– Почему? – Ей вдруг стало весело. Вернулась старая, давно забытая злость.
Губы Дигвила растянулись в подобии усмешки.
– Потому что войны бы тогда не было, – медленно и отчётливо проговорил он. – Тебя бы выпороли, да и всё. Ну, разве что посадили бы под замок на какое-то время, пока ты не оказалась бы в тягости. Но ты предпочла… устроить всё это.
– Достойная речь для человека, которого вот-вот зомбируют, – хохотнул за плечом Алиедоры Мастер Латариус.
Доньята улыбнулась. С трудом, словно губы не желали подчиняться.
– Ты, Дигвил, мой. И больше ничей. С тобою, как и с твоим братцем, моим так называемым мужем, я разберусь сама. Поэтому тебя не зомбируют. Вы слышите, Мастер Латариус? Пусть он уйдёт. В свой час мы с ним встретимся.
Аттара возмущённо зашипела – девчонка позволяла себе вопиющее нарушение субординации, но самого Мастера всё происходящее, по-видимому, только забавляло.
– Чего не сделаешь ради любимой воспитанницы, – подмигнул он доньяте. – Выведите его из города и отпустите на все четыре стороны. Пусть его судьбу решат Звери, или в кого он там верует.
Алиедора кивнула.
– Ещё свидимся, Дигвил.
– Ещё свидимся. – В его глазах была ненависть, чистая и незамутнённая.
Грохотали цепи, вопили только что повисшие на крюках люди. Но едва зомби закончили развешивать пришедших узкими коридорами, цепь с крюками обошла полный круг где-то в подземельях, и в зал стали выплывать те несчастные, что были обработаны первыми. Стоящий на подмостках чародей снова принялся за них. Теперь он деловито орудовал своим жутким инструментарием. Несколько стремительных взмахов – и из рассечённых жил начинала хлестать кровь, вернее, уже не кровь, а какое-то её подобие. Густое, тёмно-багровое, какой кровь никогда не бывает и быть не может. Она стекала прямо на пол, бежала по проложенным желобкам, словно изо всех сил пытаясь выбраться из темницы. Подоспевшие зомби снимали с крюков обескровленные тела и укладывали их в ряд на полу. Покончив со своей работой, маг спустился с помоста и прошёл туда. В руку каждому лежащему он вонзил толстую иглу, увенчанную голубоватым шариком – искусно выдутым стеклянным вместилищем для какого-то эликсира.
– Дальше уже неинтересно. – Латариус потянулся. – Снадобье будет всасываться не меньше дня. Отрастёт новая кожа, затянутся раны. Назавтра мы получим целый полк зомби. Не самых лучших, но, как я говорил, сейчас выбирать не приходится.
– Навсинай перешёл в наступление? – не стала играть в словесные прятки Алиедора. – И, видно, вам здорово досталось?
Аттара гневно вскинулась, однако Латариус лишь примирительно поднял руку.
– Не стоит возмущаться из-за слов. За элегантностью изречений пусть следят другие, Некрополис говорит правду. Да, благородная доньята, мы потерпели поражение. Высокий Аркан успел перебросить через перевал около двух сотен новых големов, тяжёло забронированных и по-новому вооружённых. Наши отряды отступили. За нами осталось Долье, големы Навсиная удерживают Меодор. Потери тяжелы, хотя и не катастрофичны. Однако пополнения нужны немедленно. Впрочем, – потёр руки Мастер, – перед нами сейчас стоит совсем другой вопрос. Чего хочешь ты, доньята Алиедора Венти? Твою просьбу – отпустить выбранного тобой человека – мы выполнили. Не думай, что он сейчас «на самом деле» сидит где-то в подземном мешке. Нам нет нужды тебя обманывать. Ты с нами, доньята? Ты видела, на что мы способны. Только мы можем дать тебе то, чего ты так жаждешь, – свою собственную силу. Ту, что не отнять по капризу какой-то иномировой сущности.
Алиедора помолчала. Она им нужна. Очень нужна. Они готовы терпеть её капризы, исполнять прихоти – вроде этой, с Дигвилом. Им не понять, даже им, называющим себя Мастерами Смерти, что покончить с кланом Деррано может только она сама, своей собственной рукой.
– Как это будет? – наконец бросила она – сквозь зубы, словно королева нерадивым слугам.
– Будет больно, – честно ответила Аттара, видя, что Латариус на сей раз решил уступить ей слово. – Чтобы дать толчок… придётся вводить тебе снадобья и эликсиры. А там… если прав Мастер, если правы остальные… если верно моё чутьё… тебе не потребуется вшивать постоянные капсулы. Только на первое время, и терпеть поначалу придётся. К тому же… сперва нужна проверка… как благородная доньята вынесет сами эти эликсиры…
– Делайте! – И это уже был настоящий приказ.
Здесь не грохотали цепи, не скрипели шестерни. Здесь вообще царила тишина.
– Разоблачись, доньята, – тихо прошелестела фигурка в необъятном плаще и капюшоне, совершенно скрывавшем лицо, так что непонятно было, как человек вообще может смотреть. – Отбрось стеснение.
Алиедора не ответила. Избранные выше стыда, это верно. Она вступает на дорогу, предназначенную только ей, и всякие глупые предрассудки лучше оставить на пороге.
В тесной келье – только узкий лежак. Резкий запах чего-то алхимического, словно множество снадобий смешали разом. Есть здесь и кровь, её тоже пролилось немало.
Алиедора швырнула одежду на пол, гордо выпрямилась. Мастер Латариус не отвернулся? Что ж, пусть себе смотрит. Он ведь не мужчина, он Мастер.
– Прошу ложиться, благородная доньята.
Ремни мягкой кожи охватывают щиколотки и запястья. Хозяева берегутся, усмехнулась про себя Алиедора. Наверняка не одна девчонка, оказавшись в этом покое, начинала дико орать, извиваться и рваться прочь, наконец осознав, что ей предстоит…
Алиедора точно знает, что ей предстоит. Она терпела такое, что простая боль уже ничто. Она пройдёт через это и станет
– Начинайте! – скомандовала она сама, точно имела право отдавать тут распоряжения.
Игла вонзилась в вену, Алиедора поморщилась – а миг спустя заорала так, что сама едва не оглохла.
…Прокравшись по жилам, боль властно вступила во владение её телом, словно победоносное войско. Она, эта боль, заставила руки и ноги дёргаться так, что лопнул один из охватывавших запястье ремней, и потребовались усилия троих – Аттары, Латариуса и Майре, – чтобы удержать бьющуюся и бешено рычащую доньяту.
Такая боль должна гасить сознание, однако у Алиедоры отобрали и это избавление. Чувств она не лишилась, а миг (или вечность?) спустя к боли прибавилась ненависть.
Опаляющая, сжигающая изнутри ненависть, что заставляет сжиматься челюсти так, что едва не крошатся зубы. Ненависть прежде всего к себе-прежней. К себе-слабой, себе-ни-на-что-не-годной. Как она могла быть такой глупой? Медлила и ждала, когда вот тут, совсем рядом – только руку протяни да потерпи чуток! – настоящие океаны силы, которую вдобавок у тебя можно отнять только вместе с жизнью. Мастера Смерти поистине транжиры, если даром отдают такое богатство!
Огонь свивался в жилах, рвался по ним, изменяя саму кровь, саму сердцевину костей. Алиедора разом и рыдала, и хохотала, вся покрытая пoтом и собственной кровью. В неё втыкались новые и новые иглы, тело дёргалось – оно, это тело, ещё несовершенно, ещё не понимает свалившегося на него счастья.
Удивительно, она дёргалась и выла, вопила и рвалась, однако какая-то часть сознания оставалась спокойной и ясной. Она, эта часть, видела, как споро, но чётко работают Мастера, слышала и их короткие фразы:
– Потрясающе. Никогда такого не видел. Полное отсутствие реакции…
– Напротив, реакция есть. Но именно такая, как надо.
– На малые дозы отвечает идеально.
– Поглядим, что станет, когда вшивать начнём.
– Не забудь, что неглубоко надо. Ей же не навсегда.
– Не забуду, когда я что забывал?
– А вот Мастер Хтатли как-то скальпель забыл…
– Так что же, начинаем?
