. – И даже благородный дон Деррано не станет нарушать уложений.
Тяжело дыша, Дигвил во все глаза уставился на пленителя. Мастер смотрел на него, не опуская взгляда, твёрдо, без тени злорадства или насмешки.
– Благородный дон Деррано не станет нарушать уложений, – повторил адепт Некрополиса.
Надо что-то сделать. Сразу показать, что ничуть не боишься серой мрази, наводнившей твою родную землю мертвяками.
Дигвил откинул голову назад и плюнул.
Мастер усмехнулся. Плевок застыл в воздухе перед вскинутой ладонью, – когда лысый успел поднять
